СССР и пустота

Минувший год стал апофеозом многолетней кампании — сначала неформальной, а затем и управляемой сверху — по созданию подпорки для политического процесса из советского культурно-мифологического наследия. Теперь этот идеологический ресурс, на котором российское общество паразитировало с середины 1990-х гг., практически исчерпан.

Все начиналось с милого стёба в духе «Старых песен о главном». Эстетика «СССР-лайт» вроде бы помогала преодолеть растерянность, которую испытывала нация, пережившая крушение прежней системы координат, но не обретшая новую. Всплеск интереса к «ушедшей цивилизации» — явление неуникальное. Достаточно посмотреть каналы немецкого телевидения с перепевами гэдээровских песен, шутками про «Трабанты» и викторинами на тему фильмов киностудии ДЕФА. Разница в том, что в странах бывшего соцлагеря ностальгия — для одних шутливая, для других серьезная — не имеет шансов переродиться в государственную политику, поскольку последняя жестко определяется принадлежностью к определенной социально-экономической и политической системе. Она исключает не только возврат к прошлому, но даже его попытку.

В России ситуация иная: не будучи никуда интегрированной, страна может рассчитывать только на внутренние стимулы развития. И после, казалось бы, невинных телешоу закономерно вернулась самая главная из «старых песен о главном» — гимн СССР на музыку Александрова и слова Михалкова. К концу 1990-х гг. оказалось, что идеалы раннего демократического периода дискредитированы в ходе ожесточенной битвы за власть и собственность.

Группе, сменившей у власти ельцинскую элиту, требовалась оболочка для послереволюционной реставрации. В варианте нулевых реставрация имела не столько переносное, сколько прямое значение. Обветшавшие государственные механизмы, не обновившиеся в должной мере после распада Советского Союза, нуждались хотя бы в ремонте, чем власть и занялась, особенно в начале путинского времени. Затем советский фасад потребовался уже для того, чтобы прикрыть морально-психологический вакуум, возникавший по мере формирования государственно-капиталистической модели с сословным привкусом.

Всерьез реставрировать прежнюю систему никто не собирался. Ведь у творцов псевдосоветского ренессанса нет ни малейшего желания вернуть советскую модель, более того, сами они состоялись именно благодаря ее крушению. В этой связи характерна анекдотическая история 2007 г., когда «Единая Россия» проголосовала за придание официального статуса красному Знамени Победы — но без серпа и молота.

Из многообразного советского наследия социально-политические инженеры нулевых захотели взять один элемент — державность. На практике этот путь, представлявшийся простым способом поднять патриотические чувства и обеспечить национальную консолидацию, завел в ловушку.

Во-первых, постоянное апеллирование к советскому культивирует чувство неполноценности. Российская Федерация, возникшая благодаря распаду СССР и внесшая в него решающий вклад, воспринимается не как самодостаточная страна, а как осколок чего-то по-настоящему великого. Логичным ответом на подобный комплекс был бы реваншистский курс, нацеленный на воссоздание империи, но на это нет ни воли, ни ресурсов, ни возможностей.

Во-вторых, отказ от комплексного осмысления XX века в пользу избирательного манипулирования приводит к необходимости «отмазывать» наиболее отталкивающие из элементов, в частности сталинизм. Так, записных «защитников прошлого» не интересует самый, наверное, роковой, судьбоносный и сложный период российской истории прошлого столетия — катастрофа Гражданской войны, победа большевиков и повлиявшая на весь мир попытка — во многом искренняя — реализовать грандиозную утопию. Зато усилия брошены на то, чтобы не дать в обиду генералиссимуса.

Справедливости ради надо отметить, что это отчасти является реакцией на процессы в соседних странах.

Там зачастую сознательно демонизируют все советское, стремясь уйти от ответов на вопросы о национальных корнях трагедий и бедствий XX века. Однако способ, при помощи которого Москва противостоит «фальсификациям», только усугубляет проблему.

В-третьих, заигрывание с советскими образами бесплодно: тогдашняя модель, даже если считать ее желательной, невосстановима, и извлечь из прошлого вдохновение на будущее не получится.

Дискуссия о советском/антисоветском подменила поиск конструктивных путей развития не только для российской власти, но и для ее оппонентов. Развенчание советского периода, превращаясь в самоцель, не приводит ни к чему, кроме воспроизводства эмоционально накаленных, но уже бессодержательных дебатов. Идея о том, что Россия по примеру Германии должна «преодолеть» свое прошлое в духе покаяния и примирения, нереализуема. В Германии это стало возможным, потому что страна была разгромлена, оккупирована и уничтожена в прежнем виде. Но даже и там процесс подлинного размежевания с нацизмом занял долгий срок. Правительство, в котором отсутствовали люди, тем или иным образом связанные с нацистской системой, было сформировано лишь почти четверть века после окончания войны, когда канцлером стал участник сопротивления Вилли Брандт.

Россия не потерпела военного поражения, не принимала на своей территории иностранные войска, не ощущала себя побежденной и не испытывала (тем более не испытывает теперь) потребность за что-то каяться. Искусственно навязать нации чувство вины невозможно, осознание прошлых грехов возможно вследствие длительной просветительской работы, прежде всего в области истории. Но любое упрощение — будь то про- или антисоветское — ведет к противоположному результату.

Как бы то ни было, в 2009 г. псевдосоветский пафос себя исчерпал, превратившись в дурную карикатуру сам на себя. Иначе как самопародией нельзя назвать шаг московских властей, которые посредством надписи на станции «Курская» с гордостью возвестили, что их «вырастил Сталин». А фарс в двух актах — префект Митволь против шашлычной и движение «Наши» против публициста Подрабинека — обессмыслил саму тему отношения к прошлому в силу ничтожности всех задействованных персонажей. Перепалка кремлевских «крыльев», спровоцированная событиями, только усилила ощущение легкого безумия — неужели руководству России нечем заняться в разгар экономического кризиса?

Похоже, исчерпанность советского ресурса почувствовали и наверху. Кампанию против Подрабинека быстро свернули, а высказывания президента и премьер-министра насчет недопустимости оправдания сталинских репрессий несколько охладили энтузиазм поклонников «вождя народов». Второе десятилетие XXI века потребует новых стимулов. И здесь возникает проблема.

Когда к концу 1990-х иссяк революционный ресурс, под руками по крайней мере был пафос реставрации. Чем заменить его сегодня — непонятно. Нулевые годы отмечены духом подчеркнутого меркантилизма, в котором идеи не произрастают. Отсюда натужные изобретения наподобие «российского консерватизма», за которыми нет ничего, кроме стремления идеологически оформить отсутствие стратегии. По той же причине провисает и модернизационная риторика, постепенно превращаясь в ритуальные заклинания.

Пустота опасна, потому что она с неизбежностью чем-то заполнится. В других посткоммунистических странах инструментом формирования идентичности является национализм, который в той или иной степени сдерживается интеграцией в ЕС или стремлением к ней. В российском случае внешнего ограничителя нет, но есть внутренний. Этнический национализм саморазрушителен, что уже показал советский опыт, а для великодержавного не хватит потенциала. Вопрос о продуктивной национальной идее снова актуален.