Почему топ-чиновники уходят в оппозицию

Так уж получилось, что в течение недели я разговаривал с двумя бывшими вице-премьерами. И в чем-то весьма неожиданном эти разговоры оказались очень похожи. Оба моих собеседника недовольны проводимой политикой. И совсем не потому, что сегодня их нет у руля.

Между собой они, конечно, знакомы. Как минимум года с 1991-го. Как, впрочем, и с Владимиром Путиным вместе с Дмитрием Медведевым. Потому что в большую политику все они вышли из главной, вот уже без малого 15 лет, кузницы топ-кадров страны — питерской мэрии времен Анатолия Собчака. Мои собеседники — это допутинский авангард питерской команды.

Пора их представить. Сергей Беляев, бывший председатель Госкомимущества и вице-премьер в середине 1990-х, и Алексей Кудрин, бывший вице-премьер, больше 10 лет возглавлявший российский Минфин.

С Сергеем Беляевым мы говорили о грядущей новой волне приватизации. Обычно тема приватизации официально продвигается на авансцену общественного внимания, когда речь заходит о необходимости структурных, в том числе и в первую очередь на уровне отношений собственности, изменений в отечественной экономике. Мы выясняли, способна ли в принципе решить эту задачу новая приватизация. Или на самом деле задача совсем другая.

Вот ответ Сергея Беляева: «Вы спрашиваете: «Фискальная функция?» Да, фискальная. Потому что бюджет все-таки получит деньги. Является ли это институциональной реформой? Нет. Потому что структура собственности не намного изменится. Государства станет меньше, а собственность перейдет в руки ограниченной группы богатых компаний. Потому что у других просто на это денег нет, и никто денег не даст по ныне действующему законодательству. Вот что происходит сегодня. То есть фактически ничего не меняется».

Может показаться, что здесь есть противоречие: «государства станет меньше», но «фактически ничего не меняется». Напомню: во-первых, эта приватизация, так сказать, с секретом, он в том, что контроль и за приватизируемыми компаниями государство оставляет за собой или в виде контрольного пакета, или в виде «золотой акции». Во-вторых, Беляев говорит о том, что в государственно-монополистической структуре нашей экономики ничего в результате приватизации принципиально не изменится, просто усилится одна из групп монополий, имеющих питерские или кооперативно-озерные корни.

Он не верит в приход стратегических западных инвесторов. Потому что своей экономикой они озабочены больше, чем российской. Но главное — потому что новая волна приватизации не про них. Формулировки Беляева становятся все острее: «На самом деле, нынешний этап приватизации сродни залоговым аукционам. Ничем не отличается: договорятся, продадут или займут, потом будут возвращать через ту же компанию, ну и себе отщипнут, собственники так называемые».

Услышать такой не просто оппозиционный, а почти коммунистический тезис от одного из капитанов российской приватизации я не ожидал.

К проведению залоговых аукционов Беляев лично не имеет никакого отношения, но в своем роде они логичны, венчая начатое до них построение в России чиновничье-олигархического капитализма, процветающего и сегодня.

Еще более удивительно было услышать, что при новой волне приватизации, или шире — в дальнейшей приватизации положение, оказывается, можно исправить.

Вот мечта Сергея Беляева. В России рентная экономика, причем ренту дают природные ископаемые, которые по Конституции принадлежат народу. «Представьте себе, 100 миллионов получают при рождении реальное право собственности на недра, включая право на получение рентных доходов, но до определенного возраста это право не реализуется. Это позволяет накопить стартовый капитал на жизнь. Не собранный дивиденд за 18 лет, условно говоря. Стартовый капитал, который банк, в котором открыт счет, может использовать и для ипотечного кредитования, и для кредитования обучения, и медицинских услуг, и т.д. Возникает страна собственников».

Признаюсь, я с трудом удержался, чтобы не сказать Беляеву, что он сочинил новые слова на бессмертный мотив Imagine. Спросил, пытаясь видеть его глаза, верит ли он сам в эту идиллию. И получил в ответ: «А вас устраивает, как мы сейчас живем? Надо же это менять». И заметно тише: «Начинать по крайней мере. Собственность — это свобода».

Беседу, в которой приняли участие Алексей Кудрин, Андрей Колесников и я, «Новая газета» публикует (см. стр. 8—9). Что общего у Кудрина с Беляевым?

Романтизм. Кудрин говорит о том, что вероятность возврата кризиса меньше 50%, признавая, что он пессимист. Выборы так или иначе, но прошли. Казалось бы, впереди не видно зон большой политической турбулентности, разве что на региональных или муниципальных уровнях, а он взялся собирать гражданские инициативы, которые должны изменить общество. Не зная, когда же оно изменится. Просто взялся, и всерьез, если инициативой под номером один считает предложения по судебной реформе и обновлению судейского корпуса.

Вы представляете себе Кудрина борцом за независимость суда, а не за неприкосновенность бюджета? Я пока с трудом. А он, и это важно, представляет.

Что же с ними, недавними топ-фигурами нашего политического истеблишмента, произошло? Элита раскалывается. Потому что душно и ей. Уверен, ни Кудрин, ни Беляев, да и никто другой не предполагали размаха Болотной и Сахарова. Но именно с площадей повеяло свежим ветром, принесшим уверенность, что духоту можно развеять.

Их, и не только их, объединяет уверенность, что «это надо менять». Мечтатели? Но они не одни такие. Можно цитировать Imagine, а можно Франсуазу Дольто: «Утопия — это реальность завтрашнего дня».