Перепись населения 2060 года. Как Россия доживет до XXII века

Натянутые улыбки клерков с планшетными компьютерами, медсестры в перчатках и с анализаторами ДНК, смуглые автоматчики в зеленой форме - сотни тысяч идут по России, звонят и стучат, заносят в реестр перепуганных, грязных, больных людей. Так началась перепись населения 2060 г.

Новой переписи чиновники боялись, как единого госэкзамена. Уже двадцать лет никто всерьез не брался считать граждан России. И не потому, что приблизительные подсчеты численности и состава населения 2040 г. отбили у правительства интерес к статистике. Хотя результаты тогда обеспокоили многих: выяснилось, что новые иммигранты и их потомки составляют уже десятую часть населения страны. Миграционная программа Кремля как раз достигла пика: каждый год вид на жительство получали 500 000 - 600 000 иностранцев - но масштабы роста удивили даже экспертов.

Статистической службе сложно получать данные из многих регионов, и ее публикации вызывают сомнения. Но если верна оценка, что в России в 2060 г. живет 111 млн человек, то, по расчетам некоторых демографов, уже 23-25% из них могут быть мигрантами и их потомками. И 10% было много, четверть же - просто другая страна.

Это - новый диагноз обществу, и если он окажется правдой, то мало какому правителю захочется подписываться под таким диагнозом и отвечать за него.

Но руководители МВД и Минздрава нервничают не из-за этого. К переписи готовились, как к войне, потому что только в экологически чистых, оцифрованных мегаполисах это рутинная бюрократическая процедура. А на многих территориях, где официальных лиц не видели годами, - это и есть военные действия, вторжение в маргинальные и криминальные миры. В деградирующих городских анклавах подсчет числа жизней сам опасен для жизни.

ПУТИН НЕ ВИНОВАТ

Когда в 2025 г. стало понятно, что демографическая политика провалилась - и в России живет всего 125 млн вместо запланированных 144 млн, - популярным объяснением был «нефтяной геноцид Путина».

Владимир Путин принял страну на пике численности населения - после 2000 г. она неуклонно уменьшалась, и сдал пост, когда россиян стало на 7 млн меньше. Теперь уже некоторым либерально настроенным демографам пришлось объяснять, что Путин, по большому счету, не виноват: спад был запрограммирован еще в 1980-е и 1990-е.

Но может быть, именно эта дискуссия помогла правительству в 2026 г. сделать то, чего при Путине никогда бы не произошло: открыть двери мигрантам. России нельзя оставаться сырьевой экономикой, заявил премьер Аркадий Дворкович, а новой экономике нужны люди. За 15 лет мигрантов прибавилось почти 9 млн.

Хотя, осознав подлинные масштабы и последствия этого притока, правительство испугалось собственной смелости и серьезно ограничило въезд в страну, приезжих и их потомков становилось все больше. К 2050 г., по оценкам, они составляли уже 18% населения России (20 млн), к 2060 г. - не менее 23% (26 млн).

Как и предсказывали демографы полвека назад, по мере интеграции мигрантов рождаемость в их среде сильно падает, но это слабое утешение: коренное население России, несмотря на небольшой подъем рождаемости в тридцатые годы, быстро вымирает уже много десятилетий. Однако эксперименты тридцатых, как вычислили в консалтинговой фирме Harris & McBrain, все-таки не были ошибкой.

В новом докладе компании о демографической ситуации в Восточной Европе подчеркивается, что благодаря притоку жителей Юга (прежде всего Узбекистана и Туркмении) общее число россиян за 20 лет сократилось всего на 5 млн. Менее привлекательные для мигрантов Украина и Белоруссия потеряли за 50 лет больше трети населения. А некоторых соседей России уже погребла под собой демографическая катастрофа: например, жителей Эстонии стало вдвое меньше, чуть более 600 000.

НА ПОПЕЧЕНИИ МИГРАНТОВ

Несколько подслащивает горечь то, что жить в России стали дольше: если в начале века ожидаемая продолжительность жизни мужчин (60 лет) равнялась их пенсионному возрасту, теперь она выросла до 71, а у женщин - до 77 лет. Хотя все равно мы на несколько лет отстаем даже от соседей - украинцев, казахов, узбеков, - не говоря уже о чехах (78 и 84) или французах (84 и 87 лет).

Но жить дольше - не значит жить лучше. Из-за того, что население России быстро старело, сейчас на 1000 работающих приходится 830 иждивенцев. До 2020 г. пенсионный возраст, как и было обещано, не повышали, затем же он, несмотря на так называемые «бунты стариков», упорно пошел вверх: 62 года (для мужчин) в 2022 г., 63 - в 2027, и так далее до 68 в 2051 г. Дефицит Пенсионного фонда немного сократился.

Но вообще нагрузка на систему соцобеспечения все растет, и все больше нефтегазовых доходов приходится тратить на медицину и пособия. Смягчает ситуацию только то, что мигранты в первом и втором поколении все больше принимают на себя бремя содержания пожилых представителей коренного населения, начавших трудовую деятельность еще при Путине (без притока иммигрантов у нас было бы 900-950 иждивенцев на 1000 работающих).

Серьезные конфликты по этому поводу - вопрос времени. Пока мигранты и их потомки никак не договорятся о том, есть ли у них общие политические интересы, и если есть, то кто должен их представлять.

Партию «Мы - россияне», созданную иммигрантами в 2041 г., так и не зарегистрировали, и постепенно ее работа сошла на нет. Поддержанное Кремлем движение «Новые граждане» не нашло общего языка с теми, кто приехал в первой половине века: они себя новыми гражданами уже не считают и обижаются на слово «мигрант».

Не меньшая пропасть и между теми, кто приезжал еще до эпохи жесткого контроля, и теми, кого (начиная с конца тридцатых) ставили на ДНК-учет. Но результаты новой переписи могут дать новым россиянам новый повод для объединения.

ЕВРОПЕЙСКАЯ ПУСТОШЬ

Вымирание стало нормой, почти нормой стали и волны иммигрантов, а многие не придают значения и новым белым пятнам на карте России. Жителям мегаполисов просто закрыть глаза на опустевшие регионы и полузаброшенные города: платные дороги, скоростные поезда, пронизывающий все интернет и прочие технологии позволяют не только не замечать разрухи, но и вовсе не покидать своего дома в зеленом пригороде.

Москвичи и питерцы могут и не знать таких названий, как Ангарск, Дальнегорск, Ковдор, Семилуки, Тутаев, Чапаевск - эти и другие моногорода вымирают уже больше полувека, многие уже практически опустели.

Но на грани выживания и более крупные центры: Тамбов, Смоленск, Мурманск, Ульяновск, Курган, Киров. В этих регионах трудоспособное население только к 2030 г. сократилось на треть (см. выше старинную карту 30-ых годов: в последние 25 лет Росстат систематически не получает данные со многих территорий). Немногим лучше дела в Калмыкии, Волгоградской области, Коми, Архангельской, Омской и Новосибирской области, почти везде на Дальнем Востоке и в Центральной России.

Нормально с демографией только на Кавказе: в Чечне, Дагестане, Ингушетии. Кое-кого вытягивает миграционный приток. Но таких немного: Москва (если верить Harris & McBrain, без мигрантов из других стран и регионов трудоспособное население в столице сократилось бы на четверть), Петербург, Мурманск, чей порт оказался востребован в связи с потеплением и популярностью Северного морского пути, Алтай (привлекательное место отдыха для китайских туристов), нефтяные тюменские города и Приморье, куда федеральные власти упорно вливают деньги, пытаясь создать региональный финансовый центр.

Сельские районы Центра и Северо-Запада окончательно превратились в национальный дом престарелых. Изрядную часть трудоспособных жителей из городов оттягивают на себя Москва и Санкт-Петербург. А жители Карелии, Псковской, Ленинградской и Мурманской областей постепенно переезжают в Европу - в Латвию, Эстонию, Финляндию, где своих рабочих рук все меньше и меньше.

И чем меньше на местах активных людей, тем больше стимулов уезжать оттуда - классический «порочный круг». Города-«стотысячники», не говоря уже о более мелких, становятся очагами преступности, целые районы превращаются в маргинальные зоны, где чиновники управляют лишь номинально, коррупция - абсолютная норма, а инфраструктура приходит в упадок. По многим муниципалитетам Росстат не может получить достоверные данные десятилетиями, и переписчиков там совсем не ждут.

СИБИРСКИЕ ГЕНЕРАЛ-ГУБЕРНАТОРЫ

Центральным пустошам России не грозит захват: наоборот, федеральные власти уже подумывают о том, чтобы раздавать тамошние обширные территории жителям южных республик. Но в Сибири между демографией и безопасностью практически стоит знак равенства. В регионах, примыкающих к Китаю, население сократилось с начала века на 2,5 млн человек, а население в трудоспособном возрасте - и того больше. Защищать эту территорию просто некому: и для работы приходится завозить «неместных».

Российское правительство отдало значительную часть Сибири на откуп китайцам: там они рубят лес, охотятся на амурского тигра и т.д. Это негласный пакт: в обмен Китай воздерживается от серьезных недружественных действий, сдерживает своих мигрантов и не посягает на российские углеводороды. Больше внимания китайцы уделяют противостоянию с США (по одному из сценариев Rand Corporation, в течение ближайших 15-20 лет Китай может вторгнуться на Аляску и взять под контроль ее запасы нефти).

Ресурсы Сибири и Севера, впрочем, пока хорошо защищены. Еще в тридцатые годы федеральному правительству показалось, что тюменские нефтяники ведут себя слишком независимо. Дела у них и вправду шли слишком хорошо, чтобы обращать внимание на центральных политиков: денег достаточно, демография выправляется, мигранты охотно едут на заработки.

Ханты-Мансийский и Ямало-Ненецкий округа сейчас признаны федеральными территориями, глав и ряд руководителей которых напрямую назначает и контролирует президент. По улицам Салехарда, Ханты-Мансийска, Сургута, Нового Уренгоя ходят спецназовцы из Москвы и бригады «узбекских стрелков». Вооруженные подразделения охраняют часть трубопроводов - здесь тоже пригодились новые граждане России.

БЕССМЫСЛЕННЫЙ ИМПОРТ

Далеко не всем нравится, что в Москве сосредоточено еще больше денег, власти и возможностей, чем когда-либо, что экономика в буквальном смысле строится вокруг вновь открытых запасов сырья, что пришлось бросить дома, дороги, сети и прочую инфраструктуру по всей стране. Но нет рабочих рук и энергии, чтобы делать что-то новое в других местах, выпускать электромобили, солнечные панели или электронную бумагу.

Российская экономика оказалась в ловушке, расставленной еще в конце прошлого века. Экономический крах СССР и демографический провал 1990-х запрограммировали сокращение численности населения на много десятилетий вперед. Но правительство страны не спешило выбираться из этой ловушки, потому что опасалось, что жизнь вне ее окажется еще страшнее. Только в 2030-х чиновники попытались высунуть голову наружу, робко огляделись, но энергично выбираться побоялись, и болото снова затянуло назад.

Еще в начале века демографы доказывали, что важно принять принципиальное решение или нам нужны приезжие, и тогда их нужно много, до миллиона в год, или же мы будем выживать иначе, и тогда мигрантов не понадобится больше 100 000 - 200 000 - но надо придумать, как перестроить экономику, чтобы жить без них. Такого решения не было, решение было промежуточным и неустойчивым и не дало стране выбраться из экономического порочного круга.

Сейчас же делать этот выбор уже поздно - ресурсы не займешь у соседей: даже если бы народ и правительство согласились, что нам позарез нужны мигранты, они заканчиваются и в Средней Азии, и даже в Китае - везде рождаемость идет на спад. Разве что Азербайджан сможет поставить нам излишек кадров, но там тоже нужно обслуживать добывающую промышленность. Резервы рабочих рук, конечно, есть в Афганистане, Пакистане (и, конечно же, в Африке), но чем южнее, тем меньше смысла в таком импорте трудовых ресурсов. Хотя многим работодателям, конечно, все еще выгоднее завозить дешевую рабочую силу.

Демографическая ловушка мешает стране использовать собственные ресурсы - людей, недвижимость, транспорт, коммуникации. Детские сады, школы, дома, дороги не строятся потому, что все уже свыклись с мыслью, что нас будет все меньше и меньше. Но нет инфраструктуры - нет и стимулов рожать, воспитывать детей, заниматься предпринимательством. 111 млн человек - очень мало. Но главное не в этом: многие из этих людей заняты непроизводительным трудом в депрессивных регионах или просто ничем. Они потерялись в недрах сырьевой экономики.