Неубиваемые герои из эпопеи Никиты Михалкова

Вспомним: персонажи Михалкова и Меньшикова, богатыри — не мы, воскресли 15 лет спустя (в 1994-м авторы не оставляли им шансов на жизнь) в некрофилической батальной мозаике «Предстояние», посвященной началу Великой Отечественной войны. Стиль трагической монументальной фрески воспротивился режиссеру отчасти потому, что разорванные во времени и пространстве сюжетные нити он планировал связать в третьей серии. И само воскрешение героев в оборванном на полуслове фильме, и перелицовка дамы их сердец из хрупкой Дапкунайте в крепенькую Толстоганову вызывало недоумение.

Все разъяснилось-собралось воедино в «Цитадели». Энергичное линейное повествование о восьми днях 1943 года решено в разудалом жанре «небывальщины».

Сюжет. Арсентьев по приказу Сталина разыскивает Котова где-то в условных сталинградских степях (потому что без таких, как Котов, войну не выиграть), дабы поручить ему возглавить войско из 15 тысяч тыловиков, вооруженных палками. И взять во что бы то ни стало условную тевтонскую цитадель — упроченный древним камнем оплот фашистов. Помогут советским былинным героям: комар (залетевший сюда явно из «Сказки о царе Салтане»), паучок (он привяжется к прицелу вражеского пулемета и призовет смерть на голову интеллигентного пулеметчика, слушающего Вагнера) и белая мышка-норушка (та, что хвостиком махнет, керосин прольет, и вражеская крепость взорвется на глазах у изумленного геройского воинства). А еще есть сквозной герой — не мохнатый шмель, бабочка, легкокрылый мотылек, вьющийся вокруг обреченной головы Мити Арсентьева. Палача и спасителя Котова. Орудия и жертвы режима.

Это кино про то, что на себя надейся, а в отношениях с Господом не плошай. Чудо — всегда с тобой. Оно рождается в начале фильма в образе комара. Пищит над ухом бойца. Хлоп! И отвел смерть от бойца в окопе, «да спокойно в свой удел через море полетел». Новорожденный младенец в материнской «замазке» грузовик с ранеными спасет. И Надя папу встретит. И мина тебя полюбит. Только верь. А не веришь — взрыватель на место не встанет. Погибшие — не оживут.

Фильм решен с храбрым оперным замахом (трехактное строение со спасительной кодой). Опереточным удвоением (две старушки на семейной даче Котовых, два новорожденных, две волшебных мины, две атаки на неприступную каменную крепость). Театрален многослойно загримированный Сталин-Суханов, поднимающий веки лишь для того, чтобы «зарезать» взглядом собеседника. В окопных и фронтовых сценах сплав драмы и несокрушимого юмора шибает с экрана энергией былой михалковской режиссерской силы. Но в середине фильма герои возвращаются в комдивское имение. Тут начинается другое кино, путаное, вязкое. Несмотря на всю мелодраматическую истерику, богатая интимная биография Маруси-Толстогановой, вынужденно меняющей мужей, малопривлекательна. В дачном доме, даром что кругом война, жизнь будто замерла в сонном царстве. Только воздушной атмосферы, звенящей невысказанной драмой взаимоотношений, как в оскароносных «Утомленных солнцем», — нет. Поймав журавля в небе в «Неоконченной пьесе для механического пианино», режиссер пытается повторить свой фирменный жест… Но в кадре возникает журавль резиновый.

Сжатый в руке комдива он пищит из последних сил. На поверку выходит надрыв под аккомпанемент пыльного рояля. Заявленный колдовской флер — чеховская взвесь иронии отчаяния — выветривается, разбивается о лодку коммунального быта.

Сам белозубый Котов — продолжение портретной киногалереи доподлинных «…спасителей, могучих избавителей». Не болтунов-либералов, не прозападных интеллектуалов. Царственных отцов отечества (Александр III в «Сибирском цирюльнике»). Вершителей справедливости (старшина судей в «12»). Непобедимых командиров, готовых на подвиг — хоть с палкой, хоть со скипетром, хоть со стальным когтем Фредди Крюгера. Если говорить о мифологической основе фильма — то народный миф здесь и олицетворяет прежде всего Котов (собирательный образ репрессированных военачальников от Тухачевского до Уборевича). Герой эпоса на белом коне, мученик и титан. «Вы большой человек, — говорит ему страдающий плоскостопием «епиходов» Кирик, очередной муж Маруси (Владимир Ильин), — если бы не мы, маленькие люди, не было бы вас, больших». Большого Котова Бог управил ответствовать и направлять. Миловать и наказывать.

В «Цитадели», которая смотрится, конечно же, лучше, чем «Предстояние», — с большей очевидностью проступают черты стиля «позднего Михалкова». Когда вроде все есть. И жанр придуман. Впрочем, сказка не очень срастается с дотошностью выписывания реалий, а метафоричность временами навязчива. И юмор каскадный есть. И переживания нешуточные. И кастинг даже на эпизодические роли точечный. Чего стоит эпизод с пьяным вдупель генералом (Романом Мадяновым), посылающим штрафников на гибельный штурм под прицелом заградотрядов. Или эпизод родов под артобстрелом бабы, изнасилованной немцем (Анна Михалкова), целомудренно рожающей в кадре маленького Иосифа прекрасного, разумеется, Виссарионовича. Игра актеров временами — совершенный блеск. Но с гигантским плюсом. Всего через край. Крика. Слез. Если говорить о претензиях к «Цитадели», они в стилистическом разнобое — менее очевидном, чем в «Предстоянии», но мешающем эмоциональному сочувствию героям.

В финале уже не удивляет очередное воскрешение комдива Котова, движущегося с однополчанами и любимой дочкой Надей на танке «на Берлин»… Его добрая улыбка над звездой героя, изуродованная в гэбистских застенках рука с выкидывающимся железным лезвием — юродивому немцу сулит милосердное прощенье, идейному ворогу — смерть лютую.

Премьера фильма состоялась не в Кремле, всего лишь в пяти залах «Октября». Ее не предваряли орудийные залпы пиар-кампании. В Москву в это время тащились километровые колонны автобусов с надписью «Дети», везущие солдатиков на репетицию парада. По Тверской шли танки, поблескивая в накрапывающем дожде. И казалось, впереди в Кремль едет сам комдив, олицетворяющий, так сказать, тягу к настоящей «железной руке».