Спрос на права человека

Одним из заметных общественных изменений последних лет стала почти абсолютная маргинализация в нашей стране, как дискуссий о правах человека, так и поднимающих эти вопросы правозащитников. В "лихие девяностые" ритуальные слова о правах человека произносились со всех высоких трибун, и даже нашли свое отражение в самом большом по количеству слов разделе российской конституции. Но при этом сами права человека, по большей части оставались бумажными декларациями. Сегодня мы видим нечто иное: о правах человека официальные лица предпочитают говорить, по большей части в порядке полемики с западными соседями (по хорошо знакомому принципу "у них в Америке негров бьют"), а наши сограждане не рассчитывают в защите своих прав не только на власти, но и на правозащитников – собственно, сам этот термин во многом оказался в нашей стране дискредитирован.

Проще всего было бы считать эти процессы лишь следствием политики российских властей. Да, Кремль приложил и прикладывает немало усилий для того, чтобы если не избавиться от назойливых гражданских правозащитных объединений, то, по крайней мере, ограничить их поле деятельности узкими рамками, в пределах которых они не способны создать вызова статус-кво. Дмитрий Медведев на своей недавней встрече с правозащитниками так прямо и высказался о своем идеале – это "уголок спикеров" в Гайд-парке, где городские сумасшедшие могут говорить перед себе подобными обо всем, что вздумается, не оказывая влияния на реальную жизнь. Сегодняшнее влияние многих (если не большинства) правозащитников на положение дел с правами человека в России не слишком далеко от этого идеала. Но списывать такое положение дел только на происки Кремля было бы неверным и недальновидным – ситуация намного сложнее. Скорее, проблема состоит в ином: слишком не совпадают сегодня приоритеты прав человека у многих правозащитников и у большинства наших сограждан.

В самом деле, российские правозащитники, по большей части выросшие из протестного движения позднесоветского периода, изначально ставили в центр своей деятельности защиту гражданских и политических прав человека. В 1990-е годы к ним добавились и права различных меньшинств, таких, как, например, мигранты и беженцы. Но в глазах большинства населения, как показывает ряд опросов, эти права не рассматривались как значимые, а сами клиенты правозащитников из числа меньшинств не воспринимаются как лица, заслуживающие того, чтобы заботиться об их правах. Иначе говоря, то немалое предложение на рынке правозащитных услуг, которое предлагалось в нашей стране в 1990-е годы, перестало встречать спрос. Собственно, иное и не могло произойти в стране с высоким уровнем социального неравенства и низким уровнем толерантности, тем более, если в ней не существует значимых политических сил, которые ставят эти вопросы в повестку дня. Какие бы безобразия ни творились в отношении, например, этнических меньшинств, это никого в стране не будет волновать до тех пор, пока либо не произойдут массовые беспорядки (типа погромов в Кондопоге в 2006 году), либо не появится сильная оппозиция, которая использует этот повод для критики властей (хотя при этом на права человека как таковые им может быть ровно так же наплевать).

А пока в России отсутствуют оба этих условия, то и граждане будут безразличны к нарушениям этих прав человека, если не поощрять их.

В то же время, в глазах общества в России значимы совершенно другие права человека, прежде всего, в социальной и экономической сфере. Для огромного количества россиян приоритет №1 в сфере прав человека – стабильная зарплата и приемлемый уровень жизни, а все иные права человека являются лишь производными от этого приоритета. Сугубый и жесткий материализм российского общества явно разошелся с ценностями российских правозащитников – в большинстве своем либералов, которые во многом оказались куда ближе постматериалистическому миру стран Запада, миновавших этот период в своем развитии многие десятилетия назад. Поэтому социально-экономические права человека оказались в гораздо меньшей степени важны для правозащитников: много ли было с их стороны в 1990-е годы, например, выступлений против хронических невыплат пенсий? Стоит ли удивляться тому, что в глазах общественности они стали восприниматься, мягко говоря, как чудаки, заботящиеся о не слишком заботящих их правах типа свободы СМИ (в этой связи вспоминается услышанный в маршрутке аргумент: "нечего им свободу давать, и так одну порнуху показывают!"), а то и вовсе о правах изгоев (типа прав секс-меньшинств).

Казалось бы, в последние годы явления, подобные уплотнительной застройке в больших городах, изъятию государством собственности граждан и т.д., не говоря уже о массовых сокращениях и/или о снижении оплаты труда в ходе кризиса, должны стать центральными для правозащитной тематики. Но проблема в том, что в нынешней политической ситуации спрос на правозащиту такого рода оказывается недостаточно удовлетворенным, в том числе и потому, что немалый потенциал тех организаций, которые в принципе могли бы предложить свои услуги обществу, подорван в глазах, как сограждан, так и властей (притом, что можно обнаружить немало исключений, подтверждающих это правило). Иными словами, растущий сегодня в России спрос на правозащиту не встречает достаточного предложения, а операторы на рынке правозащитных услуг явно неспособны добиться более значимых результатов. Поэтому, скорее всего, в обозримом будущем можно ожидать, что на этом рынке появится новое предложение, ориентированное на спрос со стороны более широких слоев сограждан, но при этом едва ли хоть как-то соотносящее себя с постматериалистическими, да и в целом с либеральными ценностями. Скорее, речь в этой ситуации в лучшем случае может идти о левом популизме (который пока еще не проявил себя широко на публичной арене), в худшем – о примерно том же наборе ценностей, которые отражает Движение против нелегальной иммиграции и ему подобные организации. Нравится нам то или нет, но сегодняшнее российское общество диктует иной спрос на права человека, нежели бытующий в правозащитном сообществе. Проблема состоит не только в том, что такой спрос может создать куда более серьезный вызов для российских властей, нежели безобидные либералы из Гайд-парка, но и в том, что ни правозащитники, ни в целом российская либеральная общественность к такому повороту событий, похоже, не готовы.