Прерванная молитва

Почему дело Pussy Riot имеет для России историческое значение?

Потому что оно, как ничто иное, ярко и ёмко отразило комплекс главных проблем современного российского общества. Вопрос об отношении российского народа к Пусси важнее, с моей точки зрения, чем вопрос об отношении к Путину. Путин — прошлое (даже если нам суждено прожить под ним еще несколько лет), Пусси — будущее.

Я расспросил тех, кто считает, что Pussy Riot должны быть строго наказаны, в чем, собственно, криминал. Воспроизвожу наиболее внятную аргументацию в отредактированном виде, опуская почти всегда фигурирующую брань. Итак:

Pussy напали на негосударственный, ненасильственный институт, единственное, для многих граждан, место, где можно почувствовать связь с высшим, нематериальным миром.

Представьте себе, что в момент, выбранный этими женщинами для своей акции, человек произносит сокровенную молитву, кается в грехе, скорбит об усопшем любимом человеке.

Церковь — не политический институт; она сама в недавнем прошлом настрадалась от государства, и политические акции в ней совершенно неуместны. Присутствующие при такой акции прихожане вправе чувствовать себя возмущенными, оскорбленными и изнасилованными, а с ними и все остальные верующие, многие из которых теперь будут бояться увидеть на алтарях храмов бесов в вязанных масках.

Для большинства граждан неясно, предусмотрено ли в уголовном праве России наказание за подобную акцию; неясно и не очень важно. Если нет — то обязательно должно быть; и если есть возможность интерпретировать уже существующие законы так, чтобы это — в глазах большинства — преступление было наказано, то это обязательно нужно сделать.

На контраргумент (представленный в обращении творческой интеллигениции), что антиклерикальная акция в светском государстве не может караться уголовно, следует ответ:

„Анти-клерикальная“ акция — неадекватное описание того, что было учинено Пусси. Это не было антиклерикальной акцией где-то на улице, на поляне или на митинге. Это было сознательное осквернение храма и наиболее святого места в самом храме. Россия — светское государство, но это не значит, что церковь в нем не имеет права на защиту. Мы имеем дело не с критикой религии или института церкви, а с физическим осквернением центрального элемента храма (конец аргументации против).

Православные экстремисты, современные черносотенцы всех мастей, долго загибавшиеся на пайке маргинальности, в деле Пусси получили долгожданную возможность выбиться в мейнстрим; эти боевики от боженьки (бьющие женщин, как Босых или Екимов у Таганского суда) — естественная и лигитимная мишень для демократической оппозиции. Но дело Пусси поднимает на новую высоту проклятый вопрос России: что делать с консервативным большинством, когда оно — реальное, а не нарисованное  единоросами-путинцами и прочей нечистью. Реальная статистическая популярность Путина начинает казаться атавизмом, а вот с моральным (морализаторским) большинством мы только „начинаем путь“.

На этом пути нам предстоит наткнуться на множество шоков и сюрпризов. Мы обнаружим морализаторов среди нас, и в нас самих. Мы увидим, что морально-религиозная проблематика напрямую связана с политикой, и поэтому станет причиной размежевания в рядах демократической оппозиции. Сегодня люди самых разных взглядов справедливо требуют освобождения участниц Pussy Riot, ибо в их деле явно нарушается существующий закон. Но завтра некоторые из тех, кто сегодня вступился за Pussy, проголосуют за закон, криминализирующий подобные акции. По аналогии, многие либералы находятся сегодня в тактическом союзе с националистами, надеясь плавно и во время с ними размежеваться. Однако морализаторский элемент может смешать карты. Он даёт свежий и мощный толчок в деле оформления идеологии. Русской, национальной, традиционной. И, мягко говоря, не очень демократической.

„Всё по порядку, — успокаивает себя сегодня демократ-прагматик, — сначала все против Путина, а в ближайшем демократичеком будущем — каждый за свою партию“. Но демократического будущего, как оно видится оптимистам, может не настать, потому что не все по порядку в русской душе (а не потому, что Путин всесилен). Потому что большинство оппозиционных политиков искусственно откладывает на потом принципиальные, идеологические, вопросы. Считается, что в области экономики, в коррупционности власти следует искать главные аргументы и лозунги для ее свержения. Боюсь, что это стратегическая ошибка.

Те же люди (с которыми я разговаривал), что требует покарать Pussy Riot, считают, что мегакоррупция Путина и Ко либо не доказана, либо не имеет решающего политического значения. На моё искреннее удивление по этому поводу и на предложение почитать брошюры Немцова, материалы Салье, посмотреть, наконец, мои фильмы — в частности, о Литвиненко, который в первую очередь обвинял власть в коррупции — мои оппоненты отвечали смехом.

Немцов?! Верить Немцову в вопросах коррупции?! По отношению к Салье и Литвиненко скепсиса было не намного меньше. Читатель может вообразить, что моими собеседниками были малообразованные придатки родного зомбиящика. Совсем нет! Интеллигентные люди, начитанные, с учеными степенями и даже с опытом работы в американских университетах! Просто, как говорится, „очень русские“, православные, духовные и традиционные.

Может быть, лидеры либеральной оппозиции не в курсе таких настроений? Думаю, очень даже в курсе. Парадокс в том, что именно осознание, с каким народом им приходится иметь дело, толкает их на совершение той самой стратегической ошибки. Они ищут компромисса. Между либерализмом и национализмом. Правизной и левизной. Антикоррупционным блогерством и морализаторским православием.

Как ошибка?! — возразят мне. Политика — искусство возможного, искусство компромисса! Синтезирована, наконец, наиболее удачная позиция: тот же (с йельской прошивкой и гроссмейстерской подпиткой) мозговой центр, что доказывает что Путин и Ко — воры, является православным, альфа-русским, антикавказским, антитаджикским и т.п. Максимальный охват электората!

В пользу такой логики, казалось бы, говорит и сам успех феномена „Путин“. Он тоже явление синтетическое. Гэбешник с мафиозно-корпоративным душком; апологет сильной неоимпериалистической власти, с собчаковско-ельцинской политической генеологией, природной финно-угорской застенчивостью и закомплексованностью (успешно преодолеваемой, но до конца не изжитой). Демагог, имитирующий всевозможные взаимоисключаюшие политические доктрины, за все эти долгие годы не произнесший по-настоящему ни одной речи. И такой феноменальный успех! Раз народ такое хавает, надо синтезировать нечто подобное, только в сто раз лучше во всех отношениях.

Так, да не так. В таких расчетах не учитывается одна стихия: историческое развитие. Ему подвластна даже такая глыба, как российская косность. Путинизм как синтетическое явление сработал на определенном историческом этапе. Он пришел после взлета и падения демократического идеализма. Мне кажется, что путинизм дал трещину прежде всего потому, что Россия устала от цинизма. Именно поэтому люди не поверят улучшенному синтетическому лидеру. Ему будет еще труднее завоевать большинство, чем „богомерзким“ Пусси.

Мои православные оппоненты сильно негодовали, когда я нахваливал молодых узниц, называя их коллективным русским Лютером, и мученицами за новую русскую веру. Но сама тема волновала негодующих гораздо больше коррупции Путина. Может быть я, член ФПС „Солидарности“, делаю здесь политически безответственное обобщение?

Когда человек в России идёт в церковь, его мало занимает образ жизни главы РПЦ, не говоря о Путине. Положим, что практикующих православных у нас на самом деле не так много и их политическое влияние не стоит преувеличивать. Но вся наша политическая культура, наша социальная психология имеет много общего с религиозной импульсивностью и иррациональностью. Мы можем быть прекрасно информированы о той же коррупции, но мы ее, сознательно или подсознательно, ПРОЩАЕМ. Где кончается прощение и начинается слабость — одному Богу известно. И то, что мы можем простить другим, мы уж точно простим самим себе. Православная круговая порука.

Для большинства российских православных христиан принципиально важно, что церковь, насколько это возможно, хранит культ в первозданном виде. То есть, выражаясь простым языком, в церкви ничего не должно меняться. А это — позиция диаметрально противоположная духу и букве демократического общества, и церкви в демократическом обществе. Это совершенно очевидно, если сравнивать православную церковь с протестантской, но даже католическая находится под несравненно большим контролем гуманистической культуры, чем наша, православная.

Вывод, и выход, как мне кажется, один. Больше искренности! Пусть православно-антикоррупционный блогер выкладывает и защищает свою логику по полной, что называется, программе. А я хочу призвать к реформам в церкви, если не к реформации. Ибо мне представляется, что наша ультраконсервативная церковь культивирует тот самый менталитет, который терпит и Путина, и коррупцию и национализм. А за этими тремя надоевшими словами спрятаны совершенно реальные страдания, слёзы и кровь — да-да! — россиян. И если цена напоминания об этом сонному обществу — чья-то прерванная молитва в ХХС, то так тому и быть. Аминь.

фильмы которые стоит посмотреть каждому