Ирина Прохорова: чему учит история

Мы редко вспоминаем историю, когда в отечестве или все хорошо, или хотя бы сносно. Интерес к предшествующему опыту неизменно просыпается в эпоху социальных катаклизмов, когда мы ищем логику и смысл в чехарде событий и перемен. Неправда, что история ничему не учит. Она ничего не дает тем, кто ее просто не знает или не хочет знать, сочиняя взамен идеологические байки.

История вряд ли поможет тем, кто стремится найти в ней готовые рецепты спасения и конечные ответы на все насущные вопросы. Но прошлое как резервуар идей и прецедентов может оказаться важным инструментом для осмысления настоящего. Исторические параллели не помогут предсказать будущее, они ценны как симптомы сходных социальных процессов, неизменно возникающих в разные эпохи в разных странах и, как правило, имеющих разные сценарии развития в зависимости от сложившихся обстоятельств.

События последних месяцев были богаты на исторические аналогии. Назначение преданного вождю слесаря на пост полпреда напомнило всем знаменитый античный сюжет о введении императором Калигулой коня в сенат; нового министра культуры безжалостно окрестили мини-Сусловым, если не сказать хуже. Принятые законы об образовании воскресили память о крепостном праве и безграмотных средних веках и т.д. Но больше всего исторических дискуссий ведется вокруг природы социальных волнений, охвативших крупные города с конца прошлого года.

С чем только не сравнивали этот феноменальный взлет гражданской активности наших рассерженных горожан - и со студенческим бунтом 1968 года, и с предреволюционной ситуацией начала 20 века, и с перестройкой 1980-х и многими другими событиями. Все эти исторические параллели имеют право на существование, но я хочу указать на одну важную деталь современного движения, требующую специального осмысления. Несмотря на то, что демонстранты в целом представляют собой пеструю смесь всех поколений и политических пристрастий, смысловым ядром протеста выступают молодые стильные люди: утонченные девушки и щеголеватые юноши.

Именно их обвиняют в пресловутой гламуризации протестного движения, и именно их с безошибочным классовым чутьем выхватывают из толпы и запихивают в автозаки наши славные блюстители порядка.

Эти фрондирующие, но вполне мирные городские жители с трогательными белыми ленточками почему-то вызывают у властей куда большие ненависти и страха, нежели брутальные националисты. В чем же причина столь странной фобии?

Она кроется в нашем не очень давнем прошлом, о коем нам напомнил отличный фильм «Стиляги» - в отчаянной кампании против пижонов и стиляг, развернувшейся в стране в послевоенные годы. Это была борьба дряхлеющего архаичного режима против нарождающейся современной городской культуры, новой социальной страты, требующей гуманизации среды обитания и элементарных гражданских свобод.

На ум приходит знаменитая фраза писателя Андрея Синявского о том, что его разногласия с советской властью были не политического, а эстетического свойства. Юные советские денди критически переосмысливали трагический опыт своих отцов путем создания альтернативного стиля жизни, который стал языком социального протеста и поколенческой самоидентификации и, в конечном счете, привел к глубокой трансформации всего общества.
Неудивительно, что при громогласных призывах к радикальной модернизации страны наша квазисоветская власть так агрессивно реагирует на чуждую ей стилистику, будь то выставки современного искусства, новый разговорный сленг или вестернизированный облик городской молодежи. И нападки на «новую интеллигенцию» ведутся по знакомым риторическим пропагандистским канонам: ее обвиняют в подрывной деятельности, покушении на основы государственного устройства, антипатриотизме, бездуховности, безнравственности.
Поколение советских Браммеллей дорого заплатило за тягу к «красивой жизни»: одни эмигрировали, другие ушли в андерграунд или диссидентство, многие были морально раздавлены гонениями. Но я свято верю, что сегодня возможен иной -позитивный - сценарий, и на очередном рандеву с историей новый русский денди покажет себя во всем блеске.