Сходит наземь небосвод

Красивая улица 16-я Парковая вчерашним утром была особенно, лирически красива: великолепными коврами... То ли 30, то ли 25 таджикских дворников в Восточном Измайлово отказались убирать снег, мотивируя это неготовностью работать за 10 тысяч рублей, сообщил один источник, а другой источник сообщил, что дело совсем не в зарплате, а в ее полугодовой невыплате. Префектура опровергла, префектура подтвердила, ДЭЗ давно банкрот, дело в новом директоре, дело в старом директоре, могут пострадать пешеходы и автомобили, мы делаем все возможное, они все-таки вышли, — общероссийское движение «Таджикские трудовые мигранты» набирает силу и заставляет — по крайней мере в третий раз за осенне-зимний сезон — услышать о себе.

Новость, что и говорить, благодатная. Попытка мигрантов заговорить гражданским голосом — уже некоторый, пусть и совсем зыбкий, шанс ввести ситуацию в правовое поле, вытащить ее, хоть краешком, на свет из смрадного жэковского подземелья или из трущобной комнаты, где тридцать человек спят и едят друг на друге, — если, конечно, им есть что есть.

Потому что пока сугроб не грянет, рабовладелец не перекрестится. Тут подойти бы с ласкою да заглянуть бы в глазки им: что ж вы прежде-то не почесались, госпожа префектура и государыня мэрия? Дело не в толщине покрова. У вас три десятка некормленых единиц рабского труда, на все готовых (ибо в мире-есть-царь-этот-царь-беспощаден — не говоря уж о других факторах), — а вы полгода безмятежничаете. Вопрос даже не человеколюбия, но сугубой прагматики: уж если вы сочиняете экономическую необходимость трудовой миграции и штампуете разрешения на работу, то почему не отвечаете за элементарное — корм, кров и общественную, извините, безопасность?

А некому отвечать.

Есть кому считать прибыль от рабского труда, но отвечать за скотское бесправие миллионов людей — решительно некому.

Власть говорит: это не мы, это гад Иван Иваныч, мы его давеча уволили за коррупцию. Занятно, что культурные сторонники миграции, апологеты идеи новых этнических токов в бледную кровь России, говорят почти то же самое: это уже мелкие подробности, и они не отменяют. Легко и приятно умиляться антропологическому разнообразию столичных улиц, да и каждая Фима Собак уже выучила богатое слово «мультикультуральность», но рыться в подробностях — манжеты пачкать. На непроглядный ужас жизни закрой скорей, закрой глаза, чтобы не перебить аппетит перед нашим элегантным ужином.

Да и мне, впрочем, грех жаловаться. У нас, в другом районе, — строго наоборот. В полшестого, хоть часы проверяй, под окном ерзает лопата. Это мои куранты, мой гимн, мое доброе утро, страна. Лопаты ерзают до обеда. Промеж них похаживает баба в барашковом перманенте — и, жмурясь в крепостнической неге, не расходуя себя на слова, тычет таджику на вычищенную час назад дорожку, уже припорошенную на миллиметр новой пудрой. Арбайтен, арбайтен! Раз, раз, да еще раз. Да хоть по асфальту скреби, но скреби — не стой, не щелкай мне тут. Палец у нее короткий, важный, ноготь гнутый, в черно-синем лаке. Наверное, модный цвет.