Эдуард Лимонов о митингах, литературе и потенции

В этому году у Лимонова один за другим вышли два ­романа и поэтический сборник, а теперь выпускается ­альбом песен на его стихи. Во Франции биография «Limonov» Эмманюэля Каррера стала бестселлером. «Афиша» поговорила с Лимоновым.

 Почему вы вдруг неожиданно стали так востребованы? Вы воспринимаете этот нагнавший вас успех как…

— Как посмертный? Конечно. В том и дело, все должно было настигнуть меня потом. Но я очень везучий парень, «lucky boy», как говорят американцы. Я, честно говоря, не ожидал. Книга, которую написал Эмманюэль Каррер, создала такой миф. Я не буду говорить вам, что там правда, что нет. Я и ему не сказал. Не стал бороться с мифом. Зачем? Этот миф настолько на французов повлиял, что они там немного обезумели. У меня три огромные папки, там выборочно себе распечатал статьи. Бывало в день по 900 сообщений в «Гугле» французском. Общее количество за полтора миллиона. Президент страны три раза призвал читать эту книгу. Первый раз на заседании совета министров сказал: «Вот я вам советую», — и помахал этой книжой.  Через какое-то время его спросили, какая у него настольная книга. Он ответил: «Лимонов». А третий раз он сказал: «Вот, месье Каррер заработал за свою книгу «Лимонов» свыше миллиона евро и заплатил налоги во Франции, учитесь».

— Я где-то читал, будто французы думают, что Лимонов — это вымышленный персонаж и в реальности не может быть человека с такой биографией.

— Раньше у них были свои такие писатели. Не так давно Жан Жене умер, проклянув Францию и завещав похоронить его в Северной Африке. Или Селин. У них много было подобного рода ребят. Но потом, в восьмидесятые годы, мир накрыло тяжелой сеткой политкорректности. Всю Европу, во всяком случае. Появилось множество табу: культурных, интеллектуальных. Изучать холокост нельзя. Нельзя организовать партию под названием «национал-большевистская». Нельзя ехать в Сараево, нельзя стрелять по мусульманам. Нельзя негра называть негром. Конечно, жить в таком мире тяжело. Давит на нервы. Вы знаете, какая самая распространенная болезнь во Франции? Депрессия. Множество моих друзей, писательниц и писателей, переболели или болеют депрессией. Это все следствие политкорректности. Когда они через замочную скважину Карерра увидели человека, который просто клал на все эти табу и жил как хотел, им это понравилось. Изначально они народ живой и жизнелюбивый, веселый, жестокий. Поэтому они и испытали большое удовольствие. Одни писали о том, что Лимонов — герой, другие что авантюрист и мерзавец, но я все равно привлек их.

— Надо же вам было в прошлом году отказаться от гражданства Франции.

— Так я же правильный парень. А на х… оно мне нужно, ей-богу?! У нас всех гражданство где-то там будет. И уйдем мы — вы знаете куда. У кого связи есть, на Новодевичье, у кого нет, пойдет на какое-нибудь Остроухово. Не знаю, есть ли такое кладбище.

— А как вы вообще относитесь к смерти?

— Абсолютно хладнокровно. Клянусь, без рисовки. Как восточные люди. В Индии радуются, когда человек умирает. Видимо, русским свойственно быть фаталистами. Тем более человеку, который стал культурной величиной. Я уверен, что меня в школах будут изучать, я никогда не исчезну. Мне легче, чем другим. Не надо ночью просыпаться и скрести башку, думая: «Бл…дь, а что же я сделал?»

— Мне один приятель приблизительно вашего возраста сказал, что для него печальный момент наступил, когда он не смог больше заниматься сексом с женщинами. А у вас же это один из лейтмотивов творчества.

— У меня такой проблемы пока нет. Я пока не плачу за любовь. Ну, увидим, что будет. Начнем пытать жертв, будем от этого получать «оргазм» (смеется). Только в кавычках, а то сейчас подумают. Это юмор, ребята, это смех. Это здоровое отношение к жизни.

— Сейчас вам секс еще приносит радость?

— А как же. Я издал в прошлом году книгу абсолютно похабных стихов, причем явно не платонических. По-моему, в русской литературе эта тема всегда стыдливо замалчивалась, даже поэтами Серебряного века.

— Вы ощущаете себя молодым?

— Ну я не ощущаю себя старым. Иногда мне противно, что я в возрасте… Выглядишь, как негатив такой (показывает на седые волосы. — Прим. ред.), но, вообще-то, что такого?! Я себя хорошо чувствую. Есть какие-то мелкие проблемы: зубы и всякая х…та. Я считаю, что бессмертие вульгарно, оно не нужно. У человеческого вида есть бессмертие. И самая высшая доблесть — внести в общую сокровищницу вида человеческого какой-то свой вклад. Это, конечно, да. Вот в этой сокровищнице, там все: там музыка Моцарта…

— Кстати, Всеволод Чаплин сказал на днях, что Моцарт был Бритни Спирс своих дней.

— Да он долбо…б. Мало ли болванов, что тут говорить.

— Но очень влиятельный.

— Я как совесть нации говорю, что он му…ак. Для меня обращение к ненормативной лексике по отношению к живому и здравствующему попу, оно как бы знаменательно. Это уже даже не Немцов. Это люди, выступающие с совершенно дебильными идеями. Они считают, что каждый родившийся русский обязательно должен быть православным? Ничего подобного. У нас подавляющее большинство атеистов, людей неверующих. Пусть они лучше нас не трогают. Потому что если мы разойдемся, то худо им будет. Потому что они не учатся на ошибках. Притащили, понимаешь, с Ближнего Востока свою религию. Если бы я был помоложе, я бы уже давно взбунтовался.

— А вы знаете, что Amnesty International участниц группы Pussy Riot признали узниками совести?

— Ну Amnesty International тоже кучка. Непонятно кого. Я расскажу вам сценку. Начало января. Сидим мы в прием­нике, где отбывают наказание арестованные. Немцов, кто-то еще. Не в одной камере, разумеется. Узнаем, что узниками совести объявлены Немцов, Яшин и Косякин, наш товарищ из «Левого фронта». И они спрашивают: «Ой, а вам дали?» Я говорю: «Нет, не дали». Яшин говорит: «Борис, надо что-то сделать». «Сделаем», — сказал Борис. На следующее утро слушаем «Эхо Москвы». Узниками совести стали Эдуард Лимонов и Кирилл Манулин. Я говорю: «Кирюха, я тебя ­поздравляю, мы тоже узниками совести стали». Вот что такое Amnesty International! Если оно под каблуком у Бориса Ефимыча, то не надо нам никакой эмнести.

— Как это все сочетается в вас? Как вы совмещаете мысли о величайших людях, пророках и переломных моментах в истории человечества, о которых вы пишете в вашей новой книге «Illuminations», и комментарии к текущей политической ситуации, которая кажется мелкой на этом фоне?

— В современной политике очень много глупых людей. Я раньше этого даже не предполагал. Когда я пришел в политику, она мне казалась великолепным ристалищем, ареной, где гладиаторы сражаются. А вот после  20 лет в политике могу сказать, что в ней очень много глупых и подлых людей. Это удивляет. Политический талант — очень редкая вещь, на мой взгляд.

— А что такое политический талант? Вот у Ельцина он был, например?

— Нет, у Ельцина не было. Политический талант был у людей, которые взяли его на работу. А у самого Ельцина была только безрассудность. Не в смысле, что он пошел на какие-то шаги, на которые более номенклатурный работник бы не решился, а просто он был порывистый алкоголик. Но политического таланта у него не было. Достаточно посмотреть, какими людьми он себя окружал. Вот хотя бы два экземпляра: Владимир Путин и Борис Немцов. Один кагэбэшник, другой проходимец.

— А у вас этот талант есть?

— Я считаю, что у меня есть политический талант, но меня слишком опасаются и ведут против меня борьбу. Я натыкаюсь на это каждый день. Вчера прочел интервью господина Пархоменко «Ленте.ру», из которого становится ясно, что они увели людей на Болотную, чтобы Лимонов не устроил «бузы» на площади Революции. Там забыто все. Забыта власть, выборы, все сводится к Лимонову. Это не у меня мания величия, это у них мания преследования.

— Как вы видите развитие ситуации?

— Эта волна профукана. Я думаю, что надежды людей на 6 мая несостоятельны. 5 декабря власть была застигнута врасплох. Они находились в состоянии грогги, по два раза в день были встречи в администрации.  Они не знали, что делать. Очнулись только к концу января. И сразу выдвинули контрмитинги. А теперь власть готова, тучи генералов, стратегов и прочих сидят уже и думают о 6 мая.

— Скоро выходит новая пластинка с вашим именем на обложке. Это сборник песен разных групп на ваши стихи,  ее издает ваш адвокат Беляк, а вы сами бонус-треком исполняете песню «Красная армия всех сильней». Вам нравится эта песня?

— Нравится, конечно. Я пел ее много раз на митингах в свое время. Ну а чего? Смотрите, как американская армия в Ираке идет, такие навороченные все. И русские ревнуют к американцам. Они хотели бы маршировать по Ираку и выбивать ногой дверь в Афганистане. Мы страшно ревнуем, потому что они стали римлянами ХХI века, а мы нет. От этого наша глубокая печаль.

— У вас тоже есть такая ревность?

— Конечно, я же сын своей страны, плюс я еще советский и не вижу в этом ничего ужасного. Нормально. Тебя должны бояться, тогда все будет.

— А вот новые дети страны, ваши собственные дети — они как-то изменили ваше отношение к миру?

— Я раньше детей не знал, а тут соприкоснулся с их миром. Дети — это какие-то получеловеки, четвертьчеловеки. Они напоминают сумасшедших, что-то такое непонятное делают. Целый день кружатся, что-то хватают, бросают, забывают. Вот у меня пацану пять лет, а девчонке три, но они все равно напоминают сумасшедших.

— Ну они вас радуют как-то?

— Ну конечно, радуют. Я их люблю как часть себя, но это не мешает мне наблюдать за ними. Так же, как я наблюдал за умершей матерью. Как у нее кусок одеяла между створок гроба застрял, и она так и поехала в этом гробу в крематорий. Челюсть не закрывалась. Такой вот я тип, немного патологоанатом. Эти наблюдения тоже имеют ценность. Большую ценность, наверное, чем все эти мокрые глупости, слезы и прочее.

— А вы о чем-нибудь серьезном с детьми разговариваете? Или это рано еще пока?

— Если бы был один, то можно было бы и поговорить, а так они всегда вдвоем. Они постоянно ходят, падают, дерутся, что-нибудь ищут, что-нибудь просят и так далее. Но я стал ругаться с тещей. Русского человека хлебом не корми, дай поругаться с тещей. Даже если ты пишешь о Cоздателе, о душе, как энергетических консервах, то все равно с тещей никуда. Теща есть теща. Она была неправа. Я стал собираться. Богдан сразу бросился на тещу с кулаками и душераздирающе начал кричать: «Папочка, не уходи!»

— А они понимают, чем вы занимаетесь?

— Я думаю, что первое время они думали, что это имя такое: Папа. Вот этот — Ваня, а этот — Папа. Я думаю, что еще нет. Им предстоит открыть эту ужасную тайну. Вы знаете, я дал им титул. Фамилия — великое дело в жизни. Если вспоминать старинные романы, то там: «Ваш отец такой-то». Ах! Дочь в одну сторону, сын в другую, бряк — обморок.

— Вы хотите, чтобы они вами гордились?

— Да им деваться некуда. Будут!