Как я исцелила себя верой

Эту историю я раньше редко кому рассказывала. Ведь когда о вещих снах и прочих чудесах заливает академик-мозговед Наталья Бехтерева, все вынуждены кривиться, но верить.

А на простого смертного, посягнувшего на обладание чудесным опытом, обычно смотрят, как на контуженного. Считая, что он или хватил лишку паленой водяры, или жаждет дешевой популярности среди кликуш и суеверов.

Ровно пятнадцать лет назад мне вступило в спину. Для мировой истории - полная фигня, а для единичного человека - мировая катастрофа. Поясницу пронзила такая невыносимая боль, что я почти не могла ходить. МРТ (компьютерный томограф) объявил чудовищную диагноз: у меня разорвался межпозвоночный диск, его содержимое выдавилось в спинно-мозговой канал и образовало мерзкую грыжу размером аж 18 мм в диаметре. Спиной мозг оказался перекрыт на 80%.

Одно неосторожное движение, и я навеки обезноженный инвалид. Конечно, началась беготня, вернее шарканье, по врачам. Но все, от хирургов до мануальщиков, разводили руками - только операция. Желе из межпозвоночного диска, подобно выжатой из тюбика зубной пасте, обратно не затолкаешь.

И рассосаться оно не может. Наоборот, как и зубная паста, оно застывает и затвердевает. Во время операции позвонки разнимают, диск выскребают и сажают позвонки один на другой уже без всякой прокладки. В результате даже удачного исхода: ограничение подвижности, до какой степи - неизвестно. Куда не кинь - всюду клин.

В минуту полного отчаяния мне повернулась под руку, принесенная мамой из храма, книжка о Матроне, которая в то время была еще не блаженной, а просто почитаемой некоторыми верующими целительницей. А церковные и светские власти хмуро смотрели на эту «инициативу снизу» сквозь пальцы.

Матрона всю жизнь промоталась бомжем по чужим углам, укрываясь от милиции и КГБ, и считалась заступницей самых простых, «деревенских» москвичей, особливо в вопросах борьбы с колдунами и прочими черными людишками.
Ни на земле, ни в земле не было у нее своего угла, и даже могилой на Даниловском кладбище с ней поделилась ее почитательница.
А перед смертью, писалось в книге, Матрона завещала приходить к ней на эту могилу и просить о помощи. Почти как доктор Айболит. Приходи ко мне лечиться и крысенок, и волчица...

И потянуло меня на кладбище. С первого раза отыскать могилу я не смогла, а спросить постеснялась. Почему-то думалось, что интуиция должна подсказать путь. Мне, несмотря на атеистическое воспитание и пять поколений ученых в анамнезе, хотелось верить.
Точно, как герою Л. Н. Толстого, который разрешал внутренние сомнения в существовании Бога бросанием камней в деревья. Решив для себя, что если попадет, то Бог есть, а промахнется - значит, отсутствует в наличии. Однако подсознательно выбирал деревья поближе к себе, а стволы помощнее, чтобы попасть было легче.

Во второй раз я сменила тактику и, как бездомная собака, увязывалась у входа за всеми богомольного вида тетками. И в конце концов, петляя среди могил по узенькому проходу, протиснулась вслед за богомолками ко Христу за пазуху. У ограды дежурила некая суровая послушница Антонина. Вся могила была щедро устлана песком, в который были воткнуты горящие свечи. Подходящие просители по очереди становились на колени, зажигали свечи, кланялись в пол, вернее в песок, и получали от Антонины горстку этого песка или засушенный цветочек с могилы.

Ритуал предписывал, как шептались пришедшие, цветочек заварить с чаем, а песок приложить к больному месту.
Самодельное объявление, обернутое в целлофан, предупреждало современных варваров, что приходить к Матроне надо с крестом, а женщинам без боевого раскараса.

Рассеянно разглядывая стоящий в очереди народ, человек десять страждущих разного вида теток и одного замухрыжистого мужичонку, я раздумывала, смогу ли на виду у всех бухнуться на колени и биться головой оземь, точно как в кино о сектантах.

Впереди, у могилы переминалась с ноги на ногу средних лет дамочка, скромно, но хорошо одетая, с уложенной прической, похожая на врача или доцента. Переминалась тоже, наверное, стыдясь опуститься на колени. Вдруг Антонина грубо схватила ее за шиворот и начала энергично тыкать носом в песок.

«Ничего себе тут порядочки», - только и успела ахнуть я, как милая дамочка стала рваться из крепких рук могильной служительницы, лязгать зубами и рычать страшным мужским басом. Нет, какой там мужским, так рыкать мог только голодный лев в африканской саванне.
Антонина сделала всем ожидавшим знак отступить, но лично я, не ожидая ее команды, уже неслась, натыкаясь на могилы, на всех парах прочь. А в спину меня подгонял страшный звериный рык бесноватой доцентши.

Отдышалась я дней через десять и то только под угрозой уже назначенного дня операции в институте нейрохирургии им. Бурденко, и снова потопала на кладбище. На этот раз я счастливо улучила момент и оказалась у могилы в одиночестве.

Когда Антонина вернулась на боевое дежурство, я уже самовольно стояла на коленях и горячо, хоть и нагло, просила Матрону не об успешном исходе операции, а о полном избавлении меня от этого ужасного недуга. Чего уж мелочиться. У Бога всего много.
Получив свою песчаную пайку, я совершенно успокоенная отправилась домой.

Каким-то невероятным образом поход на могилу меня полностью утешил и даже примирил с будущей инвалидностью. «Может, в этом и заключается ее помощь? Своеобразное душевное обезболивание?» - даже подумалось мне.

За день до отправки в больницу задремала я после обеда на диване, отвернувшись лицом к стене. Вдруг меня разбудил скрип, открывающийся двери. Оглянулась я спросонья и вижу: невысокая, пожилая женщина в простом белом платке, свободной кофте навыпуск и широкой юбке деловито семенит к дивану, присаживается рядом и с озабоченным видом кладет руку мне на поясницу.

Какой бы невежественной христианкой я не была, но после рыка доцентши я быстро усвоила, что все сомнительные объекты надо обязательно крестить. Это что-то вроде дезинфекции. Для нечисти крестное знамение, как хлорофос для тараканов.
Но гостья только сердито фыркнула: «Меня крестишь? Себя чаще крестить надо! Очень ты мне нужна со своей драгоценной поясницей! Ишь, недотрога!»

Она быстро сложила три пальчика вместе, как для крестного знамения, и ловко повела от больного места вдоль ноги вниз, почти не касаясь меня. Причем по ходу этого движения я почувствовала острую, режущую боль. Потом гостья крепко ухватила меня за ступню, вынула из нагрудного карманчика плоскую медицинскую палочку, с помощью которой обычно смотрят у больного горло, и подцепила что-то колкое у меня из средины ступни, как занозу.

Взяла добычу двумя пальчиками, и повертела перед моим носом (это оказалось малюсенькое, с обломанным острием, шильце), и положила на тумбочку. Пока я тупо пялилась на шильце, которое тихо истаяло у меня перед глазами, гостьи уже и след простыл.

Домашним я смалодушничала сразу рассказать о посещении Матронушки, хотя боль явно отступила. Меня, кстати, поразила строгость Матроны, даже суровость, по отношению ко мне. Больше всего она походила на усталого и раздраженного участкового врача во время эпидемии гриппа, которого упросили зайти после смены к больному с чужого участка.

Ясный перец, не мои жалкие молитвы она услыхала, а может, мамины, или какого-нибудь святого старца. (Мама отправила деньги во все возможные монастыри с просьбой молиться о моем исцелении). Как, однако, хорошо, что Дух Божий веет, где хочет, и табель о религиозных рангах ему не указ!

Дальше началась череда уже не экстраординарных, а бытовых чудес. Операцию отложили на несколько дней, потому в корпусе намечалась плановая дезинфекция. Потом с новой отсрочкой подоспели новогодние торжества. А после Рождества, на Святки я, наконец, собралась с духом заявить родным, что не буду делать операцию, так как меня уже прооперировала Матрона. Они в ответ криво улыбнулись: «чего не выдумаешь со страху».

Врачей тоже с большим трудом удалось уговорить отправить меня на повторное МРТ, которое, однако, показало исчезновение грыжи. Нет, не полное. От огромной, твердой бульбы осталась малюсенькая горошинка в миллиметр. Словно напоминание, не шалить впредь.
Окрыленная спасением, я помчалась к профессору Найдину в тот же институт Бурденко. Профессор владел специфической методикой рассасывания таких грыж, если они совсем крошечные.

Тот повертел в руках мои снимки, крякнул и отказался брать меня в пациенты: «Голубушка, там, где поработал Господь Бог, профессору Найдину делать нечего. Если создатель решил оставить вам эту грыжку-пупочку, значит, она вам зачем-то нужна».

С тех пор я горячо полюбила кладбища, а на Даниловском освоилась, как дома. Такое теплое, душевное местечко. Хотя у бывшей могилы Матроны поставили часовенку, но она по своей скромной человечности не идет ни в какое сравнение с хоромами, которые наворотили для своей любимицы монахини Покровского монастыря на Таганке, куда перенесли после причисления к лику святых ее мощи.

Знаю, это по любви, но мне почему-то кажется, что в этой чудовищной купеческой помпезности Матронушке неуютно. Наворот золота, серебра и парчи скорее ассоциируется с усыпальницей восточного деспота, чем с последним приютом праведника. Своеобразный парафраз: кто был никем, тот станет всем. Ладно, не буду лезть в чужой монастырь со своими неуставными отношениями.

Поразительная все-таки вещь духовный опыт. Знаешь, что он был, но, в отличие от физического, не можешь его повторить, перепроверить. Ведь заново совместить все необходимые элементы в нужных пропорциях невозможно. Мы все время от времени чувствуем в своей повседневной жизни дуновение или прикосновение других тонких миров, но лобовое столкновение с ними навсегда изменяет что-то в твоей природе. Побочным эффектом моего чудесного исцеления стала тихая любовь к кладбищам и ласковое, чуткое отношение к покойникам.

Многие давно умершие люди стали мне ближе и роднее. Неожиданная весточка из прошлого с перепиской моей владикавказской родни, положенной в основу романа «Дневник ее соглядатая», яркий тому пример. История мира очеловечилась, заискрилась миллионами отдельных людских историй.Ведь прав был Владимир Высоцкий, что «покойники - бывшие люди, гордые люди и нам не чета». Но это уже совсем другая история.