Как делать кино сегодня, чтобы изменить мир завтра

Российская киноиндустрия — одна из самых молодых в Европе: ее трудное рождение пришлось на 90-е и проходило на развалинах советского кинообразования, производства и проката. Поколение наших режиссеров, чье взросление пришлось как раз на 90-е, оказалось в ситуации, когда дебютант фактически не мог войти в систему кинопроизводства, поскольку никакой системы не было. Им пришлось изобретать свой собственный кинематограф: придумывать стратегии производства и продвижения, находить источники финансирования, определять свое отношение к зрителю. В результате по кинодебютам последних лет можно видеть целый спектр производственных и творческих стратегий новейшего российского кино.

Старший из героев этой статьи родился в 1972-м, младший — в 1984-м. Они принадлежат к разным поколениям, но их объединяет творческий возраст: каждый снял пока всего один-два фильма, и почти все пришли в кинематограф «с черного хода». Только для Александры Стреляной кино — первая и единственная специальность.

Другая важная особенность — почти все они рассчитывают не на государство, а на себя. Идеологический разрыв между старым и новым российским кино проходит сейчас не по сюжетам и темам фильмов, а в сфере продюсирования и дистрибьюции. Смерть проката, которой пугают всех крупные студии и дистрибьюторы, возможно, действительно близка. Но под ногами кинодинозавров уже шныряет молодая шпана, не имеющая кинообразования, зато умеющая собирать деньги по знакомым, прокатывать фильмы «самокатом» (то есть самостоятельно договариваясь с кинотеатрами) и учиться на своих ошибках, как авторы фильма «Шапито-шоу», впервые столкнувшиеся с профессиональными операторами и осветителями уже на съемочной площадке.

Крайним воплощением этого прогрессивного подхода к кино стал фильм Ольги Дыховичной и Ангелины Никоновой «Портрет в сумерках», снятый на цифровую фотокамеру Canon c микроскопическим бюджетом в 20 тысяч долларов и многократно окупившийся не в отечественных кинотеатрах, а на международных фестивалях. Но среди нынешних дебютантов есть и другие — те, кто ориентируется на «большой стиль», стремится делать «поп-продукт» или заигрывает с коммерческим мейнстримом. Из множества дебютантов последних лет мы выбрали пятерых, чьи работы лучше всего показывают основные тенденции нашего кино сегодня: от «папиного» традиционализма и конформизма до почти панковской независимости и самостоятельности.

01. Сергей Лобан:

«Настало время создавать свои собственные государства»

(«Пыль», 2005; «Шапито-шоу», 2010)

— Меня, с одной стороны, политическая активность радует. С другой стороны, мы как были в маргинальном состоянии, так и продолжаем в нем быть. Митинги сейчас мейнстрим, а у нас свое протестное движение: мы сидим в окопах уже много лет. Мне нравятся эти волнения, я в них чувствую себя спокойнее, потому что они многовариантны и интересны.

Но я никаких иллюзий по поводу этих митингов не испытываю. Невозможно преобразовать государство таким способом. Мне кажется, настало время создавать свои собственные государства. Думать о том, что надо будет сделать, когда старых государств не будет. Когда у нас на руках будут все свободы, потому что появятся они уже через несколько лет. А те люди, которые управляют государством сейчас, пусть и дальше продолжают заниматься своей ерундой.

Им уже сейчас очень тяжело жить и работать. Потом будет еще тяжелее. Благодаря прямой демократии, которая практически уже сейчас работает с помощью интернета, быть во главе какого-нибудь государства станет вообще невыносимо.

У Роберта Шекли есть роман под названием «Координаты чудес», там человек ищет идеальнейшую планету на свете и находит ее. Отправляется туда, и инопланетяне предлагают ему стать президентом. Выясняется, что президент и все чиновники должны носить на шее амулеты. А в центральной библиотеке есть выключатели, и любой гражданин, если ему не нравятся проводимые реформы или принятые законы, может нажать на выключатель — и амулет взрывается. Кому-то из правящей верхушки сносит голову. Поэтому никто не хочет быть ни президентом, ни чиновником. Вот такая же ситуация скоро наступит и у нас.

Я говорю о вечной попытке создать свой собственный мир, создать объединение с людьми, которые тебе нравятся, в том месте, которое тебе нравится. Мне важно, чтобы была группа людей, которым нравится заниматься интересными вещами вместе. Это придает жизни основание и стимул. У меня нет цели стать знаменитым режиссером, и я не одобряю авторитарность и иерархичность, которые свойственны миру искусства. Как правило, любое творческое объединение мощнее, чем единица. Если внутри группы все правильно устроено, она может работать очень эффективно. Как, например, «Битлз», «Монти Пайтон» или братья Коэны.

Скажем, у нас есть проект «Напарапет», связанный с финансированием, — это краудфандинг. В перспективе он должен обеспечить финансовую свободу нам и вообще всем, кто занимается творчеством, самостоятельно производит товары. Проект исключает цепь посредников: производитель и потребитель товара замыкаются друг на друге. В случае с кино это значит, что зрители финансируют проект еще на стадии предпродакшна. Они вкладываются в то, что хотели бы увидеть в будущем. Это отличная схема и для писателей, которым вообще непонятно, как зарабатывать деньги, и для музыкантов, которые не имеют концертной практики.

Дело в том, что убедить человека заплатить эти деньги гораздо проще, чем заставить его сходить в кино. Предположим, планируются съемки нового фильма Бекмамбетова с Безруковым в главной роли. Зритель, может, на него и не пойдет, а вот поучаствовать в создании фильма захочет. Ему не обязательно идти в кино, ему важно, чтобы фильм состоялся, потому что он создает мир вокруг себя, окружает себя тем, что нравится именно ему.

Конечно, сперва мы надеялись на то, что деньги на «Шапито-шоу» даст государство. Ведь самое независимое кино снимается на государственные деньги. Мы многократно подавали в Госкино заявки, думали, что раз «Пыль» такой известный фильм, даже в Канны ездил, то государство просто обязано дать нам денег. Но нет. В итоге мы нашли продюсеров сами.

Кино — замонополизированная область. Есть несколько крупных мейджоров, которые играют по правилам и схемам игорного бизнеса, не позволяющим игроку проиграть. Мы в эти схемы никак не вписываемся. Если фильм участвовал в фестивалях, это уже означает, что люди на него не пойдут никогда, потому что наверняка это что-то заумное и неинтересное. Так что зачастую эти мейджоры наши фильмы и не смотрят, чтобы, не дай бог, не почувствовать к ним каких-нибудь личных симпатий. Значит, нужно находить свои собственные способы продвижения фильмов. В итоге мы прокатывали его «самокатом», то есть сами договаривались с кинотеатрами.

Мы делаем кино для зрителя: мы ведь люди простые, у нас нет задачи сделать что-нибудь заумное. Я хорошо отношусь к артхаусу: люди экспериментируют в области киноязыка, занимаются уважаемой научной деятельностью. Ну а мы пытаемся экспериментировать в области массовой культуры. Нам интересно создавать поп-продукт.

Наверное, этап беспросветного русского кино уже заканчивается. У нас почти нет кино, которое бы поддержало тебя в трудном процессе выживания, но в нем есть большая потребность. Мрачные фильмы интересны для расширения кругозора, но они вряд ли помогут тебе выжить. А мы стараемся давать надежду, причем и себе тоже. Герои должны быть твоими друзьями, твоей семьей. Это помогает жить. Ты на фоне их и сам чувствуешь себя человеком.

Цитата

«— Что случилось?

— Учитель физкультуры умер. Кричал, кричал — мы же глухие. У него в голове что-то щелкнуло — и все. Вчера были похороны».

(Из разговора глухонемых в фильме «Пыль»)

02.  Андрей Стемпковский:

«Кино как массовый продукт осталось в прошлом веке»

(«Обратное движение», 2011)

— У нашего зрителя сильно подорваны интерес и доверие к российскому кино, причем на всех уровнях. Российские блокбастеры, которые идут на всех экранах, как правило, сильно уступают американским: играют на том же поле, а при этом не выдерживают никакой конкуренции. Соответственно, зрители с гораздо большим удовольствием идут на гарантированное качество американского продукта, чем на очередной странный российский фильм, с середины которого они — так же гарантированно — выходят, плюясь. Авторское же кино живет в своеобразном гетто: оно настолько малопрокатно, специфично и зачастую депрессивно, что зрители заранее разочарованы и в нем тоже, если вообще о нем слышали.

Мне очень часто люди говорят, когда узнают, что я кино снимаю: «Снимите что-нибудь про нас, про жизнь, что-нибудь веселое, что-нибудь такое, чтобы приятно было посмотреть». То есть чего хотят эти люди? Мейнстрима. Потока крепких фильмов, профессионально сделанных, не лишенных развлекательности и понятных среднему зрителю. Такое кино, как правило, не слишком интересно фестивалям, но и не претендует на это, а рассчитывает, скорее, на нормальный прокат и большое количество проданных билетов. Такого кино в мире снимается много. У нас же сплошь крайности: либо блокбастеры, либо оголтелый артхаус. А середины, мейнстрима как такового, нет. Вся эта ниша занята американским кино.

Моим зрителем может быть каждый. Другое дело, что людям, которые привыкли воспринимать кино как развлечение, это не будет интересно, потому что у меня сегодня такое антиразвлекательное кино. Я намеренно убрал из своих первых фильмов элемент аттракциона, сделал их подчеркнуто незрелищными. Это такая концепция, которую можно было бы назвать «бедное кино» — по аналогии с «бедным театром» Ежи Гротовского.

Первоначально возникла идея убрать из кино то, что я называю «тяжелой артиллерией», — все эти мощные приемы воздействия на зрителя. Но вообще сейчас, мне кажется, нужно идти по пути аскетизма и в самом кинопроизводстве. Нужно пытаться снимать авторское кино без всех сложностей традиционного кинопроизводства. Брать малую группу и ехать на съемки. Такие примеры уже, кстати, есть.

На фестивалях кино смотрят люди, которые готовы воспринимать нестандартные решения. Они и смотрят по-другому. А есть обычная публика, которая ходит в мультиплекс и ест попкорн. Мне важнее публика с отточенным сознанием: она хоть и малочисленнее, зато взыскательнее, она может дать более четкую оценку, она готова к большему. Кино как массовый продукт осталось в прошлом веке. Разнообразные медиа вытесняют кино, и оно становится все более маргинальным. Поэтому выживают крупнейшие проекты, у которых есть гигантские бюджеты на продвижение. А остальному кино остается фестивальное гетто.

Цитата

«Хорошо они устроились. Что? Ну а я что? Я делаю. А у меня нет просто возможности другой. Нет. Нет, все. Все».

(Из фильма «Обратное движение»)

03. Василий Сигарев:

«Делать профессионалов в области искусства бессмысленно»

(«Волчок», 2009; «Жить», 2012)

— Кино должно быть откровенным на 100%. В фильме «Волчок» нет никаких сцен насилия, все остается за кадром. Все работает сильнее, когда главное остается за кадром. У зрителей и так богатая фантазия. Табуированных тем в кино для меня нет, есть только неинтересные или пошлые. Если мне будет интересна тема, о которой говорить не принято, я все равно буду снимать ее.

Кино должно быть разным: пусть будет и кассовое кино, которое не имеет к жизни никакого отношения. Но русское кино всегда было приближено к жизни — и в плане актерской игры, и в плане самого способа повествования. Я хочу снимать кино, которое будет максимально достоверным.

Наше кино, кино «новой волны», не одинаково пессимистично, а по-разному. Это обусловлено временем: не могут же люди, не сговариваясь, иметь одни и те же воззрения. Как было в фильме у Буслова: «Не мы такие, жизнь такая». Видимо, мы наконец-то стали буржуазным толстокожим обществом, которое по-другому и не понимает. Наверное, мы должны пройти определенный этап — и тогда появится какое-то другое качество кино.

Как недавно сказал Павел Костомаров (молодой режиссер-документалист, автор фильма «Мать» и соавтор псевдодокументальной картины «Я тебя люблю». — «РР»): «Мы не лекарство, мы — боль». Я не хочу манипулировать зрителем. У меня никогда нет схемы сценария, по которому я работаю. Я сам не знаю, что будет в конце сцены. Я снимаю не коммерческое кино, а авторское. И аудитория авторского кино, пусть она и маленькая, достойна того, чтобы именно для нее его снимали.

Профессией режиссура для меня, наверное, не может быть, потому что я ей не учился. Делать профессионалов в области искусства бессмысленно, а вот в области телевидения, сериалов — да. Я считаю себя независи-мым режиссером, потому что предпочитаю зарабатывать деньги другими способами.

Сейчас я рассчитываю открыть в Екатеринбурге свою кинокомпанию. Нельзя концентрировать все в одном месте. Страна большая, а мы все перетаскиваем в один город, в Москву. Естественно, в Екатеринбурге сложно работать, потому что специалисты все в Москве. Но я хочу просто работать, не хочу быть известным, чтобы на улицах узнавали, тоже не хочу. Хочу работать. За рубежом тоже можно было бы — для удобства. Раньше я мечтал уехать на Кубу. А теперь нет, хочу жить в России.

Цитата

«Отъе…сь, я молодая, я жить хочу, б…дь».

(Из фильма «Волчок»)

04. Александра Стреляная:

«Постсоветская реальность озадачивает — и кинорежиссеров в том числе»

(«Суходол», 2011)

— Природа «новой волны» угадывается: понятно, откуда приходят эти фильмы о новой российской бытности, на злобу дня. Я много бываю в провинции и вижу, что такая жизнь тоже есть. От нее не отвернуться. Но я очень жду, когда появится человек из этой среды и сам сделает о своей жизни фильм. И, возможно, найдет выход. Потому что все эти ребята — они приходят, ужасаются и делают резонансные картины. Но их фильмы не дают ответов.

Одно радует: фильмы эти в основном эстетически некрасивы, как будто невыверенные. Иногда это сделано специально. Для меня это знак, что есть надежда, потому что рафинированная эстетика в таком контексте таит в себе цинизм, и такие авторы у нас тоже есть. Ведь вот за что Шукшин так любим зрителем? За то, что неоспорима его любовь к людям, которые находятся в кадре.

У меня в «Суходоле» снимались непрофессиональные актеры — люди из деревень. Евсея Бодулю сыграл человек с очень сложной судьбой, он запросто мог бы быть героем и Сигарева, и Костомарова. А в нашем фильме ему удалось сыграть светлую историю. Он так прочел мне свой текст, что мне вдруг показалось невозможным чернить его героя. И я поменяла свои планы. Режиссер вообще опасная профессия, властная: можно и так и эдак героя обернуть. Главное — понимать зачем.

Постсоветская реальность озадачивает — и кинорежиссеров в том числе. Но снимать только сумеречную зону, теневую сторону жизни проще. Негатив из людей вытягивать проще. А сейчас есть потребность делать фильмы светлее. Я говорю об этом, потому что во мне самой идет борьба за свет. Есть, например, тема, которая давно меня тревожит, — называется «Гептил» (гептил — токсичный компонент ракетного топлива. — «РР»). Пока она существует в моей голове и на уровне первичного сценария. Обширная география съемок: Алтай, Казахстан, Белое море, Баренцево море. По жанру это фильм-катастрофа: гептил, попадая в пищевую цепочку, оказывает необратимое влияние на природу — такова плата за космические амбиции человека. И вот опять задача: только пугать нет смысла, надо искать свет. Наверное, когда найдется соответствующая форма для этой истории, тогда и появится возможность сделать фильм.

Деньги — их как не было, так и нет. Раньше мне казалось, что можно успеть забыть, о чем хотелось снимать кино, пока дождешься финансирования. Теперь я научилась не перегорать, и во мне зародились темы, кото-рым время только на пользу. Сейчас ждать я не боюсь.

Цитата

«Человек, который ангельский хор слышит о благодати божьей, от восхищения умирает».

(Из фильма «Суходол»)

05. Роман Каримов:

«Я не хочу зарабатывать деньги, снимая говно»

(«Неадекватные люди», 2010; «Вдребезги», 2011)

— Когда я решал, учиться мне или нет, было очень много факторов. Ну, про время-деньги я и не говорю, но вот зачем мне учиться делать фильмы у людей, чьи фильмы я не смотрю? Если у человека есть желание, талант и стремление, он попадет в учебное заведение и будет снимать успешно, а может и абсолютно с такими же предпосылками не поступить туда и тоже будет успешно снимать. В общем, я не вижу ничего плохого в образовании, да и ничего хорошего тоже не вижу.

Фильм должен быть в первую очередь насыщенным. Поэтому меня раздражают многие артхаусные фильмы, в которых мало что происходит. Идет человек, долго идет по пейзажу — и что я там должен рассматривать? Их режиссеры, видимо, сами довольно скучные люди и заставляют скучать других.

Каждый режиссер хочет сделать свой фильм. Но проблема в том, что он не может его сделать без других людей. А я могу и делаю. У меня никогда не было ощущения, что без какого-то конкретного человека мой фильм не состоится. Пока я участвую во всем этом, фильм состоится. Я знаю многих режиссеров, которые зависят от всего. Например: «О, вот этот офигенный оператор, приглашу его, и он снимет мне все круто». Обычно они снимают фильмы с госфинансированием, они в системе. Им везет на бюджеты, наверное, они могут себе позволить переплачивать и ждать определенных людей.

Я не хочу зарабатывать деньги, снимая говно. У меня есть ощущение, что, если я сниму говно, заказуху, вряд ли кто-то захочет со мной работать. Наверное, это прагматизм в какой-то мере. А с другой стороны, мой второй фильм — это чистый трэш и условность, многим это непонятно.

Я смотрю на все довольно просто, у меня нет образа режиссера в голове: каким я должен быть, какие фильмы должен снимать… Я могу себе позволить делать все, что захочу. Могу следующим фильмом сделать пародию в духе «Голого пистолета» или, наоборот, тяжеленную драму в стиле «Иди и смотри». Всегда говорил, что не буду снимать военные фильмы, а вот возьму и сниму, кто знает.

В этом есть свои недостатки: меня не воспринимают в определенном ключе, и продюсеры наслышаны о моих претензиях на финальный монтаж, о бескомпромиссности. Что мне взбрендится в мою глупую башку, то я и буду делать. Мне очень нравится читать рецензии на «Вдребезги», где люди с пеной у рта пишут по две страницы: «Как он может? Почему? Зачем он снял это? Зачем у него все убивают друг друга? Почему он пародирует Тарантино? Не давайте ему денег». У всех фильмов есть своя аудитория, вопрос только в том, насколько она широка.

Цитата

«Я же знаю: внутри тебя где-то там живет клевый мужик. И мы его спасем!»

(Из фильма «Неадекватные люди»)