В Оружейной палате завершился фестиваль Николая Петрова

В концепции Фестиваля “Кремль музыкальный”, который вот уже двенадцатый раз проходит в Оружейной палате Московского Кремля, главный акцент по-прежнему делается на современных пианистах. Художественный руководитель фестиваля, народный артист СССР Николай Петров, планомерно “собирает” самых талантливых молодых пианистов буквально со всего мира, представляя их российскому слушателю. Благодаря телеканалу “Культура” аудитория фестиваля огромна, а в этот раз “Кремль музыкальный” (при помощи “Газпромбанка”) параллельно проходил и в Брянске. Мощный десант музыкантов целую неделю завоевывал этот старинный город. Там играли пианисты из России, Германии, Японии, Израиля, Великобритании, а завершились брянские ассамблеи тем концертом, который открывал московскую часть фестиваля: выступлением дуэта Николая Петрова и Александра Гиндина с оркестром “Российская камерата” под управлением дирижера Андрея Кружкова. Звучала интереснейшая программа из сочинений для двух клавиров с оркестром представителей рода Бахов, в том числе, кажется, еще не исполнявшийся в России Концерт ми-бемоль мажор В.Ф.Баха.

Из многообразия событий особенно приглянулись два фортепианных вечера. Объединил их героев – украинского пианиста, представляющего ныне Германию, Андрея Юсова и преподавателя Московской консерватории Вячеслава Грязнова – один факт биографического свойства. Оба музыканта участвовали в Международном конкурсе пианистов в Миннесоте (США), где не прошли на второй тур. Там их игру услышал Николай Петров и, восхищенный их искусством и несправедливостью вердикта жюри, решил пригласить в Москву.

Юсов должен был участвовать еще в прошлом фестивале, но исландский вулкан и перебои с авиарейсами помешали осуществиться запланированному концерту. Зато теперь артист получил “бонус” в виде дополнительного выступления в Брянске, где был встречен, судя по интернет-откликам, на ура. То, что его “скинули” с конкурсной дистанции, представляется вполне естественной вещью, так как он – пианист “неформатный”, ведущий собственный диалог с музыкой. Впрочем, свою программу он построил удачно, соотнеся “сложного” Шуберта и “популярного” Шопена. Шуберт, впрочем, показался более органичным: дело в том, что чуть поверхностная манера туше Юсова, с высокой кистью и плоскими пальцами, не позволяла ему “вытянуть” из рояля полновесный, певучий звук, пусть даже этим инструментом был “Стейнвей”.

Для стилистики Шопена это недостаток. Все-таки и Баркарола, и Фантазия фа минор требуют тембрального разнообразия и не такого жесткого туше. Как показалось, у Юсова тут концепция явно преобладала над эмоциями, что и отразилось на облике Шопена, суховатом и рационалистичном.

А вот в Сонате №18 соль мажор Шуберта “отстраненная” манера игры Юсова позволила передать и светлое простодушие финала, и наигранный драматизм эпизодов первой части и Менуэта. Но все же истинный облик пианиста раскрылся в пьесах открыто виртуозного плана. Военный марш Шуберта в обработке Карла Таузига дал, наконец, возможность Юсову блеснуть замечательной пальцевой техникой, точностью в скачках, а преимущества его высокой кисти в октавах были неоспоримы. “Полет шмеля” в джазовой версии был сыгран артистом с явным удовольствием от собственной пианистической свободы, приведя в закономерное состояние эйфории аудиторию Оружейной палаты.

В том, что “Стейнвей” – всегда “Стейнвей”, о чем торжественно сообщил неизменный ведущий фестиваля Петр Татарицкий, публика смогла убедиться на концерте Вячеслава Грязнова. Уже первые ноты, взятые на рояле этой фирмы – партнера “Кремля музыкального”, продемонстрировали, что перед нами не только виртуоз, но и незаурядный музыкант, тонко чувствующий природу инструмента и умеющий “вытянуть” из него самые сокровенные нюансы. Трудно сказать, “виновата” ли в этом отечественная фортепианная школа, или это личные достоинства Грязнова. Наверное, оба фактора сыграли роль в том, что рояль в этот вечер превратился в настоящий оркестр. Да и программа способствовала этой метаморфозе, ведь Грязнов, тоже “неформатный” пианист, представил свои собственные транскрипции таких симфонических партитур, как Прелюдия к “Послеполуденному отдыху фавна” Дебюсси, Адажиетто из Пятой симфонии Малера и “Ромео и Джульетта” Чайковского. Что-то прозвучало более естественно, как, скажем, Дебюсси и “Ноктюрн” из квартета Бородина. Другое показалось менее удачным, как, к примеру, увертюра Чайковского. Но в целом впечатление осталось очень сильным именно от личности артиста, от его владения инструментом и умения подчинить свои большие технические возможности идее и образу. Особенно поразительно у Грязнова получалось “бестелесное” пиано, тишайший нюанс, при котором все же пела каждая нотка. Среди транскрипций не потерялся “Ночной Гаспар” Равеля, сыгранный с тем же вдохновением и интересными музыкантскими трактовками, что и собственные переложения. Думается, что обращение к жанру транскрипции помогло во многом обрести Вячеславу Грязнову свой исполнительский стиль и перейти из категории “молодых лауреатов” в фазу зрелого мастера, каким он предстал в концерте “Кремля музыкального”.