Как Пётр Сорока стал последним хранителем памяти

В начале прошлого века здесь были почти девственные леса; в тридцатые годы они начали отступать, редеть, но все ещё оставались в них такие места, где можно было спрятаться и пережидать, пока пройдёт очередная буря.

В семидесятые по опушкам расселились пионерские лагеря. Старшие отряды ходили в походы на приличные расстояния, и из года в год из лагеря «Солнечный» пионеры добирались до одного совсем глухого места, похожего не то на стоянку снежного человека, не то на убежище лешего. За буреломами была широкая поляна, на которой кто-то оставил несколько полуразрушенных наземных построек и землянок. Это место так и называлось «партизанский лагерь», и год от года всё больше цивилизовывалось: несколько построек восстановили, повесили мемориальную доску, в самой большой землянке оборудовали музей партизанского быта.

Однажды, возвращаясь из такого похода, пионерский отряд едва не попал под грозу; только добежали до ближайшей деревни, как грянул гром, и разверзлись небесные хляби. Под шум дождя дети пили молоко, ели деревенский хлеб, а вожатая, чтобы их занять, решила продолжить партизанскую тему и спросила бабушку-хозяйку, не бывали ли в войну в её доме партизаны и не угощала ли она их, вот так же, молоком и хлебом.

- Какие ж тут партизаны, - удивилась бабушка. - Партизаны вот там, за рекой были, а сюда не наведывались. Немцы приходили, так те сами все выгребли.

- А как же те партизаны из лагеря, неужели не приходили? - удивилась вожатая. - Это же не так далеко.

- Да не было тут лагеря, милая, - тоже удивилась бабушка. - Лагерь у них там был, за рекой, где теперь завод построили. Там глухо прежде было, большое болото, за него немцы не совались поначалу-то... Ну, вот, а после войны болото закидали и дома поставили.

- А что же тут было, где музей? - растерялась вожатая. - Другие партизаны?

- А тут сперва Федор Сорока с семейством от немцев хоронился. Пять сынов от войны прятал. После и ещё народец всякий к нему набежал. Тихо сидели, думали, пересидят немца. Ну, немца-то пересидели, а... - бабушка вдруг запнулась, поняла - чего-то не то сболтнула. Может, не надо было про Сороку-то...

Перед уходом вожатая, уже выпроводив из избы детей, задержалась на минутку:

- Значит, бабушка, вы точно помните, что партизанский лагерь был в другом месте? Скажите, я должна знать.

Вожатая была энергичная, активная. В пересменку поехала в тот город при заводе и сразу пошла в партийный комитет. Там ей сказали:

- Да, знаем, были тут леса, был партизанский лагерь. Но место это было отведено под строительство. Вы, собственно, что предлагаете? Срыть всё, что было построено, засадить это место лесом, дождаться пока вырастет и перенести туда музей? А зачем? Музею памяти о подвиге партизан все равно, будет ли он расположен на двадцать километров западнее или восточнее...-

Как же все равно? - удивилась девушка, - Мы же говорим «памятные места»... Значит, память о месте.

- Неверно понимаете, товарищ. Память не о месте, а о подвиге, - поправили её, - А подвиг весь народ совершил. У этого подвига место - вся наша родина.

На это вожатая не сумела возразить; сразу не нашлась. И всю обратную дорогу искала слова, выстраивала логику; сама с собой спорила.

А ночью ей приснился сон: она ведет детей в лагерь, в тот самый, где прятался от войны Федор Сорока и рассказывает о «трусости и предательстве», всё, как было. А на другой день собирается везти пионеров в настоящий «партизанский лагерь» - туда, за реку, где всё уже восстановили. Отряд ждет автобусов. Пришли автобусы и повезли детей... по домам, потому что смена закончилась. И стало ей во сне так стыдно отчего-то.