Как Голдман Сакс создал продовольственный кризис

Не вините аппетиты американцев, растущие цены на нефть или генетически модифицированные культуры в росте цен на продовольствие. За стремительно дорожающую еду несёт ответственность Уолл-стрит.

Спрос и предложение несомненно играют свою роль. Но существует ещё одна причина, почему продукты питания во всём мире стали такими дорогими –  жадность Уолл стрита.

Она заставила блестящие умы в Голдман Сакс осознать простую истину о том, что ничто не ценится больше, чем наш хлеб насущный.  А где цена, там можно делать деньги. В 1991 году банкиры Голдмана под руководством прозорливого президента Гари Кона представили новую разновидность инвестиционного продукта – производного финансового инструмента, отслеживающего цены 24 видов сырья, от драгоценных металлов и энергии до кофе, какао, крупного рогатого скота, свиней, кукурузы, сои и пшеницы. Они придали вес инвестиционной ценности каждого составляющего элемента, смешали части в итоговые значения, и затем свели всё то, что было сложным собранием реальных предметов в математическую формулу, которую можно было выразить, как самостоятельно существующее явление, известное с тех пор, как товарно-сырьевой индекс Голдман Сакс (GSCI).

Чуть меньше десятилетия GSCI оставался относительно статичным инвестиционным средством, так как банкиры сохраняли бо́льшую заинтересованность в риске и долговых обязательствах под обеспечение, чем в чём-либо, что можно было в буквальном смысле слова жать или сеять. Потом, в 1999 году Комиссия по срочной биржевой торговле (федеральное ведомство, занимающееся вопросами регулирования рынков товарных фьючерсов и опционов в США; прим. mixednews) вывела рынки фьючерсов за рамки государственного регулирования. Внезапно, банкиры смогли заполучить настолько большие позиции на рынке зерновых, насколько им хотелось – возможность, которая, со времен Великой Депрессии, была доступной только для тех, кто действительно соприкасался с производством нашей пищи.

Перемены приходили к крупным хлебным биржам Чикаго, Миннеаполиса и Канзас-Сити, которые на протяжении полторы сотни лет помогали смягчать взлёты и падения мировых цен на продовольствие. Сельское хозяйство может показаться идиллически пасторальным, но по своей природе оно является ненадёжным видом экономической деятельности, подверженным превратностям погоды, болезней и стихийных бедствий. Система срочной торговли зерном, инициированная после Гражданской войны в США основателями компаний Archer Daniels Midland, General Mills и Pillsbury, способствовала становлению Америки в качестве сокрушающей финансовой силы, способной конкурировать с Европой и, в конечном итоге, превзойти её. Рынки зерна также отделяли американских фермеров и мельников от неотъемлемых рисков их профессии.

Основополагающим было понятие форвардного контракта, соглашения между продавцом и покупателем пшеницы о разумной цене за бушель – даже до того, как это бушель был выращен. Не один только фьючерс на зерно помогал держать цену буханки хлеба в пекарне – а позднее, в супермаркете, – стабильной, но и рынок позволял фермерам оградить себя от потерь в неурожайные годы, а также вкладываться в свои фермы и предприятия. Результат – в течение XX века реальные цены на пшеницу понижались (несмотря на пару заминок, в частности, во времена инфляционной спирали семидесятых), что стимулировало развитие американского агропромышленного бизнеса. После Второй мировой войны Соединённые Штаты в обычном порядке производили излишки зерна, которые превратились в существенный элемент их политической, экономической и гуманитарной стратегии в Холодной войне –  не говоря уже том, что американское зерно кормило миллионы голодных людей по всему миру.

Срочные рынки традиционно включали два вида игроков. На одной стороне были фермеры, мельники и владельцы зернохранилищ, т.е. субъекты, способ участия которых на рынке имеет реальный, вещественный характер, выраженный в пшенице. Эта группа включает в себя не только фермеров, выращивающих кукурузу в Айове или пшеницу в Небраске, но также и основные транснациональные корпорации, такие как Пицца Хат, Крафт, Нестле, Сара Ли, Тайсон Фудс и Макдоналдс – чьи акции растут и падают на Нью-Йоркской фондовой бирже в зависимости от их способностей дать людям пищу через окна автомобилей, дверные пороги и полки супермаркетов по конкурентным ценам. Эти участники рынка называются добросовестными («bona fide») хеджерами, потому что им на самом деле необходимо продавать и покупать зерновые культуры.

На другой стороне находятся спекулянты. Спекулянт не производит и не потребляет ни кукурузы, ни сои, ни пшеницы, и у него нет помещений, чтобы сложить там купленные в определённый момент двадцать тонн зерна, если бы их вдруг доставили. Спекулянты делают деньги, практикуя обычное для рынка поведение – приобретая по низкой цене и реализуя по высокой. А обладатели физических долей в зерновых фьючерсах, как правило, рады традиционным спекулянтам на своих рынках из-за бесконечного потока их ордеров на покупку и продажу, который придаёт торговле соответствующую ликвидность и предоставляет добросовестным хеджерам средство управления риском, позволяющее им продавать и покупать в любое удобное для них время.

Но индекс Голдмана извратил симметрию этой системы. Структура GSCI не обращала никакого внимания на вековые каноны купли и продажи. Этот новомодный производный продукт был предназначен «только для длинных позиций», т.е. сконструирован для покупки биржевых товаров (commodities, коммодитиз – термин, обозначающий стандартизированные и ликвидные аграрно-сырьевые товары, обращающиеся на бирже; прим. mixednews), и только для их покупки. В основе этой стратегии «только длинных позиций» лежало намерение трансформировать инвестиции в биржевые товары (раньше, относившиеся к компетенции специалистов) в нечто, сильно похожее на вложение в акции – разновидность имущественных активов, в которые каждый может разместить свои деньги и позволить им расти десятилетиями (вместе с кривыми Дженерал Электрик или Эппл). Как только торговля первичными товарами была приведена в вид, больше напоминающий фондовый рынок, банкиры могли ожидать притока свежих наличных денег. Однако стратегия игры на повышение имела недостаток, по крайней мере, для тех из нас, кто ест. Индекс товарных фьючерсов GSCI не предусматривал в отношении товара механизма продажи или «короткой позиции».

Такое несоответствие подрывало естественную структуру товарно-сырьевых рынков, требуя от банкиров покупать всё дальше и больше независимо от цены. Каждый раз, когда приближалась дата платежа по фьючерсу на товарный индекс длинной позиции, банкиры должны были «перебрасывать» свои мультимиллиардные портфели невыполненных распоряжений о покупке на следующий срочный контракт, и так ещё два или три месяца. И поскольку дефляционное воздействие продажи без покрытия попросту не являлось частью индекса GSCI, профессиональные торговцы зерном могли хорошо заработать, предвосхищая колебания цен на рынке, которые неизбежно бы вызывали эти «переброски». «Я зарабатываю на жизнь тупыми деньгами» – сказал в прошлом году журналу «Бизнесуик» товарный трейдер Эмиль ван Эссен. Торговцы сырьём используются банками, которые создали индексные товарные инвестиционные фонды, в первую очередь, оседлав денежные потоки.

Банки, ознакомившись с системой, признали её достоинства.

Множество спекулятивных нефизических хеджеров последовало за указаниями Голдмана и присоединилось к товарно-индексной игре, в том числе Barclays, Deutsche Bank, Pimco, JP Morgan Chase, AIG, Bear Stearns и Lehman Brothers и прочие поставщики индексных инвестиционных товарных фондов. Декорации для продовольственной инфляции, которая, в конечном счёте, застигнет врасплох некоторых из крупнейших мукомольных, перерабатывающих и розничных компаний в Соединённых Штатах, а также породит ударные волны по всему миру, были уже готовы.

Деньги говорят сами за себя. С того времени, когда лопнул технологический пузырь в 2000-м, произошло пятидесятикратное увеличение долларовых вложений в индексные фонды товарного рынка. Если выразить явление в реальных величинах, то в 2003 году рынок товарных фьючерсов всё ещё составлял вялых 13 миллиардов. Но когда мировой финансовый кризис обратил инвесторов в паническое бегство в начале 2008-го, в то время как доллары, фунты и евро избегали доверия вкладчиков, биржевые товары, включая продовольственные, виделись для хеджевых, пенсионных фондов, а также суверенных фондов благосостояния, как последнее, наилучшее место для того, чтобы пристроить свои деньги. «Встречались люди, которые, не имея представления о биржевых товарах, внезапно бросились их покупать» – говорил мне аналитик из Министерства сельского хозяйства Соединённых Штатов. За первые 55 дней 2008 года спекулянты вывалили на рынки биржевых товаров 55 миллиардов долларов, а к июлю рынки баламутили уже 318 миллиардов долларов. С этого времени инфляция на продовольственные товары не ослабевала.

Деньги потекли рекой, и банки были готовы к новому сверкающему казино продовольственных деривативов. Увлекаемые ценами на нефть и газ (преобладающие биржевые товары индексных фондов) новые инвестиционные продукты воспламенили рынки всех остальных индексируемых видов биржевых товаров, что вело к проблеме, весьма понятной для героев поэтической истории тюльпанов, доктомов и дешёвой недвижимости: продовольственному пузырю. Твердозёрная краснозёрная яровая пшеница, которая обычно торгуется в диапазоне от четырёх до шести долларов за 60-фунтовый бушель, побила предыдущий рекорд, как только срочный контракт перевалил за первый десяток и продолжал движение, пока не достиг двадцати пяти долларов. И вот так с 2005 до 2008 года мировые цены на продовольственные товары выросли на восемьдесят процентов – и не прекращали расти. «Количество инвестиционного капитала, которые мы увидели на товарных рынках, не имело прецедентов» – поделился со мной президент Национальной зерновой и кормовой ассоциации Кенделл Кейт. «Нет сомнений, что это была спекуляция». В недавно опубликованной заметке специальный докладчик ООН по вопросу о праве на питание Оливье де Шуттер заключил, что в 2008 году «значительная часть резкого роста цен произошла благодаря появлению спекулятивного пузыря».

То, что происходило на рынках зерновых, не было результатом «спекуляции» в традиционном понимании покупки дёшево и продажи дорого. Сегодня, наряду со сводным индексом, GSCI, принадлежащий Standard & Poor’s, предусматривает 219 самостоятельных индексных «тикеров», так что инвесторы могут перезагрузить свою систему Bloomberg и поставить на всё, от палладия до соевого масла, от биотоплива до кормового скота. Однако бум на новые спекулятивные возможности в области мировых рынков зерновых, пищевых масел и домашнего скота породил порочных круг. Чем больше растёт цена на продовольственные товары, тем больше денег вливается в сектор, что подстёгивает рост цен дальше. На самом деле, с 2003 до 2008 года объём спекуляций индексных фондов вырос на 1900 процентов. «Чего мы ожидаем, так это шока спроса, исходящего от новой категории участников на фьючерсных рынках биржевых товаров», – свидетельствовал перед Конгрессом управляющий одного из хедж-фондов Майкл Мастерс в разгаре продовольственного кризиса 2008 года.

Результатом рискованной затеи Уолл стрита в отношении зерна, прочих продовольственных культур и скота стало сотрясение основ мировой системы производства и распределения продуктов питания. Мало того, что мировое снабжение продовольствием вынуждено не только иметь дело со стеснёнными запасами и повысившимся спросом на реально существующее зерно, так ещё и инвестиционные банки выдумали искусственный восходящий поток, поднимающий цены по зерновым фьючерсам. Исход: виртуальная пшеница безраздельно определяет цену на пшеницу материальную, поскольку спекулянты (традиционно одна пятая рынка) теперь численно превосходят добросовестных хеджеров в соотношении четыре к одному.

На данный момент банкиры и трейдеры восседают на вершине пищевой цепочки – плотоядные животные системы, пожирающие всё и вся, что ниже. Ближе ко дну вкалывают фермеры. Для них растущая цена на зерно должна бы по идее быть  свалившейся на голову удачей, вот только спекулянты также подсуетились над резким ростом цен на всё, что фермер мог бы купить для выращивания пшеницы – начиная с семян и удобрений и заканчивая дизельным топливом. В самом низу находится потребитель. Средний американец, который тратит приближённо от восьми до двенадцати процентов своей недельной зарплаты на еду, не почувствовал сразу трудности, связанные с ростом цен. Правда, грубо говоря, для двух миллиардов людей по всему миру, которые расходуют больше половины своего дохода на пропитание, последствия оказались ошеломляющими: в 2008 году 250 миллионов людей перешли в разряд голодающих, приведя общемировое число «необеспеченных едой» к невиданному ранее миллиардному максимуму.

В чём же решение? Последний раз, когда я посетил Миннеаполисскую зерновую биржу, я спросил горстку брокеров, занимающихся пшеницей, что бы случилось, если правительство США просто поставило бы вне закона торговлю только на повышение для биржевых продовольственных товаров со стороны инвестиционных банков. Их реакцией был смех. Один телефонный звонок к добросовестным хеджерам вроде Cargill или Archer Daniels Midland, и один тайный своп активов, и участие банка на срочном рынке становится неразличимым от участия международного покупателя пшеницы. А что если правительство запретит все производные продукты только для длинной позиции, спросил я. И опять – смех. Проблема, решаемая ещё одним звонком, на этот раз в офис трейдера в Лондоне или Гонконге; новые рынки продовольственных деривативов достигли наднациональных масштабов, вне зоны действия правовых систем государств.

Изменчивость рынков продовольствия к тому же выбросила на помойку великолепную потенциальную возможность для мирового сотрудничества. Чем выше цены на кукурузу, сою, рис и пшеницу, тем больше государствам мира, выращивающим зерно, следует взаимодействовать между собой в целях недопущения вспышек драматичной инфекции продовольственной инфляции и политических переворотов в охваченных паникой (и, в общем, более бедных) странах-импортёрах зерна. Вместо этого, озабоченные государства отреагировали политикой «сначала мне», от введения запрета на экспорт и создания избыточных запасов зерна до неомеркантилистских захватов земель в Африке. И усилия обеспокоенных активистов или международных агентств по обузданию спекуляции зерном ушли в никуда. Всё время, пока индексные фонды продолжают процветать, банкиры присваивают прибыли, а неимущие во всём мире балансируют на краю голодной смерти.