Прецедент свободы. Юбилей выборов

Два десятилетия назад состоялись первые всенародные выборы президента России. Из них выросла сегодняшняя избирательная система, ключевой механизм которой описан словами Путина: «Сядем и договоримся» 

12 июня 1991 года Борис Ельцин был избран главой Российского государства (еще РСФСР), набрав более 57% голосов. Его окончательное и бесповоротное вхождение в большую политику тем самым обрело уже не социологическую, а правовую легитимность. Но одновременно содержало в себе еще одно, возможно, самое крупное, даже по сравнению с прибалтийскими республиками, зерно развала Союза.

Конкурентов у Ельцина тогда не было. Николай Рыжков, занявший второе место, пришел к финишу с неполными 17 процентами. За ним следовал «вечный третий» Владимир Жириновский, являющий сегодня пример удивительного политического долголетия, сравнимого только с иными советскими образцами, описывавшимися поговоркой: «От Ильича до Ильича без инфаркта и паралича».

Реальным конкурентом для Бориса Ельцина был Михаил Горбачев. Камуфлировать это обстоятельство уже было невозможно. Потом, правда, в их противостояние вмешалась «третья сила» в лице путчистов, что, собственно, и ускорило развал СССР. А значит — таков каприз истории — путчисты, сами того не желая, сыграли в пользу Ельцина.

Как ни относись к той электоральной кампании, она, как и выборы в Верховный совет двумя годами раньше, как и выборы Президента СССР, создала еще один важнейший прецедент свободы: выяснилось, что народ может путем непосредственного волеизъявления сознательно выбирать себе лидера. Правда, в меньшей степени тогда избиратель думал о том, что, выбирая, он разделяет все риски, связанные с тем или иным лидером. И нечего потом пенять на изменившиеся обстоятельства, если ты сам, находясь в здравом уме и твердой памяти, опустил в урну бюллетень с соответствующей фамилией. Пройдет меньше десяти лет, и тот же самый народ очень устанет от этой ответственности за свое решение и решит не разделять ее с избранной властью. Выборы превратятся не в акт активного действия, а в акт пассивного действия, станут всего лишь подтверждением собственного безразличия к тому, кто находится на первом (по Конституции) государственном посту.

Когда произошло грехопадение, которое привело к персоналистскому режиму в России с почти неведомой истории формой двуглавого правления и феноменом неформального руководства под вывеской «национальный лидер»?

Тогда, когда был расстрелян парламент? Возможно. Каким бы ни был Верховный совет, он имел статус законного органа власти. Но в то время парламент совершенно отчетливо дал понять, что готов выйти за пределы своей легитимности. Что и спровоцировало короткую, но уже кровавую гражданскую войну.

Или когда выборы 1996 года были выиграны дорогой ценой? Дорогой и с точки зрения здоровья самого Бориса Ельцина, и с точки зрения потраченных на кампанию финансовых и политтехнологических ресурсов. Возможно, это и есть точка грехопадения демократии, ведь именно оттуда родом олигархический капитализм, предтеча нынешнего «капитализма друзей».

Но правда и в том, что оптика 1996 года была совершенно другой: имелся выбор между коммунистами и ближайшим окружением Ельцина с вошедшим в историю «их духовным отцом Сосковцом». И в этой ситуации олигархи, поставившие на Бориса Николаевича, казались наименьшим злом.

А может, грехопадение произошло тогда, когда Ельцин — добровольно или добровольно-принудительно — избрал себе преемника? Не народ выбрал себе кандидата в президенты, а сам президент. Не народ определял, с каким «меню», состоящим из разных политиков, ему иметь дело на выборах, а узкий круг высших политических чиновников.

Например, Андрей Вавра, бывший спич-райтер Ельцина, свидетель тех событий, считает, что именно модель преемничества оказалась разрушительной для политической системы России. Вот его мысль, высказанная в ходе дискуссии в фонде Гайдара: «Думаю, этой точкой стало решение, которое в тот момент представлялось единственно возможным, обусловленным конкретной политической ситуацией. Имею в виду принцип передачи власти доверенному лицу (тут я не про личности, а именно про сам принцип). Одноразовое действие, превратившееся в скором времени в базовый принцип всей нашей политической системы. На ключевых постах оказались доверенные лица. «Свои». Но доверенные лица не могут все делать сами. Они должны тоже опираться на таких же доверенных лиц — тоже на «своих». В результате страна разделилась на «своих» и всех прочих».

По-моему, очень точное определение сути новой политической системы, ставшей для нас такой привычной. И тупиковой с точки зрения развития страны.

Так прецедент свободы путем нескольких реинкарнаций привел к формированию несвободной политической системы, системы с ограниченной легитимностью и неполным представительством интересов населения России.

Так президент свободы привел к власти — буквально «за ручку» — свою полную противоположность. Антагониста во всем, который и свою политическую карьеру-то строил и строит, отталкиваясь от противного — от 1990-х годов, десятилетия Ельцина.

…Двадцать лет — это очень много. Какая пропасть отделяет 1950-й и 1970 год, 1970-й и 1990-й! Дистанция между 1991-м и 2011-м тоже велика, но преемственность в режимах, как выяснилось, не меньшая, чем, скажем, между сталинским и брежневским. Один вытекал из другого. Парадокс истории в том, что из свободных выборов 1991 года выросла избирательная система сегодняшней России, чей ключевой механизм описан лично Путиным В.В.: «Сядем и договоримся».

Жаловаться на эту ситуацию некому. Тот самый российской народ, от имени которого написана Конституция, добровольно расстался со своей естественной и легитимной функцией — быть источником власти. И исправить эту ситуацию некому, кроме российского народа.

Если он, конечно, этого еще хочет. И не умирает от зависти, вспоминая себя двадцатилетней давности — молодого, пассионарного, полного сил и стремления к свободе.