Предсмертный грех

В ночь с 4 на 5 марта 1953 года ничтожно малая часть советских людей, мечтавшая об избавлении от чудища, впервые за многие годы, если не десятилетия, посмотрела вдаль, услышав по Всесоюзному радио трагические слова о чейн-стоксовом дыхании, вырывавшемся из ослабевшей груди вождя, – в то время как великий советский народ отказывался верить услышанному и готовился биться в истерике, кататься по полу и давиться в очереди, чтобы в последний раз посмотреть на похолодевшее тело.

Никакого иного пути избавиться от людоеда кроме физиологического просто не существовало. Это как в древней сказке про дракона: вот живет он себе в пещере, живет, девушек насилует, деток кушает, авось как подавится и издохнет.

С Уго Чавесом схожая ситуация. Венесуэльский диктатор, вознамерившийся на нефтяные деньги выстроить социализм во вверенном ему государстве, с трудом приходит в себя после тяжелой онкологической операции и не может даже приехать в Каракас на церемонию собственной инаугурации. Но президентом остается: как говорится, мысленно с вами. Ни самому Чавесу, измотанному страшной болезнью, не приходит в голову подать в отставку, ни его соратникам не приходит в голову отпустить смертельно больного человека на покой. Кто-то скажет, что это редкое мужество, – если только не представить себе собственного отца, мужа или брата, которому через неделю после операции нужно не лежать в постели и принимать лекарства, а выстаивать часами на протокольных церемониях, подписывать документы, проводить встречи, совещания и переговоры. Подумали бы вы, что это мужество? Нет, вы бы точно поняли, что это самоубийство, что это маразм. И никогда не поверили бы в разумность и выверенность решений, принимаемых в подобном состоянии.

Тому, кто до сих пор верит, что "сильная рука" или "управляемая демократия" лучше демократии обыкновенной, я бы посоветовал проследить за непростой судьбой Уго Чавеса, отменившего все ограничения для пребывания у власти, только чтобы удовлетворить свое маниакальное честолюбие и жадность.

Он оставляет разоренную страну без руля и без ветрил в руках проходимцев и за ее будущее – стабильное будущее – сам не даст и ломаного гроша. Потому и не уходит.

Что же, скажете вы, разве не бывало больных президентов в демократических странах? Конечно же, бывали. Даже на нашей памяти. Президент Рональд Рейган, например, дорабатывал свой второй срок, когда уже начинал страдать болезнью Альцгеймера. Президент Франсуа Миттеран до последнего дня пребывания на посту главы государства не сообщал об онкологическом заболевании. Но оба политика именно что завершали свое пребывание у власти. Никому из них и в голову не пришло бы баллотироваться на следующий срок – даже если бы существовала конституционная возможность, – чтобы провести его на больничной койке. И Рейган, и Миттеран проявили именно что мужество, доработав до окончания мандата, – это было уважение и к себе, и к президентскому институту. А Чавес баллотировался на следующий срок, уже будучи смертельно больным, – и лгал согражданам о своем выздоровлении. И в этом есть очевидная разница - впрочем, хорошо знакомая россиянам.

Авторитарное правление всегда оканчивается маразмом прежде всего потому, что оно непрерывно и несменяемо. К власти приходят энергичные молодые люди, которые в своем нелепом стремлении править вечно, в своем параноидальном отождествлении себя и государства просто не замечают ни болезней, ни старости. И дедушка Путин, и дедушка Лукашенко, и дедушка Назарбаев, и прочие постсоветские старики мнят себя энергичными молодыми лидерами – но их молодость давно позади. Если бы в постсоветских странах действительно работала система сменяемости власти, эти люди были бы почетными – или не очень – пенсионерами, сенаторами или президентами фондов. А так их подданным остается только отмерять уровни маразма на политическом термометре, понимая, что это дыхание Чейн-Стокса не закончится никогда.