В лабиринте сталкивающихся мифов. О Сталине. Часть 4

Первая, 7393%2F" target="_blank">вторая и третья части

САМОЕ КРУПНОЕ ПОРАЖЕНИЕ В ВОЙНЕ

Киевское поражение в сентябре 1941 года стало самым крупным для Красной Армии в ходе всей Великой Отечественной войны. Поэтому неудивительно, что для многих оно до сих пор является одним из главных пунктов «исторического обвинения сталинизму», показателем уровня военно-стратегического руководства Сталина.

Под Киевом и к западу от него германские войска окружили и уничтожили крупную группировку советских войск, включавшую в себя основные силы Юго-Западного фронта. Согласно сводке германского верховного командования, только в плен было взято 665 тысяч советских военнослужащих, захвачено 3718 орудий и 884 танка. Наши историки признают[1], что на 1 сентября 1941 года в составе Юго-Западного фронта, согласно данным отечественных историков, без фронтовых резервов, запасных частей и тылов, т.е. только в боевом строю, насчитывалось 752-760 тыс. человек, 3923 орудия и миномета, 114 танков и 167 боевых самолетов. Все они, за исключением 15 тысяч бойцов, которым удалось пробиться из окружения, сгинули в киевском «котле» и в боях, предшествовавших окружению.

Вопрос о причинах киевской катастрофы начал обсуждаться в отечественной военной мемуаристике и историографии как только был снят заговор молчания вокруг темы поражений советских войск в 1941-1942 годах, т.е. с конца 1950-х годов. И здесь, по аналогии с генералами вермахта, наши генералы и маршалы стали дружно взваливать всю вину за гибель Юго-Западного фронта, а равно и за прочие неудачи Красной армии, на развенчанный объект «культа личности».

Однако до 7 сентября 1941 года никто из советских военачальников не выдвигал предложения отвести войска из-под Киева! Мне возразят: а как же представление Жукова Сталину, сделанное 29 июля 1941 года, из-за которого Жукова, если верить его мемуарам, сняли с должности начальника Генштаба?

Действительно, особый вес антисталинской версии поражения под Киевом придало свидетельство маршала Жукова, описавшего свой исторический разговор со Сталиным о стратегии дальнейшего ведения оборонительных операций, состоявшийся 29 июля. В восьмом издании «Воспоминаний и размышлений» (М.: АПН, 1988. Кн.2) этот разговор изложен так:

«[докладывает Жуков] - ...На Украине, как мы полагаем, основные события могут разыграться где-то в районе Днепропетровска, Кременчуга, куда вышли главные силы бронетанковых войск противника группы армий «Юг»...

Юго-Западный фронт уже сейчас необходимо целиком отвести за Днепр. За стыком Центрального и Юго-Западного фронтов сосредоточить резервы не менее пяти усиленных дивизий. Они будут нашим кулаком и действовать по обстановке.

- А как же Киев? - в упор смотря на меня спросил Сталин...

- Киев придется оставить, - твердо сказал я...».

По версии Жукова, именно этот разговор, при резком неприятии Сталиным предложения оставить Киев, и стал причиной его отставки с поста начальника Генштаба. А в дальнейшем упорство Сталина стало главной причиной катастрофы Юго-Западного фронта: «Считаю, что Верховный Главнокомандующий был тогда неправ, требуя от командования Юго-Западного фронта удерживать фронт обороны западнее Днепра и западнее Киева до последней возможности».

Между тем, А. Мартиросян в упомянутой книге «Трагедия 22 июня» сомневается в том, имел ли вообще место тот разговор, о котором Жуков пишет в «Воспоминаниях и размышлениях». И основания для этого у него есть. Вернее, сам разговор наверняка был. Вот только так ли он проходил, как позднее поведал маршал? Те ли темы на нем обсуждались? И, самое главное, предлагал ли Жуков уже в конце июля отвести войска из Киевского укрепрайона на левый берег Днепра?

СЛОВО МАРШАЛА - НЕ ПОГОН, ЗОЛОТЫМ БЫВАЕТ НЕ ВСЕГДА

Для начала давайте разберемся в оперативной обстановке, сложившейся на 29 июля 1941 года. Посмотрим на карту военных действий[2]. А также почитаем про них в любом военно-историческом труде, описывающем боевые действия на Украине летом 1941 года. Что сразу бросается в глаза: доклад Жукова, мягко скажем, совсем неверно описывал эту обстановку. Это как понимать?!

Жуков говорит, что «главные силы бронетанковых войск группы армий "Юг"» уже вышли в район Днепропетровска и Кременчуга. Помилуй Бог! Это же произошло почти месяцем позже! Что, начальник Генштаба был настолько дезинформирован? Или же у него потом возникла путаница в памяти? Вслед за А. Мартиросяном, у нас есть все основания полагать, что Жуков задним числом пытался представить себя провидцем, предсказавшим киевскую катастрофу. А для вящей убедительности он описал в своих мемуарах оперативную обстановку, сложившуюся значительно позже, в конце августа 1941 года, т.е. уже тогда, когда действительно возникла угроза стратегического охвата Юго-Западного фронта.

Основные силы танковых и моторизованных войск группы армий «Юг» 29 июля были заняты обходом с востока 6-й и 12-й советских армий Южного фронта на Правобережной Украине в районе Умани, отрезая их ударом в направлении на Первомайск. Оттуда до Кременчуга, который упомянут Жуковым как место, куда вышли «главные силы бронетанковых войск группы армий "Юг"», по дорогам - 300 км. А до Днепропетровска и того больше - 440 км. Немцы только под Уманью, а начальник советского Генштаба видит их уже на Днепре?! «У страха глаза велики», так, что ли?! Да нет. Скорее всего, просто весь разговор был придуман Жуковым задним числом. А перепутать Умань и Первомайск с Кременчугом и Днепропетровском начальник Генштаба в тот момент, конечно же, не смог бы.

6-я и 12-я армии в эти дни вели тяжелые бои с окружавшими их немецкими войсками. Казалось бы, их судьба должна была быть одной из главных тем в разговоре Верховного со своим начальником Генштаба. Однако в пересказе Жукова об этом ни слова. Вскоре эти армии, о приказе на отход которых из «мешка», четко обозначившегося к 29 июля, Жуков будучи начгенштаба не поставил вопроса перед Сталиным даже согласно его мемуарам, погибли в окружении.

Да в то время, в конце июля 1941 года, никакая реальная опасность Юго-Западному фронту еще не грозила! И не мог начальник Генерального штаба, будучи в здравом уме, настаивать на отводе советских войск за Днепр, когда две наши армии - 5-я и 3-я - держали врага на стыке его групп армий «Центр» и «Юг», не давая им соединиться, намного западнее Днепра! Когда немцы были только у Смоленска и Рославля, а Гомель, Мозырь, северо-восточное Украинское Полесье и сам Киев находились в наших руках!

Окружение Юго-Западного фронта стало возможным только после того, как, оттеснив войска Центрального фронта, соединения группы «Центр» вышли к Десне, а 5-й армии пришлось, оставив Волынь, организованно отойти за Днепр. Гитлеру очень мешала эта 5-я армия под командованием генерала М.И. Потапова. В своих директивах июля и августа 1941 года (в том числе в той знаменитой от 21 августа, которой предписывалось прежде похода на Москву взять Киев) он трижды (!) приказывал уничтожить «5-ю армию русских» еще до переправ через Днепр. Не вышло!

Так что, если и разговаривали в тот вечер 29 июля 1941 года Жуков со Сталиным, то не предлагал будущий прославленный маршал оставить Киев. А если и заикнулся каким-то образом об этом, то за одно это Сталин был совершенно вправе снять его с должности, так как оперативная обстановка в тот момент подобному решению совершенно не отвечала. Представить положение на фронте Сталину хуже, чем есть, Жуков никогда бы не смог. Верховный всегда находился в курсе последних изменений военной обстановки. Так, С.М. Штеменко (замнач Оперативного отдела Генштаба, потом начальник этого Отдела) свидетельствует в своей книге «Генеральный штаб в годы войны»:

«Доклады Верховному Главнокомандующему делались, как правило, три раза в сутки.

Первый из них имел место в 10-11 часов дня, обычно по телефону... Вечером, в 16-17 часов, докладывал заместитель начальника Генштаба. А ночью мы ехали в Ставку с итоговым докладом за сутки. Перед тем подготавливалась обстановка на картах масштаба 1:200 000 [в 1 см 2 км] отдельно по каждому фронту с показом положения наших войск до дивизии, а в иных случаях и до полка... С доклада мы возвращались лишь в 3-4 часа утра».

Сразу после разговора со Сталиным Жуков поехал к месту нового назначения - командующим Резервным фронтом - и к своему первому крупному поражению в новом качестве: в первую неделю августа немцы окружили и уничтожили одну из армий этого фронта - 28-ю - приказом начальника Генштаба, а затем командующего фронтом (но все того же человека) выдвинутую вперед без флангового обеспечения. Немцы, по их сообщениям, захватили при этом 38 тысяч пленных и 250 танков.

О подлинных причинах снятия Жукова с поста начгенштаба мы можем только делать предположения. Но характерно, что Жуков в своих мемуарах лишь несколькими шаблонными фразами упоминает о судьбе 6-й и 12-й армий, которая как раз решалась в эти дни, и никак не связывает ее даже хронологически с тем разговором. Рискнем предположить, что эта недомолвка прямо связана с причиной отставки Жукова. Начальнику Генштаба поставили в вину, что он ничего не сделал для того, чтобы предотвратить окружение 6-й и 12-й армий. А неадекватная реакция Генштаба на угрозу окружения была во многом вызвана неудовлетворительным состоянием связи, обеспечение которой, опять же, дело служб Генштаба. В общем, подготовка к войне и ее первые недели рельефно выявили ту «органическую неспособность к штабной работе», которую отметил в Жукове его когда-то начальник К.К. Рокоссовский.

6-я и 12-я армии, насчитывавшие в конце июля примерно 130 тысяч бойцов[3], погибли в окружении. В плен попали оба командующих армиями - И.Н. Музыченко и П.Г. Понеделин. Второй был тогда же заочно приговорен к расстрелу за измену Родине. После войны его дело долго и неоднократно пересматривалось, но приговор остался в силе и был приведен в исполнение только в 1950 году. Несмотря на то, что в лагере он в самой решительной форме отверг все предложения сотрудничать с Власовым и его РОА (плюнул предателю в лицо, по некоторым свидетельствам). В отличие от, например, другого пленного советского генерала М.Ф. Лукина, который такую возможность не отвергал при наличии гарантий со стороны германского руководства восстановить после войны в какой-то форме государственность России. Однако перевезенного из плена Лукина после непродолжительной проверки освободили по личному указанию Сталина, причем с личной благодарностью Верховного за стойкость при обороне Москвы (его 19-я армия была окружена в октябре 1941 года под Вязьмой). Понеделина же после долгой возни все-таки расстреляли. Видать, кому-то из сильных мира того он был очень опасен как живой свидетель...

Мы никогда не узнаем всю правду о той войне, если будем предвзято считать: вот, один бел и свят, а слова его - чистый кристалл истины, ибо он маршал Жуков и ему стоит памятник на Манеже; а другой черен и подл, ибо он есть Сталин!

НЕСОСТОЯВШИЙСЯ ПЕРЕЛОМ В ВОЙНЕ

Возвратимся, однако, к причинам киевской катастрофы. Что же развернулось в сентябре 1941 года уже на левой стороне Днепра? Маршал Жуков категоричен в своих выводах: «Считаю, что Верховный Главнокомандующий был тогда неправ, требуя от командования Юго-Западного фронта удерживать фронт обороны западнее Днепра и западнее Киева до последней возможности».

Но, если не считать того вымышленного разговора 29 июля, нет никаких свидетельств, что вопрос об оставлении Киева возникал в Ставке ВГК вплоть до 7 сентября. Только в этот день новый старый начальник Генштаба Шапошников, его зам Василевский и главком Юго-Западного направления С.М. Буденный сделали Сталину первое представление об отводе войск за Днепр и восточнее. Однако Сталин отказал. Отвергал он подобные предложения и в последующие дни. Только 16 сентября командующему Юго-Западным фронтом М.П. Кирпоносу, и то в устной форме, было разрешено оставить Киев. Однако уже сутками раньше танковые клинья немецких групп «Юг» и «Центр» сомкнулись в 200 км восточнее Киевы в районе Лохвицы.

Что это? Выходит, вина все-таки на Сталине, не сумевшем или не захотевшем вовремя оценить обстановку и принять верное, хотя и тяжелое решение на сдачу третьего по значению города Советского Союза? На взгляд автора, у Сталина были серьезные оперативные доводы возражать против отвода войск из района Киева вплоть до начала сентября. А мы теперь знаем, что до 7 сентября таких предложений ему и не поступало. Более того, у Сталина до этого момента имелись веские основания надеяться на перелом хода сражения за Киев в пользу советских войск. И они поддерживались всеми высшими советскими военачальниками (не считая мифического, как мы уже выяснили, скепсиса Жукова)!

Еще в середине августа был создан Брянский фронт под командованием А.И. Еременко. 30 августа войскам фронта была поставлена задача ударом во фланг наступавшей на юг танковой группе Гудериана разгромить ее и остановить продвижение немцев, угрожавшее Юго-Западному фронту. Операция была поддержана крупными силами авиации. Против группы Гудериана были брошены ВВС не только Брянского, но Резервного фронта, а также 1-я бомбардировочная авиагруппа и авиация дальнего действия - всего 460 самолетов. Советские летчики за неделю совершили более 4 тысяч самолетовылетов. Впервые с 22 июня 1941 года столь крупные силы советской авиации были сконцентрированы на одном направлении и впервые она действовала так интенсивно. Решение об этом принял и ход операции контролировал лично Сталин. Все это показывает, как высоко Верховный расценивал значение предстоящего контрнаступления.

Сталин действительно придавал настолько важное морально-политическое значение удержанию Киева, что не мог оставить его так просто, не дав решительного сражения. Более того, это контрнаступление под стенами одной из исторических русских столиц, в случае успеха, могло на два месяца раньше положить начало коренному перелому в ходе войны! Но в случае неудачи времени поправить положение уже не оставалось! Войска Юго-Западного фронта тогда были бы уже обречены. Это был действительно рискованный шаг, авантюра. На карту ставилось многое. Но в тех условиях, в каких оказалась Красная Армия летом-осенью 1941 года, приходилось идти и на авантюры.

Задача остановить Гудериана оказалась не по силам или не по умению войск генерала Еременко. А когда ставка на фланговый контрудар Брянского фронта оказалась битой, отводить войска Юго-Западного фронта было уже поздно. Спешный отход такой массы войск на глубину до 250 км неизбежно привел бы к их перемешиванию и потере управления ими. В условиях превосходства немцев в подвижности наши войска все равно подверглись бы фланговым ударам врага, но при этом находились бы на марше, а не на заранее подготовленных позициях. А значит, оказали бы значительно меньшее сопротивление и были бы разгромлены куда быстрее. Ведь и Шапошников с Василевским, впервые предложив 7 сентября Сталину отвести войска Юго-Западного фронта, признавали, что последним придется при отходе столкнуться с большими трудностями.

Таким образом, начиная с 7 сентября 1941 года Сталин, запрещая отход, уже сознательно обрекал Юго-Западный фронт на окружение. Но это казалось меньшим злом в сравнении с тем выигрышем темпа, который немцы могли получить при быстрейшем разгроме Юго-Западного фронта. Здесь Сталин поступал также, как был вынужден поступать Гитлер, запрещая отход немецких войск из образовывавшихся «котлов» в 1944-1945 гг. Тогда немецкая армия настолько же уступала нашей в мобильности, насколько превосходила ее в 1941 году. И отход в условиях охваченных флангов не предотвращал уничтожения войск, но при этом давал противнику еще и выигрыш во времени.

Что же, расчет Сталина на удержание Киева при фланговом ударе по группе Гудериана оказался неверным. Обычная ошибка стратегического планирования, от которой никто не застрахован. И ответственность за эту ошибку разделяет вместе со Сталиным все высшее советское командование. А вот кто после войны несет моральную ответственность за абсолютную ложь в историко-мемуарном освещении киевской трагедии - об этом уже пусть судит читатель.