Почему дворы наших домов стали похожи на кладбища?

Вчера мне звонит моя родная бабушка Лиза и жалуется: «У нас возле всех подъездов скамейки срезали. Кто? Да есть тут нехорошие люди».

Бабушке 80 лет. Ее мучают суставы и одиночество. Она живет в подмос­ковном городе Электросталь, в обычной пятиэтажке со старушками, алкоголиками и некоторым количеством экономически активного населения. Скамейка для нее - единственное место общения. А «нехорошие люди» - это работники ЖЭКа. И срезали скамейки они не из хулиганства, а по просьбам трудящихся, то есть того самого экономически активного меньшинства, которое не алкоголики и не старушки. Они между собой не общаются, они приходят домой поздно, когда скамейки оккупирует алкашня, и такой экзистенциальный ландшафт им очень не нравится.

- Сначала исчезла лавочка возле моего подъезда, - рассказывает бабушка Лиза. - Я пошла в ЖЭК, спрашиваю: «В чем дело?» А мне там показывают заявление с девятнадцатью подписями от жильцов. Я знаю, кто эти подписи собирал, женщина одна с четвертого этажа. Бойкая такая, у нее муж милиционером работает. Так, вместо того чтобы заставить его порядок у подъезда навести, она в ЖЭК пишет. А мы из-за этого страдаем.

Бабушка предприняла ряд асимметричных мер. Прошла по подъезду, набрала тринадцать подписей, принесла в ЖЭК. Но там только руками развели: «У вас тринадцать, а у них девятнадцать».

- Мы теперь на бетонных плитах сидим, они во дворе разбросаны, - чуть не плачет Эльза моя Алексеевна. - Только расстояния между ними большие, кричать друг другу - голоса не хватает.

На самом деле, скамейки ожесточенно спиливают по всей стране. Они действительно стали местом притяжения бухариков и постоянным источником беспокойства для нормальных граждан.

Вот только спокойнее после их исчезновения не становится: бухарики перемещаются в подъезды, а дворы лишаются последнего инструмента социального взаимодействия граждан.

Я еще помню те времена, когда во дворах к скамейкам прилагались столы, люди за ними играли в лото, домино и даже в шахматы. Дворы жили своей жизнью, все знали друг друга, звали на борщ, просили посидеть с ребенком, занимали на весь подъезд очередь в ближайшем овощ­ном за болгарским зеленым горошком. Теперь же подавляющее большинство наших дворов похожи на кладбища, с которых по какой-то причине вдруг разом разбежались все мертвецы и забрали с собой надгробия. Впрочем, нет, не похожи. На кладбищах скамейки все-таки есть.

Если кто сегодня и взаимодействует друг с другом в наших дворах, так это алкоголики, старушки и дети. Кто будет общаться в них завтра? Вариант первый - на самый черный день. Второй тоже пока держим в уме. А на третий надеемся изо всех сил. Может, попробовать не скамейки сносить, а детские площадки строить? Вот я сейчас смотрю в окно и вижу двор но­вого типа: современная детская площадка, ее со всех сторон облепили дети, на лавочках сидят их бабушки и мамаши, чешут друг другу мозги языками. Площадку нам установили совсем недавно, но дворовая жизнь с тех пор уже кардинально изменилась. Вот из-за угла выплывает алконавт с цилиндрическим карманом, он явно не в фокусе и пытается по старинке справить здесь свои алкогольные потребности... Нет, уже не пытается. Одна мамаша гонит его обратно за угол коляской-тростью, другая звонит мужу, третья - в милицию, четвертая просто издает громкие звуки. Когда-нибудь все они станут старушками, но им точно будет на чем посидеть.