Обычные люди доживают свои последние дни - что дальше?

«Шваховат я в философии (но не в любви к ней; в любви к ней я силен)» Федор Достоевский

Именно печальная судьба двух самцов голубых новозеландских уток заставила меня собраться с мыслями и подытожить свои размышления о кризисе философии, точнее, о кризисе культуры постиндустриального общества. Я намеренно ставлю знак равенства между культурой и философией - что говорить, - философия, такая, какую мы исповедуем в нашем мире - чистый продукт европейской/постхристианской цивилизации. Именно философия претендовала на господствующее положение в культурной иерархии, начиная с эпохи Возрождения, и именно она оказалась ну в совершенно неприглядном положении, когда дело коснулось действительности.

Постмодернизм только попытался очертить проблемное поле спасения чести мышления после Освенцима, говорить же сейчас о необходимости спасения культуры мышления становится просто бессмысленным. Кризис не просто господствующего положения философии, но и самих мыслящих существ заставляет направить усилия в совершенно нефилософские сферы человеческой деятельности и общежития. Речь, конечно же, не идет о системном финансово-экономическом кризисе, - скорее это всего лишь верхушка айсберга проблем и противоречий цивилизованного мира, который вопреки всем своим интеллектуальным изыскам, конструкциям, новейшим течениям в искусстве, в кино и так далее просто напросто оказался на грани исчезновения. Парадоксально, но факт: несмотря на различие социально-политических систем и экономических моделей, и Россия, и страны Европы, и Северной Америки подошли к черте, за которой уже невозможно существование человека как вида живых существ. Даже поверхностное сравнение говорит отнюдь не в пользу «цивилизованного» развития, цивилизованных норм и ценностей.

Можно долго рассуждать о «смерти бога» или субъекта/автора/политики/истории и так до бесконечности, но при этом ни на шаг не продвинуться к осмыслению простейших житейских истин, которые очевидны любому, даже совершенно необразованному в тонкостях деконструкции или феноменологической редукции человеку. Человек - основа основ. Именно классический тип свободного разумного или нет (дело предпочтений) человека лежит в основе культуры постхристианского мира. Нет нужды специально доказывать, что институт христианской церкви давно превратился в отличный тип и пример бизнес-корпорации, который запросто соперничает с лидерами постиндустриального мира. Добавьте к этому замалчиваемую смерть «религиозного» сознания/человека и вы получите именно ту гремучую смесь осколков множества верований, религий, которая наполняет наши головы во всех развитых странах, головы, напрочь лишенные и тени религиозного мироощущения.

Если кто-то все же пытается протестовать, тогда посмотрите внимательно на картину Михаила Нестерова «Видение отроку Варфоломею» и представьте этого «ангельчика» в ночном клубе мегаполиса, среди марширующих фанатов футбола или постоянным посетителем гей-тусовок, - возможно ваше воображение подскажет вам, где зарыта собака. На худой конец, попробуйте отозваться на успешное предложение одного австралийца - выставить на интернет-аукцион свою душу, многочисленные отклики и покупку его души хозяином американского кафе. Они не одиноки, так что оставим, наконец, в покое, барахтанье теологов и призывы святых отцов к праведным поступкам - не воровать у настоятелей монастырей джипы-внедорожники, на которых они не успели развести благотворительную помощь страждущим сиротам в детские дома.

«Общество потребления» - именно это и являлось основой систем ценностей послевоенного мира, стремилось радикально разрушить естественную общность человека - род, семью, превратив способ воспроизводства рода всего лишь в одну из потребностей, пусть и базовую, но «потребность». Человеческое в человеке превратилось в потребность, иными словами, человек сам стал для себя потребностью. Таким образом, основа, суть человека - род, превратилась в собрание индивидов, связанных друг с другом юридическими, имущественными, сексуальными и другими отношениями, где воспитанием детей занималось государство, а не старшее поколение, где женщина отказывалась быть женщиной в пользу карьеры, свобод, спокойного и безмятежного существования, где даже сам секс превращается в наличие или отсутствие оргазма.

Где самоубийство образованных, «успешных» индивидов входит в десятку причин «естественной убыли населения»! В одной России ежегодно 60 тысяч человек кончают жизнь самоубийством, в два раза больше, чем гибнет в результате ДТП. И Северная Америка, и Европа отнюдь не отстают по количеству самоубийств. Не говоря уже о том, что мы занимаем первое место в мире по подростковому суициду. А второе, почетное место принадлежит США. Так же, как и депрессия, - болезнь цивилизованного мира, все глубже охватывает свободное, мыслящее, развитое человечество, особенно в развитых странах, крупных городах.

Можно долго размышлять о существе «антропологического поворота» в культуре и философии ХХ века, но при этом ни на шаг не попытаться отойти от классической модели человека, то есть неизменной биологической природы самого человека, основ его жизнедеятельности, то есть воспроизводства. Если кто-то забыл об основах собственного существования, то напомню, что человек является родовым существом, то есть возникающим, развивающимся, стареющим и умирающим в рамках рода. Вне родовых отношений говорить о свободном индивиде, о свободном сознании или феноменологии секса просто бессмысленно.

Человек смертен как родовое существо (К. Маркс). Он и возможен как родовое существо. Он и бессмертен как родовое существо. И отношение его к смерти отнюдь не заключается, как полагает бессмертная философия в осознании своей неизбежной смертности. Такое под силу только академическим преподавателям, обычный, то есть действительный человек развивается как смертное существо даже и без трагического осознавания своей неизбежной смерти, то есть исчезновения. Итак, говорить стоит теперь не о человеке-индивиде, а о людях, не о членстве в профессиональном сообществе или социальной группе, а о представителе рода, то есть иерархии семей, связанных генетическими, родственными, семейными узами.

Именно это патриархальное, неразвитое, несвободное положение индивида и было главной мишенью истории, начиная с эпохи Возрождения и достигло своего апогея именно в эпоху постиндустриального общества, когда от прежнего родового существа человека не осталось ничего, кроме набора характеристик и ценностей, которые запросто помещаются в раздел «онтическое». Для людей общества потребления, иными словами, культуры постмодерна, именно это онтическое обрело онтологический статус, и своими повседневными поступками, чаяниями, потребностями, послевоенные общества деконструировали не то что метафизики любых мастей, но и самих носителей любых деконструкций, то есть самих себя. Гигантская по масштабам биотехнологическая революция не оставила камня на камне от родовых отношений, от родовой сущности человеков и превратила фундаментальные основы самого человека в простой набор потребностей, пусть и базовых, но потребностей: секса, размножения, вынашивания, вскармливания, обучения и так далее. Только в последние десять - пятнадцать лет феномен старения обществ стал не просто выдумкой фантастов, но реальностью, с которой обязаны считаться и правительства, и политики, и общественные деятели, и социальные службы.

Старение обществ - иными словами, катастрофическое снижение рождаемости стало действительностью постиндустриального мира. Для сравнения: если в странах третьего мира, мусульманских, арабских количество детей и молодежи составляет половину населения, то в странах Европы, Северной Америки, России количество молодежи не превышает 20 - 25 %. Основу общества составляют старшее поколение, пожилые люди. Кризис среднего возраста приближается к 60-ти годам. В 70 народ требует возможности переквалификации и активной деятельности на благо непонятно кого, но сказать 70-летнему человеку, что его место - в детской с внуками, - значит потрясти основы основ - свободу и права индивида развитого мира. Неважно, через сколько времени основная масса общества будет состоять из людей 60-летнего возраста - дай Бог им всем здоровья и долголетия, но вот рожать и воспитывать потомство хотят все меньше и меньше людей.

Более того, результатом активного вмешательство фармакологической, пищевой, медицинской промышленности в природу человека стало прогрессирующее бесплодие многих семей. Отсюда, кстати, и увеличение спроса и предложения на рынке сирот и бездомных детей. Кто не может по состоянию здоровья выносить и выкормить плод, вполне может обратиться к уже устойчивому институту суррогатных матерей. Любая здоровая гражданка из третьего мира выносит и родит на свет кого угодно, за соответствующую плату. Кто не в состоянии зачать, или выдать здоровые сперматозоиды - к услугам страждущих банки спермы, яйцеклеток и любого другого подсобного материала.

Рожать и заниматься воспитанием детей - стыдно. «Дети, кухня, церковь» осталось далеко в нацистском прошлом, теперь же любая уважающая себя женщина пашет не покладая рук на ниве карьеры, бизнеса, политики и чего угодно. Мужчины - разговор особый. Если уж отцовство можно заменить подходящим сперматозоидом из банка спермы, то какие претензии к мужчинам, феминизация которых, страсть к пластическим операциям и даже кастрации, как способу радикального омоложения бьет все мыслимые рекорды. При этом, не надо кивать на «загнивающий Запад», - мужчины Москвы и Петербурга в подавляющем большинстве своем относятся крайне положительно к перспективам пластической хирургии, тем более, что проблема различия между полами приобретает какие-то весьма условные границы, - причем эта тенденция началась с 60-х.

Нетрадиционные сексуальные отношения давно стали доброй традицией.

Даже наоборот, - устойчивая семья из мужа и жены, да еще с детьми становится примером нетрадиционной сексуальной ориентации в обществе, где напрочь исчезли мужественные типы мужчин и женственные типы женщин. Если в пределах даже одного штата Америки необходимо запрещать употреблять такие не толерантные слова, как «отец» и мать» в пользу толерантного слова «родитель», дабы не обидеть и не ущемить права сексуальных меньшинств, если мэры, политики и премьеры открыто исповедуют нетрадиционную сексуальную ориентацию, тогда, скажите на милость, какие могут быть претензии к голубым новозеландским уткам-геям Бену и Джерри в заповеднике в Западном Суссексе в Великобритании? Когда этим ребятам подсунули самку, дабы поддержать численность исчезающего вида уток, они не обратили на нее никакого внимания. Наоборот, парни "устроили брачные игры между собой, зазывно свистя друг другу. "Было видно, что они по-настоящему влюблены", - говорят сотрудники заповедника". И, теперь, если никто не оплодотворит несчастную самочку Черри, голубые новозеландские утки будут существовать только на фотографиях.

Наконец, генно-модифицированные продукты, клонированные животные, поиски искусственного интеллекта, как аналога человеческого существа, крионика и успехи трансплантологии - обычный, классический человек доживает последние дни. Он доживает последние дни, вместе со своей бессмертной культурой и не менее бессмертной философией. Я намеренно подчеркиваю - «бессмертной», потому что именно вид бесшабашных уток на фото из заповедника напомнил живо мне картину аспирантского семинара Института Философии РАН. Впрочем, на факультете философии МГУ - та же картина. И дело не в сексуальной ориентации докторов философских наук или аспирантов, студентов.

Дело скорее в том, что по сути своей, философия и развивалась как прерогатива эдакого бесполого существа, точнее существа мужского пола, но с очень странной ориентацией. Человек в этой традиции существовал в основном обремененный мыслительными операциями, и если и реагировал на Другого, то примерно так же, как реагировала утка-самец Бенн на утку-самца Джери. Человек-мыслитель ведет себя как прирожденный господь Бог, который по только одному ему ведомой причине может воспользоваться суррогатной материю - женой плотника, дабы произвести на свет божий такого же бесплодного потомка, не обремененного никакими человеческими заботами. Потомка, которого только и хватит на то, чтобы зависнуть где-нибудь на кресте во имя или во славу неземного грядущего.

Страсть философии к мыслительным операциям, вообще превращение всего необъятного круга человеческих родовых проблем в языковые игры индивидуального сознания, в которых и в котором напрочь отсутствовали любые признаки иного пола и проблем, связанных с родовой сущностью человека, открывает стратегию развития свободного сознания, начиная, впрочем, с самой Библии, где Господь наказывает первых людей изгнанием из рая, наказывает людей человеческими, родовыми характеристиками, - размножением и воспитанием потомства. Думаю, нет нужды погружаться в тонкости христианской теологии или европейской философии, чтобы понять, что только свободный, независимый от каких бы то ни было уз, в том числе и семейных, свободный индивид, - герой, борец, мыслитель и был тем самым идеалом, по которому страдала несколько веком вся европейская культура.

«Забота о смерти» под маской философии только обнаруживает и без того понятные бессмертные устремления философии к собственному бессмертию, которое не простирается дальше вереницы томов на библиотечных полках, а теперь и дальше определенного количества файлов на жестком диске компьютера. Мыслитель запросто отказывается от своего собственного существа в пользу одной единственной возможности: устроить «брачные игры между собой, зазывно свистя друг другу», - именно в этом и заключается плодотворная философская работа.

«Когда философия со своими абстракциями пишет серыми красками на сером фоне, тогда уже миновала свежесть и живость юности, и даваемое ею примирение есть примирение не в действительности, а в идеальном мире» (Гегель). Человек, смеясь, выписывает поступками на серой бумаге будней такие земные откровения, до которых философия бессмертного мышления никогда не сможет даже прикоснуться.

В современной культуре не сформировалась принципиально новая точка отсчета. «Антропологический поворот» затронул только философские тексты. Культура/философия постиндустриального мира не хочет замечать, что человек активно меняется. Природа человека изменяется не по дням, а по часам. Все традиционные политические, философские, в целом, культурные парадигмы основывались на классическом типе человека, то есть человека с неизменной биологической природой и необязательной способностью к воспроизводству. От этого типа человека плясали культура, политика, экономика, социальные доктрины. А потому сейчас мы должны считаться с массовым появлением принципиально нового биологического типа человека, - саморазрушающегося человека. И потому должны признать, что считать свободного, разумного, самодостаточного индивида - основой нашего развития уже невозможно.

Человек самосознает себя как родовое существо, то есть как множественное существо, как существо в коммуникации поколений, а не профессиональных или иных других сообществ. Он может развиваться только как род, как родовое существо. То есть, говорить о благополучии или духовном и физическом здоровье отдельного индивида не просто бессмысленно, но и опасно для самой человеческой природы. Не просто опасно, но и совершенно бессмысленно и бесплодно. И уж тем более, ориентироваться на благополучие отдельного свободного индивида как на показатель здоровья общества, нации этноса - бессмысленно.

Вернемся к воспроизводству общества. Если до войны количество детей в семьях было 5-8 человек, то, после второй мировой войны - семья с тремя детьми вызывала искреннее удивление и требовала заботы государства во всем прогрессивном мире. (Неправда, что уровень воспроизводства населения зависит от уровня обеспеченности и благосостояния граждан. Китай, Индия, мусульманский мир только посмеиваются над нашими цивилизованными оправданиями). Кто вступает в новое тысячелетие и кому будет нужна Россия в новом веке - вопрос к нам самим. Он без смысла именно сейчас. Любопытно, что о новом поколении подростков, о том самом поколении Next которое вот вот окончит школы говорят крайне негативно и в России, и в США, и в Европе. Всего лишь 20 процентов информации - позитивно, все остальное - сплошной негатив. Исследователи бьют тревогу во всем странах цивилизованного мира, но тщетно. Похоже, нас уже никто и ничто не исправит. Похоже, в степени ненависти к собственным детям измеряется наша цивилизованность. Другое дело - страны третьего мира, мусульманский мир, ненавистные в России представители Кавказа. Там отношение к новому поколению совершенно другое. И к родовым традициям другое. И к семье. И уж к нетрадиционным сексуальным отношениям.

Похоже, наши политические доктрины и философские программы останутся полезными только для нас, для нашего поколения. И призывы к спасению славянского этноса - призывы в пустоту. И попытки возродить традиции культуры - попытки пустые. Традиции возрождаются будущими поколениями, поколениями детей, теми самыми поколениями, для которых цивилизованный мир не способен найти ничего, кроме негативного выплескивания эмоций. К тому же, повторю, - дети не появляются из воздуха, и не воспитываются в школах. Традиции культуры - это традиции детства, отношений рода, семей. Только в этом и возможно и продолжение традиций, и появление новых. И никакие технологии не смогут заменить природные, естественные, биологические основы человека, как родового существа, ни один искусственный интеллект или искусственный организм не сможет воспроизвести непостижимое богатство, глубину человеческого сообщества рода.

Кризис философии/культуры постиндустриального мира, по сути, является кризисом целой цивилизации, которая сформировалась, развивалась, а теперь подошла к закономерному итогу, - к концу, пределу, за которым бессмысленными становятся величайшие памятники ее собственной глупости.

Ностальгия по смерти - такая же болезнь развитого сознания, как и депрессия, которая поголовно проваливается если не в самоубийство, то в бесконечные попытки оного, или просто в аутоагрессию, с использованием любых подручных средств, или в нарастающее обсуждение проблем эвтаназии, то есть возможности уничтожать себе подобных, руководствуясь принципами опять же свободного индивидуального сознания.

Ностальгия по смерти - неясная тоска по возможности сущностного завершения человека, его жизненного пути, как родового существа. И никакие пляски на кромке сознания не спасают людей от утробного ужаса перед неминуемым собственным самоуничтожением. Перефразируя Хайдеггера, теперь можем смело сказать: ужас Ничто, в действительности, - ничто перед бесконечным кружением, погоней за истлевшими системами ценностей задроченного собственными индивидуальными комплексами и страхами свободного, некогда смелого человека. Богочеловеческий проект европейской цивилизации иссяк в импотенции целой эпохи, а потому неспособности и невозможности измерять свою жизнь и действия поступками, а не бесконечной круговертью слов и текстов. Ностальгия по смерти - страх оскопления, страх бесплодности и бесполезности.

Ностальгия по смерти - естественная ностальгия по завершенности, по естественной потребности завершать и уходить. Но именно в тот самый момент, когда завершать нечего, нечего настолько, что обращение к будущему в лице собственных детей, то есть будущего поколения, только и возможно, что через поток уничтожающей критики и утробной зависти к тому, что спокойно, даже не обращая внимания, отстранит тебя, и пойдет своей дорогой.

В пустоту.