Как возможно будущее для России?

Осязаемый горизонт будущего в РФ окончательно установлен. Расположился он где-то между 2018 и 2020 годами: новые выборы главы государства, конец очередного десятилетия, завершение госпрограммы по вооружению. Сроки выполнения почти всех намеченных правительством реформ и преобразований тоже истекают к 2020-му. При этом вряд ли кто-нибудь действительно ждет наступления «светлого будущего» по прошествии пяти-семи лет, отделяющих нас от указанной даты. Парадоксален этот симбиоз ожиданий и обещаний, всякий раз возрождающийся в короткий период политического оживления. Реформаторы говорят о том, что смогут системно улучшить положение дел, но масса граждан не видит предпосылок для прекращения всеобщей стагнации. И массу, похоже, такое положение устраивает.

Однако сегодня государственная гарантия лучшего «завтра» ориентирована на тех, кто не хочет пережить очередное неглубокое разочарование. Комфортное и счастливое будущее теперь обещано людям, которых скромно и цинично называют «человеческим капиталом». При этом близость того или иного государства к «будущему» превратилась чуть ли не в основной критерий, распределяющий симпатии этого капитала к различным обществам, а следом и в направления движения мигрантов-профессионалов. Поэтому борьба за реформирование страны в среднесрочной перспективе сегодня гораздо важнее, чем когда-либо прежде. По сути, речь идет о последнем шансе удержать потенциальных создателей будущего на территории Российской Федерации.

Не так давно Россия планировала ворваться в завтрашний день посредством громогласно объявленной модернизации. Оказалось, что ее проведению мешает не только дефицит людей и кадров, но и отсутствие внятной политики внедрения инноваций в повседневную жизнь. В массовом сознании будущее осталось недостижимым. Сегодня можно наблюдать, как в новом наборе позитивных официальных планов главная роль в процессе приближения к будущему отводится высокопроизводительному бизнесу. Ему навязывается роль проводника «для народа» всего современного и инновационного. Путин в преддверии президентских выборов писал: стране для шага в будущее нужны эффективные менеджеры в инновационном бизнесе, нужны капиталисты, готовые усердно развивать высокотехнологичный сектор экономики. С помощью госкорпораций этого сделано не было. В ближайшей перспективе их ждет превращение в бизнес; в предпринимательской среде также планируется сформировать более двадцати миллионов высокотехнологичных рабочих мест. Однако приблизят ли сами по себе эти шаги Россию к «будущему»?

Отметим, что здесь имеется в виду отнюдь не то будущее, которое демонстрируют нам фантастические фильмы. Грезы голливудских футурологов — это всего лишь зрелище, хотя зачастую и обыгрывающее реалистичные варианты технологического и социального развития. Будущее, которое обсуждается в этом тексте, — это именно перспектива на пять-семь лет, один президентский срок для нынешней России.

Образ такого будущего создавать не нужно. Он уже давно нарисован рекламщиками, демонстрирующими товары и услуги на фоне комфортной современной инфраструктуры. Стоит вглядеться в короткие клипы, перемежающие основной телеконтент. Мы видим здоровых и молодых людей, современные дороги, архитектуру и транспорт с футуристическим дизайном. Вот и все будущее. Этот образ столь же привычен, как и мысль о том, что россиянам понежиться в подобной обстановке в ближайшие годы не суждено. В то же время на Западе подобное «визуальное» будущее уже наступило. Это позволяет инновационной политике (политике «сближения с будущим») действовать методами микрохирургии:  реальность своей футуристической внешностью придает весомость и значимость любому, даже малозаметному внедренческому решению. В канве данной тенденции удачно размещены задачи технологического роста на ближайшую перспективу — стремление сделать что-либо более экономичным, мобильным, малоразмерным, экологичным. Это практика постоянной модернизации отдельных «узлов» и легкого локального рестайла.

В России такая политика обречена. «Завтра», которые мы пытаемся скопировать, переняв западные тренды,  в России в лучшем случае наступит незаметно (и никак не повлияет на имидж страны), в худшем — рискует вообще не наступить.

Потому что любые ростки будущего нещадно подавляются нашим настоящим. Оно обременительно, фундаментально и непреодолимо.

Представьте любую социально-технологическую задумку, которая гарантированно возникнет в ближайшие годы. Например, что-нибудь «умное» — дом, энергосети, транспорт. Снабдите современными приспособлениями облезлые панельные девятиэтажки, оборудуйте датчиками Smart Grid громоздкую и централизованную систему распределения электроэнергии, смените машинистов электричек RVR на автоматизированные комплексы управления железнодорожным движением. Ничего не изменилось, верно? Все те же серые дома, все те же поезда с заиндевевшими стеклами и деревянными скамьями. Согласитесь, наша реальность — не лучшая почва для прогресса. Но, главное, совсем не подходящая для того, чтобы симулировать будущее так, как это делается на Западе.

Модернизация была способом симулировать будущее для России. Неудивительно, что спустя пять лет в нее никто не верит. Модернизацию ждали как нечто, что «отменило» бы отягощающую реальность. Но вместо образа желаемого «завтра» россияне получили высокоскоростной интернет в старых школах и датчики воды в обветшавших домах.

России сегодня действительно нет места среди государств, находящихся в состоянии перманентного сближения с будущим. У нас нет ресурса для его симуляции, а «перепахать» все антропогенные ландшафты РФ под стандарты развитых стран — задача невыполнимая в краткосрочной перспективе. Что такое реорганизация пространства, обустроенного по советскому образцу, можно узнать на примере объединившейся Германии. Сильнейшая экономика, сконцентрированная на малой площади, едва смогла «переварить» регион еще меньшего размера. И то не до конца: восточная Германия до сих пор не только уступает западной по всем параметрам  жизненного комфорта, но и местами напоминает Россию.

Но если будущее — это стиль, способный превратить микродостижения прогресса в перманентную техническую и социальную революцию, то задача российских идеологических стейкхолдеров сводится в первую очередь к примирению с депрессивным настоящим и эстетическому «переманиванию» реальности на свою сторону. Иными словами, нужно работать над образом «будущего в условиях неискоренимой стагнации». Необходимо сделать легитимными локальные проявления будущего при сохранении и даже деградации инфраструктурного и технологического наследия прошлой эпохи.

Однако реальность, ставшая сегодня полноправным политическим игроком, не предоставит большого количества шаблонов нового «русского стиля». Воображение общества, существующего в симбиозе будущего и реальности, не получится начать с чистого листа: придется работать с мотивами тотальной старости, износа и несменяемости, зафиксированными в массовом сознании, привлекая не слишком приятный среди россиян комплекс зарубежных представлений о нашей стране. Ведь мы надеемся не выпасть из общемировых тенденций, а значит, строить новую идеологию на эстетическом противостоянии не получится.

Идеологам предстоит сменить полюса традиций восприятия реальности и заставить видеть будущее на фоне несменяемой десятилетиями фактуры. Каким будет результат такой работы? Рисуется череда картин от поданного в новом ключе геймплея типичной игры «про Россию» до огосударствленной ветви таймпанка. В любом случае — некие гиперреалистичные сюжеты, в рамках которых и будет возможна гибридизация дряхлого и молодого, старого и современного, будет возможно «будущее на руинах».

Проблема в том, что эклектичный образ медлительно меняющегося российского настоящего сложно преобразовать в единую эстетическую «сборку», равномощную привычной мечте о комфортном и красивом «завтрашнем дне». Именно в этом видится вызов для тех сил, которые планируют сделать Россию страной с конкурентоспособной инновационной экономикой и серьезным потенциалом развития. Без этого не получится.
Будущего нет именно там, где не создано его реалистичное визуальное ожидание.