Русская цивилизация глазами леонтьевоведа

В наш век информации и мнимой свободы выбора между различными религиозными, культурными и государственными идеалами обычный человек теряется и тонет в этом потоке, либо хватается за ближайшую кочку, за которой не видит подлинного монолита традиции.

За семь тысяч лет существования человеческих обществ оформилось подлинное многообразие мира, состоящего из самобытных цивилизаций, у каждой из которых были своя вера, своя культура, своя государственность. Несмотря на разнообразие исторических типов, каждый конкретный человек был творцом и принадлежностью конкретной традиции и не терялся в поисках смысла жизни, ибо с детства научался, что есть хорошо, а что есть плохо.

Но, начиная с XV века на Западе, а несколько позднее и по всему миру (в России - во второй половине 17 века), стал набирать силу процесс разложения традиционных ценностей. К началу XXI столетия этот процесс настолько рельефно оформился, что позволяет говорить о том, что мы имеем дело с изменой традиции, ее уничтожением, равно как и навязыванием всему миру ценностей сугубо негативного свойства, которые не только противны христианству (и любой традиционной религии), но и прямо обманывают своих адептов.

Под лозунгом «свободы» мы идем к новому рабству, строя «национальные государства» мы выращиваем диктатуру меньшинства, и взыскуя «хлеба» мы получим новое неравенство со строгим распределением материальных благ. Красивые обертки либерализма, племенизма, социализма и глобального общества превращают мир в противоположность всему тому, что было свято, дорого и родно нашим пращурам на протяжении всей истории мира.

Вся надежда на последних приверженцев традиции - то есть традиционалистов.

Что же такое этот традиционалист?

Современный традиционалист ратует за многообразие цивилизаций, их религий, культур и государств. Коль скоро он житель русской цивилизации, он - православный христианин, представитель традиционной русской культуры и апологет традиционной русской государственности.

Традиционалист понимает, что Россия не является ни Европой, ни Азией, ни Евразией, ни продолжением Византии, ни мифической «славянской цивилизацией» [1]. Россия - это Россия, самодостаточная русская цивилизация [2].

Он рассматривает взаимоотношения России с Европой и всем миром с позиций русского национального идеала и с позиций исторической реальности. Идеал и реальность - вещи далеко не идентичные, в наибольшей степени они совпали во второй половине XV - первой половине XVII веков, которые для всякого традиционно-мыслящего человека есть время наибольшего расцвета России. Тем не менее, традиционалист знает и любит все периоды русской истории, - много прекрасного было и в Киевской Руси, и в Удельной Руси, и в имперский и советский периоды.

Традиционалист - ни либерал и ни консерватор, ни космополит и ни фундаменталист, ни реалист и ни идеалист, ни оптимист и ни пессимист. Все это - вторичные, однобокие, поздние деления. У истории всегда два колеса. Но это не значит, что он занимается синкретизмом, пытаясь сплавить в единый котел разные учения. Нет, он опирается на традицию, которая расположена по ту сторону всех этих "-измов".

Кроме того, для традиционалиста важнее восхвалить хорошее, чем покритиковать плохое. Он больше апологет, чем критик, ищет поводы для воспевания России, а не для ее (или ее соседей) критики, равным образом он ищет единомышленников, а не критиков, друзей, а не врагов. Традиционалист всегда уважает отличное от своего собственного мнение, но ценит умение аргументировать его. Он не приемлет коверкание русского языка, нелогичность речи и уход от ответа («политкорректность» и «толерантность»).

Традиционалист, всей своей жизнью, призван показать ложную сущность таких явлений, как либеральная демократия, племенизм, расизм, колониализм, русофобия, нацизм, социализм, коммунизм, глобализм, экуменизм, дарвинизм и иже с ними. Современная мировая революция рядится в пестрые и, как ей кажется, разнообразные одежды, маскируя свою сущность многими терминами и идеологиями, последователи которых чаще всего не находят общего языка друг с другом. Не находят до тех пор, пока речь не заходит о традиции, как общем враге всех этих направлений. Ибо в свете традиции любой трезво мыслящий человек сразу видит ничтожность, противоречивость и пагубность всех этих идеологий, они буквально истлевают на глазах, несмотря на тонны книжной макулатуры, терабайты виртуального потока, произведенные ими на останках миллионов людей, ими же загубленных.

Когда я говорю все это, я основываюсь как на религиозных текстах, так и на научных трудах. Это, в первую очередь, Священное Писание и наследие основателей цивилизационного подхода - Константина Леонтьева, Николая Данилевского, Освальда Шпенглера и Арнольда Тойнби [3]. Об этом я написал книгу, вышедшую в 2008 году, - «Иерархия радуги» (700 страниц), которая дает биографический материал о четырех основателях цивилизационного подхода, выясняет категориально-понятийный аппарат и описывает ключевые события и персонажи отечественной истории от Крещения Руси до революции 1917 года [4]. Скоро должна выйти вторая книга - «Распятая радуга», которая посвящена следующему этапу - как XX-XXI векам, так и научным прогнозам о будущем России.

Теперь я хочу дать вам более подробное представление об основных выводах, сделанных в этих книгах.

Совершенно нецелесообразно деление исторического процесса на «древний», «средний» и «новый» периоды. Этот вывод проистекает из отсутствия какой-либо конкретно-исторической реалии, которая могла бы носить именование «человечество». Вне специально-богословской и тому подобной мысли это понятие является не более чем транскрипцией евроцентричного сознания на совокупность исторического бытия. Точно также и понятие «Восток» не представляет собой чего-либо конституциированного, но всего лишь совокупность всех тех реалий, которые нельзя включить в понятие «Запад», являющееся синонимом европейской цивилизации. Россия же не принадлежит ни к реальным цивилизациям Византии и Европы, ни к умозрительным фантомам «Востока» и «славянства», и является самостоятельным историческим типом - русской цивилизацией.

Цивилизация есть высшая категория исторического процесса.

Любая цивилизация состоит из трех частей (религии, культуры и государства) [5], и последовательно проходит через три стадии исторического развития (первичной простоты, цветущей сложности и вторичного смесительного упрощения).

Эти представления основателей цивилизационного подхода совершенно органичны для христианской традиции России и Европы. Согласно ей множественность цивилизаций, образовавшаяся после вавилонского столпотворения, является удерживающим фактором: разность цивилизаций предохраняет мир от губительной для исторического развития унификации.

Вклад Леонтьева и Шпенглера в историческую хронологию дает четкий срок жизни цивилизации - до 1200 лет. Любая цивилизация ограничена во времени.

Самым значительным стимулом, оказывающим содействие развитию является «стимул страдания», формулирующийся как представление о том, что неблагоприятные обстоятельства («вызовы» А. Тойнби) способствуют росту. И наоборот: удобные географические и климатические обстоятельства, оказываются не только не способствующими развитию, но в известной мере, ему препятствующими. Подобная констатация не является призывом к искусственному созданию трудных условий существования, но говорит о том, что все значительное в истории выковывалось в ходе осуществления стратегии «иосифлянства», - за счет устроения человеком не только окружающего мира, но в первую очередь самое себя. И наоборот, -стратегия прогрессизма и хилиазма приводит к регрессу и деградации. При этом, «стимул страдания» сопутствует не только процессу роста, но и разложению, - в одном случае он инициирует развитие, тогда как, в другом случае, способствует регрессу.

Все когда-либо существовавшие цивилизации проходили никак не меньше чем через три периода развития. С другой стороны эта схема обладает открытостью в сторону увеличения периодов развития, которые, однако, носят уже подчиненный характер, а потому именуются тактами. Так, 3 период, период смешения, имеет 3 такта - имперский, либеральный и цезарианский.

За спадом, который начинается в момент надлома цивилизации (в России это опричнина, а затем и Смутное время), следует оживление, совпадающее с основанием империи (первый такт третьего периода), которая характеризуется перенесением акцента с внутренних процессов на внешние (включая культурное, военное и хозяйственное завоевание); конец империи приводит к вырождению знати, осмыслению власти как узурпированной и утратившей свою сакральность. Империя всегда величественна, могущественна, впечатляет своим размахом, но неизменно терпит крах.

На смену имперскости приходит либеральность (второй такт), которая представляет собой попытку возврата от внешнего расширения к внутреннему совершенствованию. Однако трагедия этой попытки заложена в изначальном ее основании, каковое есть выделенное из общего контекста понятие «свободы», понятой как освобождение от традиции, дисциплины и иерархии. Там, где раньше была величественность, нарождается идеал усредненности, который, будучи доведен до предельной точки, вызывает к жизни цезаризм (третий такт), наследующий жесткое внешнее оформление империи и нетрадиционную сущность либерализма. Это обратная перспектива традиции: цивилизация заканчивается искажением всего того, что характеризовало ее зарождение и расцвет - пародией на духовность, пародией на культуру, пародией на государственность.

Воспользовавшись законами развития, выявленными основателями цивилизационного подхода, можно и нужно знать периодизацию русской истории. Русский расцвет начинается во второй половине 15 века, в районе закрепления церковной и государственной самостоятельности Руси, после Ферраро-Флорентийской унии и захвата Константинополя, которые дали право России окончательно принять на себя византийское наследие.

Окончание периода расцвета приходится на период церковного раскола, на время противостояния основных течений общественной мысли середины XVII века: грекофилов, староверов и латинян. И хотя остатки цветущей сложности еще наблюдаются при первых Романовых, тем не менее, это уже рудименты традиционной Руси [6].

Для характеристики русской цветущей сложности принципиально важна идея Третьего Рима, которая естественна и органична в силу одновременности исторического бытия Византии и России, и эта естественность может быть продемонстрирована на примере того, как происходила русская рефлексия: сначала греки стали именовать Москву «Царствующим градом», а русского великого князя «царем», а затем уже и Россия признала свой высокий статус.

При этом важно понимать, что самобытность русской цивилизации определяется не тем, что она наследовала Византии, но напротив, возможность говорить о византийском наследии возникла лишь тогда, когда Россия стала самобытной духовной, культурной и государственной единицей истории, - таким историческим типом, который, одновременно, прочувствовал свою вселенскость и свою инаковость (полностью в духе историософии Леонтьева и Данилевского: лишь та цивилизация обретает мировое значение, которая имеет значение собственно-национальное).

Конкретно-историческое наполнение русского расцвета богато содержанием. Стоглав, ставший кульминацией симфонии церкви и царства, соборное прославление русских святых зафиксировали духовную составляющую, а Домострой - семейно-культурную. Наибольшее число актов было посвящено устроению государства - это Степенная и Царственная книги, Лицевой свод, Сводная Кормчая и Судебник 1497 года. Идеи симфонии и иерархии были выражены также во множестве других произведений культуры того времени [7].

В отношении событий русского расцвета существует целый ряд историографических штампов, искажающих наше видение собственной истории. Это и якобы имевшая место быть, начиная с царствования Ивана III, «европеизация» России, последующие «западничество» и «макиавеллизм» Ивана IV (в правление которого произошел разрыв между идеалом Третьего Рима и реальностью методов его воплощения), «неадекватность» Федора I [8]и представление о Борисе Годунове как об «убийце» [9].

Идею третьего Рима нужно признать абсолютно не имперской, ибо преемство от Византии не подразумевает обращения к земному ее наследству. Претензии на Царьград и ожидание в связи с этим будущего расцвета - позднейшее явление, не характерное для жителей цветущей сложности, но характеризующее первых же представителей XVII века, в котором Россия становится империей.

Далее. Национальная идея обретается нацией в период расцвета, и охраняется в последующий период развития. В период цветущей сложности, единство православной, культурной и монархической составляющих создало то, что и является русской национальной идеей. Она не только в вере, не только в государственности или культуре, тем более она не в «решении» социальных, экономических, научно-технических или военных проблем. Национальная идея России состоит в целокупности русского национального самосознания, в целокупности, которая будучи достигнута и осознана в период расцвета второй половины 15 - первой половины 17 веков не должна быть забыта, изменена, расторгнута или «возрождена». Она, должна быть охраняема, и именно русская идея есть тот «дух жив», который делает наш исторический тип не только самобытной цивилизацией, но и одним из величайших миров, когда-либо записанных на координатах истории.

Русская национальная идея - то, без чего не может существовать русская цивилизация, и можно придумать сколько угодно новых идей, но они не только не станут той реальностью, которой был расцвет, но и отторгнут русскую нацию от собственной идентичности. Только такое образование уже нельзя назвать цивилизацией, а его носителей - нацией... [10]

Подобное понимание исторического бытия разрушается лишь с кризисом традиционного мировоззрения. С XVII века начался процесс вестернизации России, представляющийся как многоэтапная русская реакция на давление извне, помноженная на кризис внутреннего самосознания. Заимствование экономических, технических и военных достижений Европы привело к беспримерному государственному возвышению России, однако обращение к чуждым ценностям способствовало расколу между традицией и новыми идеалами, и в конечном итоге, к постепенному разрушению как первой отечественной империи XVIII - начала XX веков, так и второй, советской, империи. Наступил второй такт третьего периода, либеральный...

Ключевые свойства этого такта - это рационализация, либерализация и демократизация сознания.

Европейская демократия не универсальна. Поэтому важно разделять традиционную европейскую демократию и освобожденную от европейских ценностей, либерализированную демократию, которая основана на отрицании традиции.

Основные черты либеральной демократии - подмена христианских императивов, безыдейность, оторванность от национальной почвы, историософская незрячесть и деспотичность мнений. Основополагающие ценности либеральности позиционируются как общечеловеческие, что противоречит цивилизационнному подходу: то, что вкладывается в это понятие, подразумевает заимствование чужих ценностей, и как результат, потерю собственной самоидентификации. Это происходит за счет привнесения традиционности в жертву индивидуализму, как преувеличенному уважению к человеческой личности, губящему действительную индивидуальность характеров. Подобное жертвоприношение характеризуется расторжением дисциплины и свободы, обязанностей и прав, при этом совершенно упускается из виду одна часть, и абсолютизируется другая, а также не акцентируется внимание на том, что истинная свобода есть преимущественно свобода духовная. Будучи вырваны из контекста, понятия прав и свобод становятся сугубо разрушительными.

Неотъемлемой чертой либеральной демократии является капитализм, который подчеркивает ограниченность этой идеологии, ибо экономика не является самостоятельной составляющей цивилизации, но лишь частью государства. Мало того, с капитализмом насаждается мнение, будто экономика может формироваться только по тем законам, которые актуальны для европейской цивилизации, тогда как, в действительности, сколько существует цивилизаций, столько существует и экономик. Капитализм, кроме всего прочего противоречит самой либеральной демократии, так как наряду с декларацией гражданского равенства он усиливает неравенство экономическое. В итоге, пара либерализм/капитализм характеризует совсем не борьбу за человеческое достоинство, но беспрецедентное перераспределение имущества от традиционных сословий к тем, кто на политических призывах взрастил собственный капитал [11].

Крупнейшей реакцией на бытие либеральной демократии является идеология племенизма, представляющая собой вырванное из гармонии цивилизации и племени представление о нации как сочетании идей крови и почвы. В силу нетрадиционности этого отпора, он стал лишь жесткой парой к «мягкой» либеральной демократии [12].

Социализм, также как племенизм, является реакционной по отношению к либеральной демократии идеологией, использующей нетрадиционные идеалы материального благоденствия. Неудивительно поэтому, что западная политэкономия ставится им во главу угла, а традиционные сословия подменяются буржуазией и искусственно изобретенным «рабочим классом».

Петровская политика XVIII-XIX веков [13] и русская либеральная интеллигенция в значительной мере спровоцировали как февральскую революцию, так и большевистское восстание 1917 года, ставшую одновременно и следствием утраты Россией национальной идентичности, и результатом окончания ресурса петровского военно-технического ответа на вызов Запада. Парадоксальность этой революции состояла в ее двоякости - с одной стороны она была антизападнической, антипетровской, но с другой стороны - антирусской и нетрадиционной.

Характер советского государства носил неоднозначный характер: если ленинский период по праву может быть охарактеризован как антитрадиционный, то короткий отрезок времени конца 1930 - конца 1940-х годов продемонстрировал частичное обращение к традиции. Об этом говорят в первую очередь историософская значимость Великой Отечественной войны, и происходившие в ходе нее возрождение религиозности, увековечивание ратной славы России [14]. Оценить весь третий период истории России (начиная с XVII века) можно лишь рассматривая и петровскую реакцию и сталинскую реакцию как стадии единого движения, начало которому было положено столкновением двух цивилизаций. Двоякость, янусообразность советской идеологии этого времени привела к тому, что хотя 1945 год и вознес Россию на небывалую геополитическую высоту, но когда возникла реальная возможность перерождения СССР на традиционных началах, эта возможность использована не была [15].

Либерализм, племенизм и социализм, абсолютизируя, соответственно, свободу личности, крови и социально-экономических отношений, производят раздробление цивилизационного единства на отдельные составляющие. Главная черта, присущая всем нетрадиционным идеологиям - противопоставленность по отношению к традиции.

Другим общим свойством является прогрессизм - глубоко ложное учение о бесконечном развитии мира от первоначального примитивного состояния к все более и более совершенному, естественно-научной параллелью которого является дарвинизм.

Следующее общее свойство нетрадиционных идеологий - это «вторичная религиозность», которая предполагает попытки «улучшения» религии за счет экуменизма, и взыскание земного рая (хилиазм).

Итак, в истории наличествуют не только три составляющих традиционной цивилизации (религия, культура и государство), но и три нетрадиционных идеологии, последовательно их пародирующих - это либеральная демократия, племенизм и социализм. Эти идеологии можно объединить под именем антрополатрии (с греч. человекопоклонничество) - носящей беспрецендентный характер революции, создающей новую, отрицательную, духовность, которая ведет к обожествлению человека [16].

При этом антрополатрийная вера не только не достигает собственных идеалов, но, напротив, подводит к утрате личностью собственной человечности: в замкнутом круге либеральная демократия/социализм/племенизм индивидуум становится духовно несвободным существом, которое, воспринимает традицию как рудимент «устаревшего» общества. В случае же выхода из этого круга он априори становится изгоем, новым «варваром».

Обманчивость антрополатрийного идеала заключается в том, что на смену либеральной демократии грядет третий такт последнего периода развития - цезаризм: обещая земной рай, антрополатрия приносит диктаторскую, вовсе не либеральную власть. Это предуготовлено всем бытием либерально-демократических обществ: искусственное «развинчивание гаек» неминуемо влечет за собой пародию на самодержавие.

Это постцивилизация, третий, последний, вид обществ: как простые структуры допотопного мира характеризовали период простоты нашей истории, а цивилизации - его расцвет, так третий вид - единая антрополатрийная постцивилизация, - призван стать олицетворением периода мирового распада.

В ней заложена гибель всех известных исторических образований, логический конец истории. Как бы не были страшны классические войны, последний, беспрецедентный конфликт цивилизаций, завершающее столкновение традиции и антрополатрии еще впереди.

Пропасть между традицией и антрополатрией непреодолима как расстояние от праведного Лазаря до богача из евангельской притчи. Наследие основателей цивилизационного подхода, да и просто здравая мысль говорит о том, что если Россия желает, нет, не возврата, не мифического «возрождения», но сохранения и преумножения традиции, то ей нужно соблюсти одно, но весьма сложное правило: как можно ближе к идеалу расцвета второй половины 15 века - первой половины 17 века, и как можно дальше от антрополатрии. Нельзя забывать о многочисленных «-измах», столетиями тревоживших и рвавших на части русскую цивилизацию, невозможно не учитывать опыт либерализма, племенизма, социализма, но изучая, надо понимать, что их выбор далек от традиции.

Традиция или антрополатрия - этот выбор решает все.

Максим Емельянов-Лукьянчиков, кандидат исторических наук