Творческий барин

Как-то в одном телевизионном интервью начала 2000-х Никита Сергеевич Михалков рассказал историю из далекого советского прошлого. Мол, ожидая в очереди на прием к какому-то крупному киночиновнику, он увидел, как из кабинета выходит режиссер Озеров, по-видимому, закончивший какое-то очередное согласование по поводу очередной части своей киноэпопеи “Освобождение”. И сетует Озеров как бы в пространство, что вот, мол, как устал он и замучался снимать эти бесконечные батальные сцены. Так, мол, хочется снять простой фильм про людей, про жизнь. Он, она, у них любовь… “А за окном – танковая дивизия!” – добавляет Михалков (или кто-то другой из присутствующих, такой же остроумный).

Прошло время, и Михалкову, иронизировавшему над творцом советской “официальной киноверсии войны”, самому представилась возможность показать, на что он способен в плане “танковых дивизий” – своя “киноэпопея про войну”, в которой по закону жанра требуется переплести в красивый сюжет людские судьбы в декорациях масштабных военных и исторических событий. Но вместо ожидавшегося публикой много лет эпического полотна кисти признанного мастера зрелище получилось весьма удручающее. Последствия глубокого впечатления, произведённого на Никиту Сергеевича “Спасением рядового Райана” (а он в своё время сообщал широким массам именно эту причину вдохновения), напоминают последствия визита “в Европу” зажиточного русского барина образца первой половины XIX века, очаровавшегося тамошним театром и пытающегося сообразить нечто подобное из подручных крепостных. Со всеми возможными издержками.

И “Предстояние”, и “Цитадель” – это одно большое home video семейства барина Михалкова с крепостными-статистами, костюмированное “под Великую Отечественную”. Поскольку снимать кого-то, кроме себя, любимых, не хотелось, а придумывать другой сюжет, кроме первой части “Утомлённых”, было лень, героический комдив Котов, сгинувший в сталинских застенках, был возрождён, а дочка его мелкая укрупнена до текущего возраста дочки Барина и имеет возможность на развалинах Сталинграда продемонстрировать умирающему танкисту Дормидонту вполне сформировавшуюся грудь.

Повсюду вместо внятного логически связного сюжета висят ясно различимые таблички “Так по сюжету надо”. А надо, видимо, “отразить авторское видение событий и эпохи”. И автор очень много хотел нам сказать, но был на редкость косноязычен, в результате чего главные герои становятся мебелью, наблюдающей какие-то творящиеся “события”, то сами “события” замирают, дабы герои имели возможность вести на дне воронки во время атаки задушевные беседы. А военные эпизоды и батальные сцены из фильма к Великой Отечественной войне относятся примерно так же, как “Звёздные войны” Лукаса к освоению космоса. То есть никак. Общее впечатление остаётся примерно такое же, как от душераздирающего опуса еврокинематографистов “Враг у ворот” – русских весь фильм мочат толпами и пачками, а потом они каким-то загадочным образом внезапно всех побеждают.

Но если в случае с “Врагом у ворот” этот образ так и остался загадочным, то Никита Сергеевич просвещает нас, что именно повергает врагов в прах и спасает советских солдат – это судьбоносные комарики и паучки, посредством которых действует, несомненно, божественная сила, приводящая толпы грязных оборванных и голодных “шрафников” к победе над безукоризненной немецкой военной машиной с её устрашающими парусными танками и несокрушимыми каменными цитаделями образца XVII-XIX вв, в которых немцы каким-то образом умудряются “менять расположение огневых точек”. Не иначе, после каждой русской атаки продалбливают в стенах новые амбразуры.

Но ярче всего, на мой взгляд, представления Михалкова о войне и его желание достоверно её зрителю показать выражены во вполне мирном эпизоде фильма, когда главный герой просыпается у себя дома на следующий день после прибытия с фронта и ходит по дому в тельнике. Просидевший четыре года в страшных сталинских лагерях и потом ещё два года в окопах солдат штрафного батальона откормлен по лучшим буржуазным стандартам нашего времени. Конечно, другие любители “творческого видения истории” уже успели порадовать нас упитанными розовощекими девочками-блокадницами, но сытый откормленный барин, чуть заплывший жирком вместо худого и бледного жилистого “окопника” – это да, это пять с плюсом.

Впрочем, к моменту выхода “второй части второго фильма” Никита Сергеевич, год назад распинавшийся о том, сколько он отсмотрел кинохроники и сколько просидел в архивах, уже осознал, что продать фильм как “исторически достоверный” не получилось и не получится, и предложил зрителю “смотреть этот фильм как притчу”. Какая может получиться притча из набора унылых устаревших антисоветских штампов, позаимствованных из подшивки “Огонька” перестроечных времен, “злого Сталина”, “вечно пьяных бездарных генералов”, “массовых атак с черенками от лопат наперевес” и прочего “завалили трупами”, – не ясно. И зритель по этому вопросу уже довольно наглядно “проголосовал рублём”, провалив в прокате и вторую часть тоже. Видимо, мало кому интересны потоки антисоветчины, исторгаемые в промышленных масштабах обласканным советской властью Барином.

Я считаю, что и весь прочий “богатый внутренний мир художника” тоже не нуждается в каком-либо новом отражении после одного известного эпизода “общения с народом”. Наблюдая, как в сталинских застенках трое злых чекистов, дробя свинченному Барину кувалдой кисть руки, заставляют его подписать какую-то бумажку, я думал, что это будет торжественное обещание никогда больше не бить ногами по лицу свинченных нацболов. Оказалось – просто донос.