Марш несуразного

Наверно, несуразный в данном случае - это, прежде всего, я. Но не я один, дочитайте до конца и поймете, что второе значение здесь собирательное.

Я редко хожу на митинги и демонстрации, в основном из-за антистадного инстинкта (который, впрочем, тоже сплачивает всех его носителей в необозримое разношерстное стадо), отчасти - из-за инертности, малодушия и лени, называемых в нашем обиходе занятостью. Но в этот новогодний вечер решил заглянуть к 18.00 на Триумфальную площадь. В сущности, рассуждал я, наблюдая очередное представление моего внутреннего театрика «но», можно ли сказать, что я согласен с тем, что наворочали в Отечестве за последние 10 лет? Пусть я не из несогласных, а попросту из решительно не согласных - вовсе не обязательно всякий раз мусолить в уме тонкие (они же и удобные) дистинкции, можно и своими глазами посмотреть, что творится. Очень ведь похоже, что революционные потрясения, которых я вовсе не желаю, произойдут совсем не от того, что на эти митинги ходят, а по прямо противоположной причине.

Сходил и не жалею. Вот несколько описательных, с элементами оценки и обобщения, пунктов, которые, как меня заверили, выслушав мои рассказы, друзья, могут представлять интерес и для более широкой публики. Пишу примерно так, как рассказывал им, материя располагает.

Обстановка

Перед памятником Маяковскому и большой новогодней елкой были выставлены металлические барьеры ограждения. За ними, как я понял не сразу, проводила свою встречную акцию «Россия молодая». Отрезок тротуара от зала Чайковского и почти до конца площади полностью контролировался милицей, которая со временем и вытеснила собравшихся в метро. Если бы правоохранителей не было, никто не «мешал бы проходу граждан» - так мало собралось правозащитников. Вынося «россомольцев» за скобки ограждения (там они и паясничали) могу на глаз определить соотношение митингующих, журналистов и милиционеров (не считая тех, кто сидел в стоящих вдоль Тверской и вокруг площади автобусах) как 1:1:3. Оценка очень грубая. Нужно делать поправку на то, что мне не удалось из-за давки вернуться к основной точке кипения: к углу Тверской и Триумфальной возле входа в метро.

Милиция

Стражи порядка держатся по большей части без особой агрессивности. Слово «незлобиво» было бы преувеличением, и сильным, но жгучего желания стереть нас в порошок я в их глазах тоже не прочитал. Даже странно: дело-то было предновогоднее, а ребят заставили мерзнуть на площади. Правда, когда я с наигранным пафосом стал усовещивать одного из них и предложил ему посмотреть в глаза мне, он сказал, что у меня глаза «бессовестные и наглые», но я тут же был вознагражден: женщина из толпы, слушавшая нас, осадила моего критика: «Зря вы, глаза очень красивые». И засмеялась так мило, что я ей простил противоречие: красивые глаза вполне могут быть и бессовестными, и наглыми, увы. Да и на совестливого оппонента, годящегося мне в сыновья, не обиделся.

Есть, конечно, и беспощадные качки, не видящие перед собой ничего, кроме биомассы и потому сами мгновенно превращающиеся в биомассу. Кажется, в этот раз они не зверствовали - наверно, была указивка, - но нет сомненья, что в других обстоятельствах миндальничать не станут. Что же, дело служивое, но и тут можно было заметить, что люди все-таки разные: учили всех, но не все лезут в первые ученики. Я, правда, не знаю, всегда ли правильно различал обычных милиционеров и омоновцев.

Несогласные

Совсем не хочется критиковать почти единомышленников, но худшей работы, похоже, нельзя было и ожидать. Пару лет назад, когда я последний раз заглядывал на подобное мероприятие, все выглядело много бодрее (но, кажется, и опаснее, вполне можно было схлопотать дубинкой по спине). Ну хоть бы пять-десять человек расставили на тротуаре для информирования и координации сочувствующих или просто любопытствующих из мимохожих обывателей - а ведь на них и надо рассчитывать в таких случаях. Выглядело все так, как если бы между всеми участниками действа - оппозицией, властью, силовиками - существовала негласная договоренность: каждый делает свое дело, все довольны и расходятся праздновать Новый год (даже задержанные успеют). Я так, разумеется, не думаю, но принцип кукареканья без последующего рассвета, боюсь, на этот раз играл основополагающую роль. Я прочитал уже после своего похода статью-отчет Лимонова на «Гранях.ру»; ему виднее, конечно, но, на мой взгляд, он чрезмерно оптимистичен и выдает желаемое за действительное.

Рядовые граждане

Пришедшие, подобно мне, стихийным порядком (на меня подействовала апелляция того же Лимонова к имени Сахарова) просто не знали, что же им делать. Я успел переброситься парой слов с несколькими людьми; больше всего запомнились две старые женщины, жавшиеся к милицейскому автобусу. Это было уже после не совсем безопасной давки, которую устроила милиция, оттесняя собравшихся в метро, и я спросил: «Зачем же вы сюда пришли, с палочкой-то?» Они: «Затем же, что и вы, без палочки». И помолчав: «Если мы, конечно, не ошибаемся». Вторая часть реплики симптоматична: было не так просто понять, кто есть кто в этой каше.

Я, кстати, из-за этого в самом начале митинга (а я пришел на площадь примерно без четверти шесть) чуть было не оказался в чужом лагере. Какая-то женщина кричала милиционерам: «Почему перегородили площадь, не пускаете людей, мы пришли веселиться возле елки». И кто-то из оцепления, слегка отодвинув барьер, сказал ей: «Ну проходите, если хотите». Я сдуру тут же возопил: «Пустите всех, все хотят веселиться». Он несколько удивленно согласился: «Да пожалуйста». И я оказался за елкой среди юнцов, в которых через пару минут опознал «Россию молодую» и сразу бросился назад, на родной демократический тротуар, боясь, что меня не пустят обратно. Пустили.

«Россия молодая»

Безусловно, самое гнилое, фальшивое и скверное, что я видел в этот вечер. Воистину бессовестное и наглое. И, не сомневаюсь, покупное. Это, конечно, никакой не «протофашизм», а прямо он, готовенький: все эти птенцы гнезда Суркова, занявшие площадь вокруг елки для своей контракции: натужных плясок вокруг елки («мы на задании») и скандирования гневных антиамериканских слоганов. Особенно тошнотворен был патриотический Дед Мороз, залезший на синюю бочку. Но и тут меня ждало утешение. Произнося свою речь, обличавшую заморского Санта Клауса, добрый Дедушка возгласил: «Плохие Санты, ехайте домой!», и я в который уже раз подумал, что всевышний метит шельму безошибочно: именно «ехайте», не «езжайте».

Я бы сказал, метит с удивительной безошибочностью. Небольшое отступление: странно, что в недавних дебатах о восстановлении на «Курской» строчки михалковского изделия никто, перебирая идейные оттенки, не обратил внимания на обстоятельство совсем не идейное, но первостепенной, по-моему, важности. Как раз в этой строчке гимнописец, в целом против правил русского слога не грешивший, дал изрядную промашку: «вырастить на верность» - несомненный солецизм, именно то, что любая учительница русского языка в школе подчеркивает волнистой красной линией и пишет на полях: «Стиль!» Вдохновить на подвиги можно, а вот вырастить на верность, хотя бы и народу, в пространстве русского языка никак нельзя.

Даже товарищу Сталину, со всеми его достижениями в языкознании.

Можно выращивать хлеб на семена и скот на убой, но там другие смысловые жесты, другие механизмы сочетаемости. Теперь, благодаря мероприятию по восстановлению исторической памяти или как там у них, поколение за поколением будет читать эту златобуквенную троечность - впрочем, не особенно тормозя и, уверен, неукоснительно сникерснуя, крайности-то сходятся. А ведь ничего более русского, чем язык, у нас нет, как сказал один талантливый писатель... Что ж, выращивайте на верность, восстановители. Ехайте-ехайте. Не приехали еще?)

Получил я от двух милых «младороссных» девушек и листовку с изображением Санта Клауса в виде эдакого Жида Жидовича: нос крючком, глазки плотоядно-масленые, загребущие руки блудливо сложены на груди и готовы то ли потирать, то ли мыть друг дружку - словом, иконография вполне геббельсовская. Тут же воспроизведена и афиша американского фильма «Плохой Санта», где рядом с главным лиходеем (мулатом? трудно понять) изображен его подручный - угрюмый ниггер. Вроде как всем сестрам... Стал я листовку читать, пристрелянным глазом отмечая регулярное отсутствие запятых на должных местах и присутствие их на недолжных. О качестве, так сказать, контента не хочу распространяться: и не пропаганда, и не пародия на пропаганду, а прямо какая-то пародия на пародию. Владислав Юрьевич, надо менять райтеров - не только в Москве, но и в России вообще, тем более молодой, не сыщется людей, способных извлечь что-нибудь питательное да и просто осмысленное из такой вот абракадабры: «Он (Санта - М.Г.) готов одеть любую личину: фашиста, анархиста, кого угодно, лишь бы уничтожить нашу культуру, разрушить нашу государственность».

Но тут тема наиболее злокозненного из народов обогатилась парадоксальной вариацией: стоявший бок о бок со мной худощавый человек примерно моего возраста, т.е. на шестом десятке, вдруг закричал: «Сволочи! Путинские прислужники! Псы! Евреи захватили все богатства, а вы их защищаете!» Я спросил собрата по несуразице, всех ли евреев он промониторил, но тот, покосившись на мою физиономию, сказал, что этот вопрос обсуждать не хочет, лишний раз убедив меня в том, что в наборе наших основных историко-культурных идеологем - а «еврей» наверняка входит в первую пятерку, если не тройку - любая может использоваться любым лагерем по совершенно произвольному усмотрению. Что говорит, конечно, о качестве самого набора, посттравматического по своей природе, но сейчас речь не о том, а о не совсем ожидаемом контексте, в котором была употреблена фамилия нашего премьер-президента, вроде бы приструнившего олигархов известного происхождения. Но как раз по этой части меня ждала еще большая неожиданность.

Не слишком таинственный незнакомец

Мне удалось впервые в жизни (хорошо бы и в последний раз, но уверенности нет) побеседовать с представителем ФСБ. Т. е. я предполагаю, что стоявший за спинами милиционеров человек в черной куртке и вязаной шапке, без внешних знаков отличия, был именно из этой организации. Косвенно он подтвердил это в конце нашей дискуссии, которую записываю по памяти. Началась она с того, что он пытался убедить нас очистить тротуар: мэрия-де не разрешила митинг, потому что на площади проводится другое мероприятие. Я возразил: это нарушение закона со стороны мэрии, для таких митингов порядок не разрешительный, а уведомительный; что же касается новогоднего веселья «россомольцев», то все знают, что это непристойная фикция. Тут он подозвал меня к себе (я думал, что поведет в автобус, куда тащили задержанных, и огорчился, ведь меня ждали на новогодний вечер, причем со спиртным, которое я обещал принести), и между нами состоялся примерно такой диалог.

- Лицо умное, все вроде должно быть человеку понятно. Зачем попусту воздух сотрясать?

- А ты-то зачем лапшу на уши людям вешаешь? (Очередная несуразность и неверный шаг с моей стороны, за что я тут же был справедливо наказан.)

- Не «вешаешь», а «вешаете».

- Согласен, извините. Но все равно же - лапшу.

- А вы, бл..., голосовали за Ельцина? Голосовали за Путина? Вот и получайте теперь, чего хотели. (На этот раз сфальшивил он, и я сразу отыгрался.)

- Ну, если уж на «вы», то давайте, пожалуйста, без матюгов.

- Хорошо. Но ведь голосовали же? (Честно скажу, я был настолько впечатлен второй фамилией, что сменил тон если не на доверительный, то на дружелюбный.)

- Положим, за Путина я и в страшном сне не мог бы голосовать. А за Ельцина голосовал, да; правда, в 96-м - только во втором туре и без всякой радости, но вы же помните, какой тогда был ассортимент.

- Как же вы понять не можете: Россия такая страна, здесь еще будет и революция, и развал, и черт знает что. Уезжайте - это лучше всего. (Сказано было без малейшей злобы, даже с тоской какой-то - он тоже сменил тон.)

- Не хочу я никуда, да и поздно уже мне ехать.

- А я вообще этой России не присягал, я Советскому Союзу присягал. И здесь я только потому, что при погонах...

Тут я поинтересовался, сколько моему собеседнику лет - советской присяге не противоречило, хотя сходилось буквально впритирку.

- Я, положим, тоже присягал в военных лагерях, но стыжусь этого.

(Тут он опять стал слегка подкипать.)

- Знаете что? Все уже всё понимают. И если вам охота что-то доказывать, идите вон к тем людям с большими звездами. (Имелись в виду корпулентные милицейские начальники, стоявшие рядом с елью.)

- Да нет, к ним я не пойду. Я уже пытался что-то вякнуть, но они просто отворачиваются.

- А нам с вами, по-моему, больше не о чем говорить.

- Пожалуй.

Я ушел обратно за ограждение.

Не знаю, пойду ли еще на такой митинг - может быть, и пойду, смотря по ситуации и по настроению. Но я меньше всего хотел бы, чтобы мои заметки были поняты как «чума на оба ваши дома». Не Каспаров, не Лимонов и не Алексеева (Касьянов здесь, понятное дело, стоит особняком) - причина глубокой социальной деградации, свидетелями которой мы стали в последнее десятилетие, реанимации наиболее анахроничных и тлетворных форм общественной жизни.

Да что там, просто липкого, абсурдного вранья, какого в определенном смысле мы и при Советах не хлебали - там все же была существенно иная внешняя конвенция, характер вранья определявшая. Самое несуразное, что сейчас у нас есть - это, без сомненья, Кремль, со всеми его безбашенными башнями, желваками на лице лидера, утратившего всякий контакт с реальностью, и шизофреническими псевдооттепельными статьями (демократические институты сформированы и стабилизированы, да вот качеством не вышли, примерно так). А между тем выползать из нашей ямы можно только сообща, иначе еще глубже ухнем.

Как? Не знаю. Можно ли втянуть этих людей в диалог, пользуясь их же выражением - «принудить к миру» с остатками общества, которое они так старательно разрушают? Если бы на Триумфальную пришли - просто, чтобы посмотреть и поприсутствовать - двадцать-тридцать медийных (или медиатизированных) «звезд», чьи лица мелькают в телевизоре, милиция, полагаю, вела бы себя более прилично, и это могло бы стать первым шагом в желательном направлении. Навскидку: Познер и Толстая, Шевчук и Уткин (да, футбольный комментатор, а вы думаете, он меньше влияет на умы, чем Познер? Ошибаетесь), список можно продолжать, сверстайте свою тридцатку сами. Но ведь не придут же. А ничего лучшего на ум не приходит. Полная безнадега.