Правящее гетто

При власти все чаще оказываются такие персонажи, как Петрик, Максим Калашников или врач-психиатр, кандидат в психофюреры.

В самом-самом конце уходящего года Владимир Путин высказался о том, что продавать сырую нефть выгоднее, чем строить НПЗ. Естественно, народ пошипел по поводу сырьевого придатка и аргументации премьера. Но я не об этом, а о тех его словах, которые остались почти незамеченными. А они мне кажутся более существенными, чем основное высказывание: за десять лет с этим придатком и с тем, куда и кому идут и будут идти нефтедоллары, и так все уже стало ясно.

Речь идет вот об этом: «Стратегия сегодня отчасти немножко вступает в противоречие с экономической логикой. Поэтому она требует анализа, требует предварительной оценки, требует понимания того, что нужно конкретно строить, где строить и кому продавать».

Вообще-то «анализ и предварительная оценка» являются немножко частью работы правительства, причем осуществляться должны постоянно и непрерывно. Иначе «понимания» насчет строительства и торговли не будет. Но об этой рутинной работе Владимир Путин сказал, как о чем-то тяжелом, нудном и трудновыполнимом.

То, что было двадцать лет тому назад, ушло и не вернется. Это я о том, как десять–пятнадцать (если не пять–десять) экономистов были культовыми фигурами и держали своими публикациями в напряжении всю общественность. С начала девяностых в России, пожалуй, впервые за всю ее историю начала развиваться качественная экономическая журналистика. Но при этом совершенно непонятно, имеет ли кто-нибудь из ученых-экономистов реальное влияние на выработку и принятие стратегических решений. И будет ли власть в дальнейшем нуждаться в услугах такого рода.

Речь идет не просто о взаимодействии с властью, не о выполнении определенных заказов, а именно о влиянии на принятие решений. О том, насколько картина мира ученых-экономистов, сотрудничающих с властью, совпадает с картиной мира людей во власти. Объединяют ли их общие цели и ценности.

Дело в том, что представители других наук и – шире – те, кто имеет отношение к созданию общественного знания, видят расхождение этих картин. И наблюдают процессы, которые характерны для тоталитарных обществ. Дело не в том, что наука, литература и искусство ставятся на службу власти, – это примитивное толкование. Дело в том, что востребованными становятся те, кто нарушают внутренние законы креативных сообществ. Лысенко – это, прежде всего, лжеученый, а уж во вторую очередь – придворный.

И так во всем. Большинство писателей, которых мы осуждаем за то, что они пошли на службу советской власти в первые ее годы, не порицаются как писатели.

Литературные же генералы более поздних времен как литераторы вообще не рассматриваются. Та же картина и в науке, например, в исторической: можно обсуждать наследие Покровского, но не Минца же.

Нынешняя ситуация показательна именно тем, что при власти все чаще оказываются такие персонажи, как Петрик или Максим Калашников. Или врач-психиатр, кандидат в психофюреры, призывающий блоггеров сообщать ему о тех юзерах, в чьих блогах содержатся такие признаки помешательства, которые очень любила советская карательная психиатрия. Но дело не в этих исторических коннотациях, не в том, что душевная болезнь становится в обращении врача-психиатра негативной социальной характеристикой, а в том, что врачевать он собирается не живых людей, а персонажей блогосферы.

А это примерно то же самое, что требовать суда над Лермонтовым за то, что Печорин убил Грушницкого, или тащить в дурку Достоевского, потому что князь Мышкин сошел с ума.

Это просто самый свежий и самый тяжелый пример: тут происходит полный разрыв не только с профессиональной этикой, но и с самим предметом медицины. Так ведь молодежная организация «Единой России» прямо заявляет о разрыве со всем до сих пор существовавшим общественным знанием: «Мы создаем новый понятийный аппарат, который вам, увы, недоступен».

Десятилетиями советская интеллигенция обманывала себя, полагая, что специалисты без политических претензий нужны любой власти. И даже с претензиями их будут терпеть: такую утопическую картину создал, например, Булгаков в «Собачьем сердце». Шарашек он не предвидел. Но ведь и до шарашек все было по-другому: «пароход философов» прозвали так только потому, что философы были на нем наиболее известными пассажирами. А большинство составляли ведущие специалисты в самых разных областях науки, в том числе и в самых прикладных: физики, математики, врачи, инженеры, агрономы, кооператоры.

Но, в отличие от времен тоталитарных, неототалитаризм не столько навязывает свою лысенковщину обществу, сколько самоизолируется. Власть добровольно уходит в интеллектуальное гетто, оставаясь при этом заказчиком на рынке пропагандистских услуг, – только там и появляются новые лысенки, петрики и психофюреры. Не пытаясь обидеть ученых-экономистов, осмелюсь, тем не менее, предположить, что они могут просто не заметить, как окажутся частью именно этого рынка, а не теми, кто определяет развитие страны. Социологи уже там.