Почему вспоминают социализм?

Мне кажется, что основная черта русской матрицы и ее двойственность состояли прежде всего в том, что Россия – это действительно два в одном.

Это огромная Индия, управляемая маленькой Британией. Или, если угодно, образ города на болоте, причем болото можно для удобства назвать Солярисом, если для кого-то это слово оскорбительно. А город – это государственная структура, над ним надстроенная.

Соприкасаются они сложным образом, как вообще соприкасается камень с болотом. Они друг другом не управляют. Они абсолютно разделены, отсюда двойная мораль. А коррупция – не более чем механизм отношений между ними. Механизм откупа народа от государства. Впрочем, зачем говорить «коррупция», если есть слово «традиция», как сказал Михаил Успенский. Мы платим им за то, чтобы они не мешали нам делать наши дела.

Устройство болота абсолютно табуировано для него самого, оно не хочет думать о себе, но мы благодаря некоторым мыслителям, зародившимся в этом болоте, примерно знаем основные его структуры. Оно всегда горизонтально, оно не любит вертикалей. Для него важны земляческие, родственные, семейные связи, «Одноклассники.ру», «Сокамерники.ру», друзья по школе и т. д. Оно, как правило, абсолютно неизменно, как отметила Олеся Николаева, в своих принципах. Оно не эволюционирует, в нем все сохраняется. Оно всегда недовольно и вместе с тем не хочет никаких перемен. Оно великолепно решает непрагматические задачи и совершенно не умеет решать задачи конкретные. Недаром на Западе в ходу такая поговорка: на трудную задачу зовите китайца, на невозможную – зовите русского.

Одновременно существует город, который все это время довольно быстро деградирует. Деградирует в силу коррупционности, в силу полной неспособности к конкретным действиям, в силу отрицательной селекции, по которой в эту верхушку отбираются люди. Иными словами, русская матрица наиболее подробно и детально описывается повестью Стругацких «Улитка на склоне», где существуют отдельно лес и институт. Институт деградирует быстрее леса, поскольку в отличие от леса ничего не делает. Лес застыл в своем гомеостатическом состоянии, но тем не менее тоже довольно быстро заболачивается.

Вот эта матрица – лес – институт, когда все главные государственные функции каким-то образом делегированы власти, а народу остается служить для нее сырьем, очень эффективна действительно для феодализма. Но вызовам ХХ века, как мы понимаем, она не соответствовала. Поэтому русская государственность была абсолютно мертва уже к 1914 году.

Начиная с 1914-го она начала получать все более мощные гальванические удары. Самым мощным таким гальваническим ударом была русская революция, затем три волны террора. И, наконец, Великая Отечественная война. Труп получал все более мощный ток. И за этот счет ходил. Ходил до 1978–1979 годов, пока не начал разлагаться на глазах.
Изучать опыт СССР

Но тем не менее советская власть при всех своих ужасах породила один очень существенный феномен, к которому нам, как мне кажется, придется возвращаться еще неоднократно. Это феномен посредников между лесом и институтом, некое третье сословие народа, которое не власть и не народ, а так называемая интеллигенция.

Главные прорывы в русской истории за все время существования России – рискну сказать ужасную вещь, но это так – были связаны с советским проектом и особенно с его последними годами, начиная с полета Гагарина, 50-летие которого мы отмечаем, и кончая могучим расцветом русской культуры в 70-е годы. Ничего подобного тому, что имели в 70-е, мы не будем иметь еще весьма долго. Тогда на доске стояла очень неочевидная комбинация, которая в 1985 году была просто решительным движением руки сметена с этой доски. Мы, безусловно, должны ее возродить, заново выстроить и доиграть до конца. Поскольку ситуация нового состояния народа… Кстати говоря, авторская песня ведь тоже его маркирует: народ – это тот, кто пишет народные песни. Так вот появление авторской песни знаменовало собой появление нового народа. Это появление интеллигенции.

У нас есть всего два сценария, по которому этот посредник может возникнуть. Это либо человек из народа, который чего-то добился и выучился, как Михаил Ломоносов, либо человек из аристократии, который почему-то заинтересовался народом, как Лев Толстой. Но именно такие фигуры, условно говоря, третьи в этом бинарном противостоянии, и могут двинуть Россию куда-то вперед.

Россия больше всего преуспела в тот момент, когда интеллигенция, условно говоря, люди с низовым происхождением, но с большим количеством собраний сочинений в книжных шкафах, стала составлять безусловное большинство народной массы. Когда к 70-му году процент людей с высшим образованием в стране впервые перевалил за цифру 50. И это и есть выход из бинарного, абсолютно бесплодного, уже неактуального сегодня противостояния массы и элиты. Именно формированием этой новой интеллигенции, как мне кажется, мы и должны заниматься.

Совершенно очевидно, что Россия, как правило, безуспешна в производстве товаров. Но очень успешна в производстве сред. Производство сред, мне кажется, и должно стать главной задачей. Мне видятся здесь всего три задачи на данный момент, которые надо действительно оперативно решать. Поскольку бренд «Советский Союз» сейчас не занят, я говорю о журнале, а журнал такой был в свое время успешен, нам необходим журнал, нечто вроде вестника по изучению античной культуры, который бы назывался «Советский Союз» и изучал технологии Советского Союза. Хорош или плох был этот Союз в 60–70-е годы, а он был, безусловно, плох во многих отношениях, он был прорывом из русской матрицы и в этом смысле ее спасением. Поэтому журнал, в котором на хорошем научном и культурном уровне освещались бы проблемы 60–70-х годов не так, как это делает Леонид Парфенов с точки зрения гламурной, но, безусловно, в том направлении, которое он открыл, насущно необходим. Мы откатились назад от этого уровня и в своем движении к будущему обязательно эту фазу еще раз минуем.

Второе, что необходимо делать немедленно.

Подготовка и попытка сформулировать тот общенациональный непрагматический проект, который мог бы сегодня одинаково заинтересовать элиту для его спонсирования и массы для работы в нем. Я думаю, что таких проектов может быть всего два. Либо это великий космический прорыв, вроде полета на Марс, либо модель лучшего в мире образования, для которого в России, безусловно, есть все резервы и традиции, но нет никакой государственной воли.

Третье, что мы должны обязательно делать. Это то самое создание сред, как они создавались в Советском Союзе, о котором мы говорили: активная работа по созданию новой диссидентской среды, которая бы имела свои бюллетени, журналы, свою сетевую культуру (у нас это в Интернете неплохо поставлено), формирование детских кружков, вплоть до модельных, до самых примитивных, потому что именно из этих кружков и сред вышла вся сегодняшняя элита. В общем, если сегодня мы сформируем новую интеллигенцию, ничего в политическом смысле делать уже не понадобится, она все устроит себе сама.
Первооснова

Сейчас, может быть, я назвал важные вехи, хотя они такие противоположные по сути своей. Но в целом, мне кажется, есть вещи вторичные по отношению к базовым основам. Вот, например, имеется Министерство образования. Но какое же образование без культуры? Цель образования – воспитание личности, которая вроде бы должна уподобляться образу Божию. Однако, в общем-то, ныне преследуется цель создать некого робота на сегодняшний день, киборга, выполняющего определенную функцию. А потому, безусловно, без культурного главенства образование бессмысленно.

Обратимся теперь к сельскому хозяйству. У нас была такая программа «Культура села». Все мучились: что ж туда внести? У меня тогда появилась такая мысль, родилась формула даже, что в сельском хозяйстве образ жизни важнее результата труда. Министр сельского хозяйства в какой-то степени должен быть подчинен министру культуры. Почему? Да если мы хотим на земле производить конкурентоспособную продукцию, неминуемо и естественно придем к интенсивному производству. Однако не знаю, получим ли повсеместно те результаты, на которые рассчитываем, в условиях малого плодородья почвы и не очень-то благоприятного климата на большей части страны. Думаю, вероятность этого невелика.

В то же время мы понимаем: нам важно, чтобы на этом большом пространстве жили люди. И тогда предложили: давайте подойдем к сельскому хозяйству как к образу жизни человека, у которого рождается много детей, который живет на земле. Это важнее, чем результат труда. И разработаем программу, по которой бы действительно необходимая достаточность материального положения крестьянина, его благополучия, образования и всего остального обеспечивала ему этот образ.

Безусловно, работа Министерства спорта и туризма без культурной составляющей – это подготовка накачанных людей, больше похожих на животных, чем на гомо сапиенс. Как-то на одном из совещаний в Великих Луках мэр города обратился ко мне с просьбой: вы не могли бы поговорить с министром спорта, чтобы закрыть у нас Академию физической культуры. Спрашиваю: зачем? Да, знаете, отвечает городской голова, 90 процентов выпускников этого вуза идут потом в бандитские группировки.

Попутно отмечу: сегодня мощнейшая культивация спорта как некоей национальной идеи – заблуждение.

А что говорить о Министерстве социального развития и здравоохранения! Если бы мы сегодня придавали то значение культуре, на которое она имеет право, у нас было бы меньше наркоманов, у нас было бы больше нормальных семей.

Так вот, роль и значение культуры, вообще министра культуры, считаю, должны быть многократно повышены.
Коллективное бессознательное

Второй тезис, который хотел бы донести. Когда-то мне довелось заниматься психоанализом, я много времени отдал изучению трудов Фрейда и Юнга. У Юнга есть деление – базис Юнга, где есть логика и этика. Россия – страна этическая. Способ мышления русского народа – этический. Православие – иррационально-этическое пространство. Все изменения, все революции в России происходили по этическим мотивам, начиная с революции Ленина, где политические лозунги не подкреплены никакой логикой. Военный коммунизм рассыпался, а НЭП формировался на основе столыпинских реформ. Потом была борьба с привилегиями. Потом пришел человек, который опять-таки был востребован именно в этическом плане после стареющего Ельцина.

И сейчас на нас надвинулась колоссальная проблема, потому что народ перестал верить сердцем, что власть честна, она думает о стране. И вы знаете, Европа логична, рационально логична. Протестантство рационально логично. А мы этичны. И в этом смысле культурная матрица в России имеет очень важное значение. Она, безусловно, связана с православием. Сегодня никто из великих людей вообще-то не объяснил причины великой русской революции. И если Раскольников, живущий с ошибкой восточного сердца, когда придумывается сверхзадача и человек приносит себя в жертву, то Раскольников после каторги покаялся. Если революция – это наказание, то после этого страшного времени 70 лет без покаяния мы вернулись в образ Лужина. И сегодня мучаемся в этом образе.

Я думаю, долго не будем в этом состоянии находиться. И безусловно, сегодня этот вопрос самый главный: понять, что такое этическое пространство в России сегодня с точки зрения экономического устройства. Потому что, с моей точки зрения, этика капитализма противоречит этике православия. Почему сегодня вспоминают социализм в том числе.

Вы знаете, мотивация деньгами в капитализме – это одна сторона. Мотивация с совестью – это другая сторона. Я задумался: а можно ли, чтобы был такой строй, как социализм, чтобы человек трудился и работал в меру своего таланта и физических возможностей, а получал ровно столько, сколько нужно для жизни? Чтобы не было мотивации деньгами? Мне кажется, для России это все… Я воспроизвожу некие мазки вот этого коллективного бессознательного, вот этой культурной матрицы, которая, безусловно, во многом была определена две тысячи лет назад, тысячу лет назад Россия приняла в себе этот генокод.