Вадим Левенталь: почему жизнь похожа на литературу

На летнем книжном фестивале в ЦДХ ко мне как к представителю издательства подошла немного, кажется, безумная девушка. Подала визитку: у нас, говорит, принципиально новый подход к рекламе книг, мы будем делать по книгам компьютерные игры — люди будут играть, заинтересуются, а потом все побегут покупать книги. Мысль о том, что геймеры и читатели — две практически не пересекающиеся группы, девушке в голову не приходила. Но уже после того как она, разочарованная, попрощалась, я вдруг подумал, что в некотором роде она права, только речь должна идти, конечно, не об играх — бог знает, кто там в них играет, — о реальности не виртуальной, а данной нам в ощущениях. Без спросу она погружает нас в атмосферу любимых книг, ну и, получается, рекламирует их.

Агрессивная реклама литературы абсурда — последнее веяние на этом рынке.

Невозможно поверить во всё происходящее всерьез. Трудно поверить в то, что есть люди, которые верят в то, что то, что происходит, — происходит. Во всем — тонкий привкус элегантного безумия.

Один из ключевых абсурдистских текстов — пьеса Ионеско «Лысая певица» — берет за основу учебник английской грамматики: герои разговаривают фразами из учебника. А вот выступающие на проспекте Сахарова говорят со сцены что-то вроде «нам нужны свободные выборы, нам нужны справедливые суды, нам нужны независимые СМИ» — это ведь тот же самый прием.

Вот идет в сторону сцены группа молодых людей, человек десять. Останавливаются: нужно решить, пробираться дальше к сцене или оставаться здесь. Высказываются мнение, объявляется голосование, потом снова мнения, потом снова голосование, мнения, голосование, мнения, голосование — процесс кажется бесконечным (минут двадцать я наблюдал, а потом отошел в с сторону), но дух абсурда не столько в этом повторении, сколько в том, что они при этом не смеются сами над собой, — герои Ионеско ни на секунду не должны терять ощущение полной серьезности происходящего.

Они остаются, я пробираюсь дальше сквозь яркую, молодую, праздничную толпу; глаза разбегаются, сколько вокруг красавиц. Со сцены вопят унылые, скучные люди, перед сценой стоят и их слушают, можно подумать, все модельные агентства Москвы в полном составе. «Стали ли чиновники меньше воровать?!» — надрывает голос дяденька со сцены. «Нет!» — кричит ему толпа. Некий молодой человек — то ли настроенный протестно по отношению к толпе, то ли не рассылавший неловко заданного вопроса — кричит, наоборот, «да». «Вы провокатор!

На таких как вы, власть и держится!» — стыдят молодого человека. И так получается серьезно, что уж не можешь не подумать — а ну как и впрямь провокатор. Тревожно вглядываешься в лица вокруг: кто еще? В «Стульях» того же Ионеско герои всю дорогу общаются с призраками, созданными собственной фантазией.

Новости захлестывают со страшной силой, будто волны накатывают одна за другой: омоновцы бережно перебирают трусики Ксении Собчак, правительственная авиация нагоняет к центру Москвы тучи с грозой, парламент страны принимает закон, противоречащий Конституции страны, — что из этого правда, а что фантазия сновидца? В последний день книжного фестиваля появляется и циркулирует по ЦДХ слух, что Прохорову предъявлены будто бы обвинения в покушении на конституционный строй, но он все-таки успел вылететь в Лондон. Дело ведь не в том, правдив слух или нет, а в том, что на фоне всего этого абсудра скажи кто-нибудь, что, ну, не знаю, депутатом Думы стала лошадь, не будешь знать, верить или нет.

А на книжном фестивале юный оппозиционный политик со скромной серьезностью признается, что в детстве читал «Конька-горбунка», а подростком — «книги, которые формировали обостренное чувство справедливости». «Уж лучше бы он остановился на «Коньке-горбунке», — бормочут под нос рядом со мной. А дальнем левом шатре обсуждают «Нужно ли нам бояться собственного народа» — ну уж туда я не пошел, должны же быть какие-то пределы…

Пожилой генерал-полковник, отпустив охрану, кошмарил в подмосковном лесу известного журналиста, из квартиры оппозиционного лидера изъяли пейджеры, дело о полученных омоновцем двух царапинах ведут 160 следователей. Что ищут? А кого ждут в бэккетовской «В ожидании Годо?»

Есть ли вообще язык, который всё это может как-то описать? Не как-то, а правдиво? Чтобы можно было сыну, когда вырастет, рассказать, что происходило в 2012 году? Ведь не поверит же… На фестивале мне подарили новую книгу Всеволода Емелина. Бог его знает почему, но Емелину в стихах удалось то, что ни у кого больше не получилось. Если есть книга, которая все, что вокруг происходит (если происходит, не снится), адекватно описывает, то это «Болотные песни». «До чего ж вы довели страну, ворюги? / До чего ж вы довели народ, сволочи? / Если я на шестом десятке, в субботу, с похмелюги / Тащусь слушать коллективного Шендеровича?»

Только сын-то все равно не поверит. Хорошие, скажет, стихи, только выдумано всё. Не бывает так. Литература.