Арсений Рогинский о молчании историка

Мы публикуем выступление председателя правления Международного правозащитного общества "Мемориал" Арсения Рогинского на круглом столе "Историк - между реальностью и памятью", который состоялся 25 мая 2011 г. в Днепропетровске в рамках "Литературной экспедиции".

Вопрос ведь не в том, как историк исследует свой предмет -  надеюсь, честно и независимо. Подразумевается, что никто на его работу не должен влиять. Но вот он завершил исследование, и уже есть результаты. Трудности возникают при представлении этих результатов обществу. Именно в этот момент, если уж говорить о моей практике, мне не раз приходилось затыкаться, умалчивать, практически готовые работы класть куда-то в далекий ящик, где некоторые из них до сих пор так и ждут своего часа.

Приведу два разных примера - из старых и из новых лет.

Из старых лет.

Я довольно рано стал заниматься именно статистикой советского террора. Изучил огромное количество отчетных "простыней" о терроре за все годы, из разных регионов Советского Союза. Статистика у нас начинаеся с 1921 г., до 1921 г. сохранилось вообще только 5 листочков, обрывков. А, начиная с 1921 года -  огромные папки. Году в 1994-м я все изучил, все расписал и сложил. Дальше - нужно было публиковать. Я посмотрел на свои цифры...

Вокруг меня во внешнем мире существуют люди, мнение которых важно для меня: существует традиционное интеллигентское общественное мнение, и, что самое главное, мнение бывших заключенных, которых в 1994 г.  в живых еще оставалось очень много. И они мерили наши жертвы за всю историю террора какими-то совершенно немыслимыми цифрами, десятками миллионов.

А по моим подсчетам за всю историю советской власти, от 1918 года до наших дней, по сохранившимся документам получилось, что арестованных органами безопасности по всей стране было 7 миллионов 100 тысяч человек. При этом, из этих миллионов с небольшой добавкой (с 1918 по 1987, последние аресты были в 1987, в январе) были арестованные не только по политическим статьям. Да, их арестовали органы безопасности, но органы безопасности арестовывали в разные годы и за бандитизм, контрабанду, фальшивомонетничество. Я могу назвать разные статьи, по которым в некоторые годы количество арестованных доходило до 60%.

И вот  цифра – 7 миллионов. Это статистика за всю историю советской власти. Что с этим делать? А общественное мнение говорит, что у нас чуть ли не 12 миллионов арестованных только за 1937-1939-й. И я принадлежу этому обществу,  живу среди этих людей, я их часть. Не советской власти часть, не российской демократии, а этих людей. Просто точно знал, что, во-первых, не поверят. А, во-вторых, для круга, к которому я считаю себя принадлежащим, это значило бы, что все, что нам говорили до этих пор, фальшивка.

Таким образом эти данные легли под сукно.

Под все эти цифры есть папки с документами . В ежегодных отчетах органов безопасности значится: привлеченных – столько-то, в том числе с арестом, в том числе без ареста. Дальше начинается таблица движения арестованных. Прошло по законченным следственным делам – столько-то, в том числе, передано на особое совещание – столько-то, передано в суды и трибуналы – столько-то. В несудебные органы – столько-то. Бежало, умерло - вся статистика. Побегов было очень мало, просто это строчка в статистической ведомости.

И с 1994 года у меня  лежит  том, где все эти данные систематизированы.

Это к вопросу о том, чем ограничена свобода. Свобода историка ограничена не независимостью как исследователя, а чем-то другим.

Второй пример - из вчерашнего дня.

В  1992 году, с мая по октябрь, я и мои коллеги были экспертами по делу КПСС в Конституционном суде. По этому поводу нам было открыто огромное количество разных фондов. Мы сделали довольно много  выписок и копий.

Среди прочего скопировали  документы со следующей историей: лето, начало июня 1945-го, восточная Польша, войска проводят так называемую войсковую операцию, прочесывают огромный лес, задерживают семь тысяч человек. Эти семь тысяч человек  фильтруют в течение 2-3 недель, основную массу отпускают, около 700 человек оставляют. Оставляют их, потому что они очевидные "аковцы", солдаты  Армии Крайовой. Дальше, собственно, документы, о которых идет речь - это переписка, в которой участвуют Берия, Абакумов, генерал Горгонов, посланный специально из Москвы (который в последующем станет начальником московского МГБ) для ликвидации. В переписке прямо говорится: для ликвидации использовать такой-то батальон, секретность обеспечить так-то. Там нет прямого приказания расстрелять, но очевидно, что эти люди были убиты.

И вот, в 1992-м, осенью, мы с коллегами стали думать, что нам делать с этим документом? И волновала нас  не точка зрения бывших заключенных - это совершенно другой случай. Волновали нас немыслимо нервные и напряженные русско-польские отношения. Потому что мы никак не могли начать разбираться с Катынью - тогда Главная военная прокуратура начала следствие по катынскому делу, оно еще ни до чего дошло - и тут мы вбрасываем в этот полукостер русско-польских отношений еще одно бессудное убийство 700 человек, то есть вторую Катынь.

Прошло 18 лет. 18 лет эта бумага пролежала. Точнее, не бумага, три бумаги. А в 2010 году мой приятель, с которым мы вместе работали в той экспертной группе, Никита Петров решил, что  сейчас уже стало нормально. Мы еще раз посоветовались, и он решил, и  опубликовал эту историю в своей книге и в «Новой газете».

В Польше - немыслимый резонанс, потому что там существует общество, которое искало этих людей в течение многих лет. Они понимали, что их убили. Они просто не были в этом абсолютно убеждены - а тут вроде как появилось доказательство. Но все-таки  мы все время думали, как получить не только такой резонанс, как  представить это так, чтобы  было максимально неболезненно для польского сознания. Польско-российские отношения - тонкая тема, не только в смысле отношений между государствами. Мы  сначала дали большое интервью «Газете Выборчей», потом документы получили широкое распространение... Сейчас развился некоторый скандал, какие-то наши соограждане уже целое исследование произвели,  о том, что у "Мемориала" "кроты" в ФСБ, что они врут, что о нашли документы в 1992-м,  на самом деле, им их дали  недавно. Мотивируют тем, что все исследователи награждены польскими наградами, и уж, конечно, никак не смогли бы так долго держать находку в тайне. А они только сейчас публикуют, значит, они сейчас это и получили, и у них есть "крот" в ФСБ. Даже возникла версия, кто этот "крот", "крот" "Мемориала" в ФСБ.

Это смешная история.

Я вам привел два примера, а могу их привести полтора десятка. Будучи абсолютно независимым в исследовании, в поисках, в подготовке, по целому ряду пунктов  историк не может  вот так не оглядываться все время перед тем, как что-то болезненное предать гласности. И историку приходится думать не только о том, что сказать, но и когда сказать, и когда помолчать. Возможно, это и неправильно.