Акунин: грабли истории

За последний год Бориса Акунина мы узнали не только как популярного писателя, но и как активного участника акций оппозиции. Тем временем Эраст Фандорин, самый известный герой акунинских книг, в новом романе снова борется с революционерами и террористами. Нет ли тут противоречия?

- Григорий Шалвович, в своих книгах вы постоянно обращаетесь к истории. Какие параллели проводите между современной Россией и царской?

- С возрастом я всё больше осознаю, что история для общества - самая важная область знания. Понимаете, всё уже было прежде. И, если помнить это, можно избежать множества ошибок и бед. Ужас в том, что истории толком не знают даже те, от кого зависит жизнь миллионов, - я имею в виду руководителей государства. И они всё наступают, наступают на одни и те же грабли. Очень много похожего в нашей нынешней ситуации на то, что происходило в последние годы в царской России. Мы знаем, чем тогда всё закончилось. Этого можно избежать. Но власть повторяет те же ошибки.

- Тогда, в 1917-м, небольшая группка людей смогла перевернуть огромную страну. Как такое могло произойти?

- Дело не в группке людей. Не было бы Ленина, революцию возглавил бы кто-то другой. Империя рухнула, потому что она к тому времени уже не могла не рухнуть. Все действия тогдашней власти, особенно с момента отхода от столыпин­ского курса, были самоубийст­венны. Я совершенно не идеализирую романовскую Россию, но то, что она не смогла трансформироваться в жизнеспособное государство ХХ века и рухнула, раздавив под обломками миллионы судеб, - огромная трагедия.

- Год назад, когда все мы стали свидетелями широкого гражданского протеста, многие испугались новой революции. Есть ли для неё предпосылки?

- Повторюсь: главная опасность революции исходит, как и сто лет назад, от неумных действий власти. Владимир Путин никак не поймёт, что авторитарная модель управления в современной России не приживётся, что нужно делать государство прозрачным и подконтрольным обществу. Нужны честные выборы, нужен независимый суд, нужен самостоятельный парламент, нужно независимое от Кремля телевидение. Когда тебя ругают с телеэкрана, это, конечно, неприятно. Зато не забронзовеешь и будешь знать, что страна о тебе на самом деле думает.

Репрессии не помогут

- Вначале казалось, что протест принёс результат: власть вернула выборы губернаторов. Но потом начались репрессии - ужесточили законы о митингах, некоммерче­ских организациях, гостайне, участников митингов стали сажать…

- Репрессии никого не напугают - только разозлят. Чтобы общественное недовольство сжалось и заткнулось, надо пересажать и перестрелять много тысяч людей. Как это сделал Сталин. Я плохо отношусь к Путину, но злодеем его всё-таки не считаю. Да и нет у них сегодня машины, которая могла бы организовать большой террор. Так или иначе, придётся с гражданским обществом договариваться. И чем скорее это начнётся, тем будет лучше. Для всех.

- Многие новой оппозиции не доверяют. Мол, в ней, с одной стороны, наивные интеллигенты, которые ничего не добьются, с другой - те, кто уже был у власти и показал себя не с лучшей стороны. Ваш Фандорин постоянно борется с революционерами, а вы, выходит, их поддерживаете?

- Я поддерживаю не революционеров, а эволюционеров. Я хочу, чтобы моя страна развивалась, а не пятилась назад, в позавчерашний день.

Очень возможно, что нынешняя верхушка оппозиции окажется несостоятельной. Но это не улучшит ситуацию для Кремля. Обанкротятся одни оппозиционные лидеры - вместо них появятся другие, более толковые. Ведь дело не в Навальном или Удальцове. В стране накопилась масса очень серьёзных проблем - это все чувствуют и понимают. Невиданная в истории коррупция, вечное враньё, произвол чиновников, невозможность роста и развития. Протест - не чья-то злая воля, не блажь, не происки иностранных шпионов. Это реакция на нездоровье системы. Хоть весь Координационный совет оппозиции в кутузку пересажай - этим болезнь не вылечишь.

- Можно ли сказать, что за прошедший год у нас сформировалось гражданское общество?

- Да, за минувший год гражданское общество в России вышло на поверхность, и обратно его уже не запихнёшь. Самым главным и отрадным проявлением растущей активности граждан­ского общества мне кажется даже не политиче­ская составляющая, а стремительное развитие волонтёрского движения. У нас в стране как-то вдруг появилось очень много людей, которые хотят помогать тем, кому плохо: жертвам стихийных бедствий, больным детям, бомжам, пациентам хосписов и так далее. Мы понемногу растём как нация, мы становимся лучше - чуть добрее, чуть отзывчивее, чуть деятельнее. Все мои надежды на хорошее будущее связаны с этой тенденцией.

Или писать, или болтать

- В мае этого года вы были одним из инициаторов «Контрольной прогулки» писателей по Москве. На неё пришли тысячи людей. Значит, писателей до сих пор воспринимают как интеллектуальных и духовных лидеров?

- Мне так не кажется. Прошли времена, когда в России на писателя смотрели как на учителя жизни, философа, проповедника, светоча экономической и политиче­ской мудро­сти. И слава богу, что прошли. Тогда, в мае, так много людей вышло на московские бульвары не из-за уважения к писателям, а потому, что очень уж тревожная в городе сложилась ситуация. Все чувствовали, что пора как-то привести в разум чрезмерно развоевавшуюся полицию.

- Опубликовав свой предыдущий роман «Аристономия», вы можете сравнить: какого рода книги более востребованы и лучше продаются - серьёзная литература или беллетристика?

- Конечно, беллетристика всегда будет продаваться лучше, чем та литература, читать которую трудно. Это нормально. Читателям ведь от книги в разное время нужно разное. Чаще всего - просто отвлечься от повседневности, отдохнуть. Но иногда нужно найти ответы на какие-то важные жизненные вопросы. Для этого и сущест­вует серьёзная литература. Может быть, она что-то подскажет. По себе знаю: несколько книг, прочитанных в правильный момент, определили всю мою жизнь.

- Вы, с одной стороны, производите впечатление открытого человека - активно общаетесь с вашими читателями в Интернете, а с другой стороны, отказываетесь от «живых» интервью, предпочитаете виртуальное общение. Почему?

- Я не отказываюсь, когда мне есть что сказать. Но прось­бы об интервью поступают - я не преувеличиваю - по два-три-четыре раза в день. Тут уж или книжки писать, или языком болтать. На телевидение я давно уже не хожу. Ехать по пробкам в студию, потом обратно - полдня пропало. И потом, у меня нет такого количества мыслей, чтобы всё время говорить что-то новое, а превращаться в попугая и долдонить одно и то же неохота.