Последняя война Российской империи

Война велась в таких масштабах и такими методами, что кадровых офицеров вскоре выбили на 60–70 %. К 1917 г. офицеры — в основном, полуобученные призывники из образованной верхушки, которым не хотели подчиняться солдаты — вчерашние крестьяне. Для них офицеры, «золотопогонники», были «барами», людьми из более благополучной, сытой и образованной городской России.

О царской семье ходили отвратительные слухи: и о любовной связи императрицы с Распутиным, и о том, что в спальне у императрицы стоит телефонный аппарат, по которому она передает секретные сведения в германский Генеральный штаб.

Есть великое множество анекдотов начала XX века, сведенных в серию «Брусиловский анекдот». Идет, мол, Брусилов после аудиенции у государя по Зимнему дворцу. За колонной рыдает цесаревич Алексей. Брусилов к нему:

— О чем плачете, ваше высочество?
— Как мне не плакать? Немцы наших бьют — папенька плачет, наши немцев бьют — маменька плачет.

Смешно, да не очень.

К 1917 г. в армии находятся порядка десяти миллионов человек. И почти все не хотят воевать! Матросы Балтийского флота, солдаты тыловых гарнизонов просто панически боятся отправки на фронт.

Семь миллионов погибших.
Полтора миллиона дезертиров.
Три миллиона военнопленных.

Российская империя была совершенно не готова к большой войне. Казалось бы, уж правительство должно бы это осознавать — но в том-то и дело, что оно с каким-то остервенением готовило как раз большую европейскую войну. В 1914 г. оно пыталось затянуть начало войны, но не для того, чтобы вообще воевать, а чтобы довести до конца военную реформу (планировали к 1917 г.).

— Нам нельзя воевать! — Много раз и по разным поводам говорил А. П. Столыпин. Аркадий Петрович был крайний пацифист, великий противник имперской политики и массового призыва.

Ныне его редкий патриот не зачисляет в «свои» — разве что уж полные отморозки, для которых и Столыпин — чуть ли не коммунист. Только вот отношение Столыпина к армии, к строительству империи и к военным действиям как-то не очень раскрывают. Не афишируют они его, не анализируют подробно!

Потому что отношение к этому было у Столыпина очень простым: сохранить армию лишь такой, чтоб не напали. Лучше всего — профессиональную, на контрактной основе, без массового призыва. Нечего делать парням в армии! Им надо учиться и работать, а армия их только отвлекает.

Никаких имперских задач! Надо осваивать то, что уже назавоевывали, и к тому же нечего раздражать соседей. России надо любой ценой, даже ценой унижения, сокращения международных амбиций, избегать участия в войнах. Будет большая война — придется отвлекаться на нее, тратить время, силы и материальные средства. А надо бы их потратить на развитие.

Большая война — это неустойчивость, это угроза бунтов и революций. «Вам нужны великие потрясения? А нам нужна великая Россия!» — Бросил Столыпин социалистам с трибуны Государственной Думы. Чтобы Россия стала великой, надо развиваться, надо помочь громадной стране превратиться из аграрной в индустриальную. На это и нужно время, силы, материальные ресурсы.

— Дайте нам двадцать лет без войны — и вы не узнаете Россию! — Так тоже высказывался Аркадий Петрович.

Социалисты ненавидели в Столыпине умного и честного охранителя. Правые, особенно придворные круги — тоже ненавидели и примерно за то же самое — за честность.

— Война с участием России? Нельзя! Все, что угодно, украдут! — Говаривал Столыпин, и не раз.

Понимал ли Столыпин связь великих войн и великих социальных потрясений? Конечно, и не он один.

Сказанное не означает, будто ничего нельзя было исправить. Можно! Но чтобы поднять дух офицерства, нужно было поднять дух всего народа. Провести те самые изменения, которые хотел осуществить Столыпин.

Столыпин прекрасно знал, что во время Русско-японской войны высшие сановники Империи оказались очень своеобразными патриотами: наживались на поставках в действующую армию. Война показала колоссальный масштаб лихоимства. Так с чего этому масштабу уменьшиться во время войны с Германией?

Поставки в армию всегда были золотым дном для подонков в офицерских мундирах и в шитых золотом придворных аксельбантах. Действительно — как бедный немецкий мальчик Генрих Шлиман сделался в России миллионером? Поколениями у нас рассказывали трогательную сказочку — как десятилетний Генрих услышал от вечно пьяного соседа стихи на греческом языке: спившийся, но получивший хорошее образование человек читал наизусть Гомера.

Мальчик Шлиман поверил, что в «Илиаде» и «Одиссее» содержится историческое зерно, и в конце концов нашел Трою, про которую писал Гомер….{179} Правда, нашел он вовсе не Трою, а совсем другой город. Шлиман по неграмотности перепутал,{180} Но зато назидательную сказочку про невероятно целенаправленного Шлимана знает весь мир!

В этой Шлиманиаде, назидательной сказочке про Шлимана, важное место занимает история про то, как бедный мальчик разбогател в России. Как? Ясное дело, за счет предприимчивости и трудолюбия.

К сожалению, история богатства Шлимана несколько менее прилична: шла Крымская война 1853–1855 гг., и он поставлял в русскую армию продовольствие и снаряжение, Солдаты умирали на Малаховом кургане, женщины и подростки катили ядра на батареи, матросы топили свои корабли на рейде Севастопольской бухты. Город горел, его тушили, а он вспыхивал снова. Нахимов рассчитывал траектории ядер, легендарный матрос Кошка совершал очередной подвиг, Пирогов делал свои фантастические операции, руководил первыми русскими медсестрами.

А Генрих Шлиман поставлял в действующую армию гнилую крупу, тухлую солонину, разлезав шиеся мундиры, сапоги, от которых отваливались картонные подметки. И сделал на этом гешефте таки неплохое состояньице!

Кстати, из России он уехал несколько торопливо: очень уж его личностью интересовались иные фронтовики. Вроде и был искренний интерес к истории Древней Греции, Гомеру, Трое. Но раскопки Шлимана не только фантастически неграмотны — они еще и оплачены вот такими деньгами. Нажитыми буквально на голоде и холоде тех, кто защищал наше Отечество в бою.

Впрочем, если во время Крымской войны армейские поставщики украли «всего» три-четыре миллиона рублей, то во время Русско-японской — не меньше двадцати-двадцати пяти миллионов. Прогресс, однако.

Война дала в руки оружие сотням тысяч, миллионам призванных и отправленных на фронты. Миллионы вооруженных и к тому же не знающих, во имя чего воюют — страшная сила.

К 1916 г. все фронты заколебались, поплыли, Солдаты бежали с фронта чуть ли не целыми частями. Не бежали — уходили с оружием. Эти солдаты подчинялись только тем приказам, которым им нравились, охотно братались с противником и пили водку с немцами. Они отказывались отдавать честь офицерам, ходили расхристанные и пьяные, а на замечания отвечали, размахивая оружием. Должность младшего офицера стала чуть ли не самой опасной в России — и угроза исходила уже не от противника.

В конце 1916 г. с фронта бежала вооруженная толпа, понимая или чувствуя: это не их война. Дезертиры из крестьян стали грозной политической силой.

В 1914 г. в русской армии к моменту мобилизации насчитывалось 1 300 000 человек, плюс 1 000 000 мобилизованные солдат, унтер-офицеров и офицеров запаса.

Эту кадровую армию выбили уже к середине, а то и к началу 1915 г.

На место выбывших из строя кадровых или хотя бы офицеров запаса пришли наспех обученные в так называемых четырехмесячных школах прапорщиков пехоты. В основном, это были недоучившиеся студенты. Они не отличались ни дисциплинированностью, ни особой лояльностью ко власти. У абсолютного большинства из них не было 3–4–5 поколений предков, истово служивших Отечеству. Армия 1917 г. — это другая армия, чем была в 1914-м.

Балтфлот в Первой мировой почти не воевал. В тесноте кубриков матросы подыхали со скуки, устанавливали примерно такие же нравы, какие возникают в заключении. Давно известно: если запереть вместе молодых парней примерно одного возраста, у них установятся нравы «человека, лишенного современной культуры… нравы дикаря».{184}

Балтийские матросы к 1917 г. сделались не только самыми революционными во всей русской армии. Они были ближе всего к уголовному миру. Почитайте любой рассказ Леонида Соболева или Бориса Лавренева — у них все «братцы-матросики» изъясняются на жаргоне каторжников и ходят («хиляют») развалисто-бесшумной воровской походочкой.

Десятки тысяч парней, развращенных бездельем, агитацией, собственными лагерными нравами. Жуткая гремучая смесь.

Армия воевать не хотела, агитаторов же — слушала и листовки читала.
К концу 1916 г. те, кто оставались в частях — уже разагитированные, читающие листовки разных партий, выбирающие комиссаров, подумывающие о выборе командующих. В конце 1917 г. вооруженные толпы бежали с фронта, но бежали-то в основном куда? Делать революцию, естественно! Когда в стране скапливается такая масса, ее не очень трудно повести «на штурм, на слом». Вопрос — кто поведет и куда?..