"Мы из штрафбата". Из воспоминаний ветерана...

На модерации Отложенный

После короткого обучения зэков в запасном полку, был сформирован штрафной «батальон имени Л.П.Берия» и согласно запроса, поступившего от генерала К. Рокоссовского, в установленное время новоявленных солдат посадили в вагоны теплушки (товарняк) и отправили к месту назначения.

Штрафник Михайлов И.И. с горечью вспоминает: По дороге наш воинский эшелон иногда делал остановки для решения хозяйственных задач. На станциях расторопные начальники НКВД, как правило, у дверей теплушек всегда выставляли посты, а станционные дежурные, захлебываясь от страха, кричали в микрофон: «Граждане…, граждане пассажиры, срочно освободите помещения вокзала, к первой платформе прибывает эшелон со штрафниками. Граждане…, граждане, берегите себя и свои вещи. Срочно освободите вокзал!»

По прибытии на станцию, в период стоянки поезда – штрафникам разрешалось сходить на вокзал, который, как правило, всегда был оцеплен чекистами, поэтому в точно указанное время все зэки возвращались в расположение своего взвода.

Путь от Барнаула до ст. Поныри Курской области эшелон проделал за одиннадцать дней. В пункте назначения зэков пересчитали и под расписку сдали фронтовому командованию. Фронтовики времени зря не теряли. Они деловито без суеты, согласно заявке комбата Шевчука, выдали штрафникам патроны, гранаты, мины, бутылки с зажигательной смесью и боеприпасы к ПТР-ам, а затем всех пригласили обедать. Новоявленным солдатам очень понравились наваристые фронтовые щи с американской тушенкой, пшенка тоже была обильно сдобрена тушенкой, компот был сварен из сушеной сливы, а белого хлеба каждый старался взять побольше. О таком царском угощении зэки даже не мечтали. После обеда настроение у штрафного воинства, под благодатными лучами июльского солнца значительно улучшилось и до вечера личный состав батальона отдыхал, а вечером под покровом темноты солдат проводили в землянки и разбитые фронтовые траншеи, приказали окопаться.

Я вырыл окоп за толстой грушей, на краю безымянного сада, замаскировал его ветками сирени, а в выдолбленную нишу установил противотанковое ружье, на дно окопа сложил противотанковый боекомплект, связки гранат, бутылки с зажигательной смесью, ПТР-овские патроны, мины установил перед окопом. В этот момент с совещания от командира роты прибыл первый номер боевого расчета и объявил, что бой с танками немцев должен начать наш боевой расчет!!!

    Утром эсэсовцы появились со стороны Поныревских садов и двумя колоннами быстрым спортивным шагом стали продвигаться к траншеям батальона. Все они были высокие, стройные, здоровые, в глубоких стальных шлемах. Они все ближе подходили к позициям штрафников, занявших оборону.

    Я уже ясно видел их лица: загорелые, злые, настороженные и сытые. Подпустив тевтонцев почти вплотную, батальон открыл шквальный ружейно-пулеметный огонь, - соединение немцев сразу опрокинулось, добрая половина их погибла уже в первые минуты боя, а остальные залегли и стали отползать к садам, что зэков воодушевило и они открыли на немцев прицельную охоту: «Есть адин – вдруг констатировал молодой голос слева; пятый - уже докладывал густой бас справа; Осьмо-о-й – радостно и с чувством исполненного долга кто-то кричал слева!»

Уцелело примерно только человек 15-20 немцев, которые добрались до спасительных садов и окопались там. А в это время, дворами, минуя ст. Поныри, со стороны станции Возы послышался густой рокот танковых моторов, который по мере приближения «тигров» усиливался, а земля вдруг, как в лихорадке задрожала мелкой испуганной дрожью… Едва я успел докурить ядреную цыгарку Поныревского самосада, как от комбата прибыл посыльный шнырь с приказом: «Любой ценой продержаться до подхода резервов!» А на окраине садов уже показались два десятка немецких танков и цепь грузовых машин, до отказу заполненных солдатами. Я стал считать: сорок семь машин!

В этот момент танковая армада, в которой насчитывалось триста боевых машин, обойдя Поныри, вышла на оперативный простор (ржаное поле) и устремилась в направлении Малоархангельска, где их уже ждала инженерно-саперная бригада (десять тысяч человек), в которой служили и героически сражались с врагом инженеры Москвы и Ленинграда (по приказу Сталина их берегли). Теперь стало известно, что немцы схитрили: танки подвезли эшелонами на разъезд между ст. Возы и ст. Поныри, - выгрузили, построили фалангой и бросили в атаку. Чтобы остановить врага, сыновья Москвы и Ленинграда с минами и гранатами бросались под танки и остановили их.

Примерно за полтора часа боя погибли все саперы и сгорели все немецкие танки. А в Понырях больше тридцати «тигров», сокрушая снарядами сады и палисадники колхозников, вышли в расположение штрафного батальона. За ними пригнувшись, шла пехота! Минайлов вспоминает: «У меня что-то забурлило в животе, а ладони стали влажными, как-то самопроизвольно я сорвал ветку горькой полыни, разжевал её и проглотил».

    Как только «тигры» вошли в сектор обстрела, я уже ничего не чувствовал и повернувшись к первому номеру, позвал: «Иван, Иван…, но Иван, уткнувшись лицом в землю, молча лежал рядом с ПТР-ом, а «тигр», злобно урча мотором, надвигался на наш окоп. Что было делать? Я обнял убитого друга и спусти его на дно окопа, пожалуй, там он и лежит до настоящего времени, а когда распрямился, то увидел, что «тигр» задрав нос и подставив брюхо уже поднимался на впереди лежащий холмик.

Что поделаешь? Нужно было защищать себя! Как учили, - я прицелил-ся и выстрелил в широкое днище танка, попал… Танк, кутаясь в клубы черного дыма, загорелся, а потом взорвался. Радость была неописуемой, но не успел я еще побороть ошеломляющий восторг, как увидел, что еще один «тигр», подставив свое черное брюхо, взбирается на солнечный пригорок. Брюхо «тигра» - довольно широ-кое и промазать было трудно, поэтому ещё один немецкий экипаж навечно остался в Поныревской земле… Траншеи штрафников ощетинились шквальным огнем, а на правом фланге подбитый крайний танк развернулся к садам и никем не управляемый, уперся в огромный ствол ракиты, оставив без прикрытия солдат Вермахта, которых штрафники забросали гранатами. Чудом уцелевшие пять танков остановились и стали обстреливать наши позиции из пушек и пулеметов. Снаряды кучно ложились на наши окопы, комья земли сыпались на меня со всех сторон.

    В огне всё ревело, погибало и рушилось; разнобой солдатских голосов был сдобрен отборным матом, слышались предсмертные крики: умирая, юные штрафники звали маму!!! Моё противотанковое ружьё было разбито, поэтому я перешел на позицию убитого пулемечика, сменил ленту и в этот момент неожиданно со стороны вокзала вдруг заработали проклятые «Шмайсеры». Я отчетливо понял, что спасения нет и мы все погибаем!» Весь охваченный дрожью, я развернул революционный «Максим» и стал сечь кусты привокзальной сирени, где прятались гитлеровцы. Лихорадочно вставляя последнюю ленту, совершенно оглохший от разрывов, вдруг краем глаза заметил, как в 20-ти шагах от меня ползет танк, а на левом фланге штрафники с криками «Мы из штрафбата! Ура-а-а…Ура-а-а!, сошлись с немцами в жестоком рукопашном бою. Почти рядом с собой я увидел юного зэка. Он сидел в окопе, как-то неестественно, откинув голову назад, а из его горла била струйка крови. Сердце моё замерло, дыхание рефлекторно сдавило… Я схватил связку гранат и швырнул тигру под выхлоп, раздался взрыв, меня подхватило вихрем и я провалился в какую-то яму, стены которой жадно лизали языки красного пламени.

Очнулся я на спине комроты майора Волобуева (из Воронежа), когда он бежал к вокзалу. Территория сплошь была покрыта телами: немцы и зэки дрались даже умирая, среди сотен убитых были и тяжелораненые. Всё пространство перед вокзалом шевелилось; стоны и крики с просьбой о помощи отчетливо были слышны и я вновь потерял сознание. Второй раз очнулся уже в подвале вокзала, узнал, что мы все ещё в Понырях. От батальона из 800 (восемьсот) человек чудом уцелели только 37 человек. С ранением в область грудной клетки – я чувствовал себя беспомощным и совершенно ненужным: не знал, что сказать и что делать…

К вечеру прибыл товарняк, раненых погрузили в вагоны и отправили в г. Солнечногорск Московской области. После длительного лечения, медики признали меня инвалидом первой группы и уволили из рядов Красной Армии. В Рыльске я с отличием закончил агрономическое отделение сельхозтехникума и работал в Южной Осетии, в колхозах и совхозах Курской области. Однако в орловском совхозе «Куликовский» не сумел угодить вороватому краснопузому директору и был уволен с должности агронома-овощевода, потом долго подвергался преследованиями со стороны милиции.

Думаю, что жертвы, которые понес народ в период войны были не напрасны. Власть злобствующих коммунистов кончилась, что радует и помогает жить, что же касается краснопузых, то они всегда старались с русского народа содрать шкурку, - полагая, что у него их восемь.