Кавказ готов к единству больше, чем остальная страна?

Двенадцать лет я езжу на Северный Кавказ. Это позволило мне накопить приличный багаж знаний о регионе. И хотя первоначальная кавказская романтика, а также сочувствие к проблемам местных жителей уже почти исчезли, уступив место скепсису, каждая новая поездка по-прежнему корректирует мое восприятие Кавказа, которое, конечно, остается сугубо московским.

Вчера я вернулся из короткой поездки в Дагестан и Чечню. И хочу сказать то, что говорил своим московским собеседникам во времена романтики и сочувствия: Северный Кавказ совсем не такой, каким он кажется в Москве, встревоженной миграционным сдвигом и связанными с ним скандалами. Он по-прежнему гостеприимен, доброжелателен и склонен к контакту больше, чем к конфликту. А мы за нашим (часто оправданным) раздражением рискуем «прощелкать» момент, когда возможностей для контакта уже не останется, а останутся только поводы для драки.

В аэропорту Минеральных Вод мы с фотографом искали машину до Назрани. Сложный маршрут был продиктован дикими ценами на билеты, несовместимыми не только с развитием туризма, но и с элементарным здравым смыслом. В этот момент к нам подошел небритый человек в спортивной одежде и с сумкой на плече: «Поехали втроем? Сколько буду должен?» Мы как-то рефлекторно ответили, что хотели бы ехать без него. (Втроем и с вещами может быть тесновато ехать почти 300 километров). Мужик пожал плечами и отошел.

И тут мы поняли, что, если честно, то с нашей стороны это и был самый настоящий расизм. И что его пожатие плечами ничего хорошего не означает для образа русских в глазах этого конкретного человека в частности и Северного Кавказа вообще. Я догнал его и сказал: «Послушайте, конечно, поехали». На «извините», которое было бы уместно, меня, кажется, не хватило.

Мужик оказался очень обаятельным ингушом, первая фраза которого была такая: «Русские?

В Назрань? Что строить будете?» А водитель был русский из Минвод. И вот эти русский и ингуш три часа так ровно обсуждали друг с другом разные повседневные обстоятельства типа цен на бензин и на квартиры, что стало ясно: мы многое преувеличиваем в своей снобской и в общем-то враждебной человеку Москве.

Конечно, никто не отменял всех взаимных обид, угроз и страхов, 350 тыс. русскоязычных беженцев из Чечено-Ингушетии, двух войн, ежедневных контртеррористических операций и поножовщины в российских городах. Но если только это будет формировать контекст контактов русских и кавказцев, в этих контактах очень скоро не останется места доброму слову. А пока оно, слава богу, есть. И не надо стесняться его произнести.

В Москве много говорят о необходимости гражданского единства поверх этнических различий. Похоже, Кавказ со всеми его конфликтами и проблемами больше готов к такому единству, чем остальная страна, которая его отталкивает.

Помните видео сепаратистов первых лет войны в Чечне? Там нет закоренелых фанатиков, зато много неуверенных пацанов в легкомысленных цветных рубашках. СМИ и общественное мнение много поработали за 10–15 лет, чтобы превратить их в бородатых профессиональных убийц, которых не разлучить с оружием и которых положено бояться. Вот и сейчас в Москве, Ростове, Астрахани мы мультиплицируем представление о том, что Нальчик и Махачкала — территория беспредела. И они этому представлению начинают соответствовать.

Но там по-прежнему огромное количество людей, которые ясно понимают, чем это закончится. Некоторым из них уже приходится бежать, потому что этот новый Кавказ, становясь территорией беспредела, перестает быть для них родиной. Они бегут к нам — а мы встречаем их расизмом. Опасный замкнутый круг.