Дмитрий Быков: кого путинская власть запишет во враги завтра?

На модерации Отложенный

Широко обсуждался вопрос: чего теперь нельзя? То есть за что, собственно, будут давить, потому что не давить не смогут – авторитарный режим не может быть нерепрессивным, как собака не умеет стоять на одной ноге. При раннем Путине, как показал пример Ходорковского, нельзя было считать себя равным власти, критиковать ее или пытаться перехватить (хотя есть мнения, что и попытки перехвата не было – ­была бизнес-разводка с целью распила ­«ЮКОСа», и только). При зрелом Путине (и Путине в медведевской маске) нежелательно было «совать нос в чужие дела», как сформулировал сам премьер, отвечая на вопрос о Тимченко. Писать можно что угодно – не надо только обнародовать конкретные бизнес-схемы и расспрашивать о механизмах формирования конкретных состояний. Сейчас этим и так почти никто не занимается – кто же может стать следующей мишенью?

Боюсь, что по-настоящему нельзя делать только две вещи, но именно эти две вещи и представляются мне единственно нужными. Первая – самоорганизация, попытка самостоятельно, на низовом уровне, решить те проблемы, которые должна решать (и не решает) власть. Любые формы этой самоорганизации от благотворительности до тушения пожаров – вызывают у начальства подозрительность, но что уж вовсе непростительно – так это самозащита, противостояние захвату либо коррупции, отряды вроде сагринского. Я понимаю, что Сагра не пряник, но понимаю и то, что в нынешних условиях пряничная стадия давно миновала: если в России и нарастет снизу гражданское общество, то развитие его пойдет по сценарию полковника Линча, а не Джона Брауна. Ну так не надо было вешать Джона Брауна – меньше дикости было бы в стране. Самосуд, или суд Линча, – единственное, что остается, когда все прочие формы судов скомпрометированы. Символы самоорганизации в сегодняшней России – Ройзман и Навальный. И за тем и за другим много весьма опасных персонажей. И тот и другой – результат фактического разложения государства, а плоды разложения редко бывают благоуханны. Однако это хоть какой-то признак жизни – а именно это для власти всего опасней: если народ скорее жив, он не вечно будет терпеть фактическое уничтожение страны. В худшем случае он восстанет, в лучшем просто уйдет от власти, и она, если честно, даже сейчас уже контролирует очень немногое: первая же серьезная заваруха как минимум в двух городах обнажит ее полное ничтожество. Лучше, конечно, без заварухи. И тогда сгодился бы второй путь, а именно культуртрегерство; но оно сегодня для власти, кажется, даже страшней, чем самоорганизация.

Культуртрегерство стало знаком эпохи: сегодня в России все читают лекции, они как-то в одночасье сделались главной формой общения между писателем и читателем, артистом и публикой – и просто между единомышленниками, которым хочется собраться и поговорить о действительно важном.

Лектории расцвели по всей стране, подобное явление наблюдалось и в 20-е, и в 60-е – в годы расцвета эстрадной поэзии, – но сегодня так получилось не потому, что расцвела эстрада, а потому, что культуре больше попросту негде быть. Гетто толстых журналов, резервация единственного (и неровного) телеканала – вот все, что осталось для главного. Прочее – форма ухода от реальности в гигантскую навозную кучу, которая и стала наиболее тиражируемым образом мира.

А поскольку культура и есть последнее прибежище души, последний шанс взглянуть на себя со стороны и осмыслить происходящее – именно она становится объектом новой атаки, уже начатой, хотя Путин еще не вернулся на трон. Впрочем, какая разница? Медведев не лучше, а во многих отношениях и хуже. Именно сейчас уничтожается радио «Культура». Почему? Просто так, чтобы не было. Именно сейчас кому-то вдруг понадобилась частота, на которой оно вещает, и его переводят на УКВ, где слушать его уж точно не будет никто. FM 91,6 достается «Радио России», будто ему мало уже существующих частот. И можно написать дюжину писем с самыми почтенными подписями – вы ничего этим не добьетесь, поскольку приказы в наше время не обсуждаются. А между тем это было хорошее радио. Одно из немногих, на котором еще отдыхал слух, измученный фальшивыми нотами и убогими текстами. Я бы не стал привлекать внимание читателя к уничтожению одной радиостанции – мало ли их было, и «Юность» загнали на УКВ, и «Кино FM» закрыли, – но очень уж сим­воличен жест, и очень уж вовремя он происходит. Ровно в точке бифуркации, когда все гадают о тенденциях. Вот она, тенденция.

Что-то подсказывает мне, что очередной прессинг пойдет именно по этим двум направлениям: последние резервации культуры будут отобраны либо разорены, а любые попытки сорганизоваться, чтобы не дать окончательно превратить себя в индейцев, станут преследоваться по закону и сопровождаться компрометирующими фильма­ми на ТВ. Все это вообще очень похоже на освоение Америки захватчиками – но Колумб и его последователи несли с собой хоть какие-то идеи, какой-то социальный и научный прогресс. Нас же сегодня с голо­вой накрывают волны регресса – и все, что мешает им окончательно залить страну, пре­вратив ее в дикое поле, становится для властей костью в горле. Оппозиционность сегодня простительна. Непростительны самостоятельность и ум – то, что отличает гражданина от раба.

Граждане им больше не нужны. Разоблачений и шумных кампаний они больше не боятся. Сегодня их пугает человек с охотничьим ружьем – и человек с книгой. И неизвестно еще, какой больше.

Рестораны у метро Менделеевская