"Писать Путину — это беспонтово"

На первомайской демонстрации в Петербурге выступили, кажется, все политические силы, какие только есть в городе: от приверженцев «Пиратской партии России» до коммунистов и членов «Другой России». Завернули одних только анархистов. За полчаса до официального начала шествий ОМОН окружил их колонну и, несмотря на то, что выступление было согласовано, задержали всех поголовно — якобы во избежание бучи с националистами.

Примерно в это же время колонне «Единой России», которую возглавляли губернатор Валентина Матвиенко и спикер Законодательного собрания Вадим Тюльпанов, преградили путь члены анархистской же организации «Автономное действие». Без малого двадцать человек попытались было улечься поперек улицы, но уже через несколько секунд их буквально вынесли с проспекта полицейские.

«Соль» поговорила с одним из неформальных лидеров (а «формальных» у анархистов и не бывает) «Автономного действия», который представился как Жуков. Жуков, оказывается, уже целых двенадцать лет пытается приблизить наступление анархии — по-взрослому пытается, а не как иные «дети с ирокезом».

— Чего вы хотели добиться неудавшейся акцией — зачем нужен на Невском лежачий полицейский из тел живых анархистов?
— Мы хотели заявить, что не намерены мириться с текущим положением дел. Хотели выдвинуть лозунги «Хватит с нас партии власти», «Хватит с нас паразитов». Конечно, мы не ожидали, что вдвадцатером остановим несколько тысяч человек, шедших по Невскому. Такие публичные акции — просто один из способов донести протест до власти.

Фото: Сергей Кагермазов

— Как координируется «Автономное действие»?
— У нас есть совет организации — общий сбор всех членов. Это единственный орган, который в рамках местной группы обладает полномочиями для принятия решений. В случае общероссийской группы тоже есть совет, где присутствует по представителю от каждого местного отделения «Автономного действия». Это, грубо говоря, мини-модель того общества, которое мы себе представляем.

— На Лиговском проспекте в соседней колонне с анархистами стояли националисты. Могла быть драка?
— Когда вокруг столько полиции, глупо планировать заваруху. Она точно закончилась бы плачевно для всех. Если у кого-то из анархистов нашли оружие, то это потому, что эти люди всегда с собой носят оружие, и сегодняшний день не исключение. А колонна фашистов сразу за колонной анархистов, — это, как мне кажется, стандартная процедура Смольного. Они всегда так делают: если требуется забрать одну или другую колонну, можно сказать: вот, они собирались друг на друга напасть.

— По сравнению с тем, что было 4-5 лет назад, как сейчас выглядит противостояние между ультраправыми и анархистами с антифа?
— Я вообще не думаю, что у политических движений когда-то было противостояние с нацистами. Противостоят нацистам представители субкультур: панки-антифашисты, скинхеды-антифашисты. Как сейчас происходит? Ну, сидят в «Галерее» (торговый комплекс в центре Петербурга. — «Соль») фашисты, баклуши бьют, нападают на проходящих мимо панков. Потом наши панки собирают друзей и бьют фашистов. Такие подростковые разборки. Не помню, чтобы нацисты нападали во время каких-то политических мероприятий. Раньше я имел более плотное отношение к активным субкультурам, сейчас отошел в сторону. Те, кто занимались этим четыре года назад, перестали видеть в драках действенный путь для изменения ситуации.

— Почему?
— Потому что драк было несколько сотен, а ничего не изменилось. Эти порезали тех, те — этих, а все, что из этого вышло, — уголовные сроки. Многие отказались от уличного насилия. Но драки и сейчас происходят, и нужно понимать, что проблема никуда не делась. В обществе царит ксенофобия. Подростки слышат от родителей, что черные заебали — и подражают крутым парням с улицы, которые говорят то же самое. Так подросток становится «нацистом». Понятно, нет смысла бить малолеток, хотя после несильных тумаков люди иногда одумывались. В странах, где нет такой сложной ситуации с мигрантами, как в России или в Британии, нацисты существуют на уровне субкультуры, их десятки или сотни человек. На улицы же Москвы и Петербурга выходят тысячи.

Фото: Елена Пальм

— Есть мнение, что и националисты, и анархисты с антифа пытаются противостоять нынешнему государственному строю, и единственное, в чем не сходятся, так это в отношении к мигрантам.
— Разница в том, что нацисты говорят: государство плохое, а мы хотим сделать хорошее. А анархисты считают, что хорошего государства не существует. Ведь пока будут государственные границы, будут и мигранты. Люди все равно будут бежать от плохой жизни у себя на родине, если их, конечно, на границе не расстреливать. Жестче законы — больше нелегалов, тем больше навариваются чиновники: от мелких мусоров до крупных бюрократов. Фактически те, кто ратует за ужесточение законов, своими действиями играют на руку тем, кто наживается на нелегальной иммиграции и, соответственно, с ней не борется. Насколько я читал литературу, в некоторых странах Северной Европы пошли по другому пути: смягчили законодательство, и мигранты легализовались, стали платить налоги, грубо говоря, приносить пользу государству. Чем более бесправны мигранты — тем за меньшую зарплату готовы работать, сбивая общий уровень зарплат. Это замкнутый круг, и система настолько дырявая, что невозможно наклеить очередную заплатку.

— Есть примеры правильно устроенного, с точки зрения анархистов, общества?
— Нет примеров анархического общества, которое существовало бы в мирное время — нельзя ведь ориентироваться на попытки построить анархическое общество в гражданскую войну. Не могу сказать, где бы это было успешно. Но любой анархист согласится с тем, что управление обществом должно идти снизу, а не сверху. Вертикальная система должна быть заменена горизонтальной.

Фото: Елена Пальм

— Когда анархисты на мартовском марше несогласных выходили на Невский с флагами и с файерами, там были двадцатилетние активисты.

Как происходит интеграция молодых?
— Когда новые члены приходят в организацию, то учатся непосредственно на нашем опыте. Иногда проводим что-то вроде семинаров. Как это происходит у анархистов вне организации? Все то же самое, просто у нас это написано на бумаге, а у них в голове.

— Кто эти новички? Студенты, рабочая молодежь?
— Много тех, кто недоучился. Я в том числе: свалил с четвертого курса социологии, потому что понял: все это мне не нужно. Когда идешь в институт, плохо представляешь, чего хочется по жизни. У меня есть несколько друзей, которые с высшим образованием работают строителями, потому что с их высшим образованием можно пойти работать менеджером по продажам. Из последних, кто пришел в «Автономное действие», все студенты. У рабочих такой, блин, прагматизм: «Ну, я пойду, а что мне это даст? Профсоюз — понятно, а что у вас за организация?» Мы говорим: «Наша организация добивается, чтобы через тысячу лет была анархия...» Поэтому с рабочими мы общаемся через сложившиеся организации — профсоюзы, объединения инициативных групп против уплотнительной застройки и так далее.

— Какие цели вы перед собой ставите, общаясь с рабочими?
— Наша задача сделать так, чтобы люди перестали на нас смотреть как на субкультурных маргиналов или детей с ирокезами. Мы не КПРФ, которая хочет, чтобы рабочие проголосовали на выборах, и не организация, которая использует рабочих, чтобы выбить гранты. Кстати, часто в рабочей среде сталкиваемся с расистскими мнениями и действиями. Когда сносили гаражи на севере города, мужики собирались идти бить гастарбайтеров. Мы пришли на собрание и помогали убедить народ, что нужно сообща действовать против администрации. Мы их убеждаем, что письма Путину писать не надо, потому что это беспонтово: написал и чувствуешь, что протестнул, а письмо никто не прочитает. Мы говорим — лучше пойди и с плакатом постой на улице, хоть кто-то увидит и задумается. В общем, стараемся на деле показывать, что мы нормальные люди, с которыми можно действовать вместе.

Фото: Елена Пальм

— Но в целом анархисты выступают за революцию или эволюцию?
— Нет такого четкого разграничения, мы как по болоту идем. Социал-демократический эволюционный подход невозможен. С другой стороны, я не уверен, что сейчас возможна и революция — люди за сто лет стали другие. Есть анархисты с четкими понятиями, как должно быть, но они занимаются голой теорией. Рассуждают: вот, приходишь к рабочим и говоришь — пацаны, профсоюза не надо, надо делать революцию. А я им в ответ: попробуй, скажи это рабочему и послушай, что они скажут. Да в лучшем случае на хуй пошлют. Некоторые занимались еще и тем, что приходили на завод Ford во время забастовки и рассказывали, что профсоюз — это плохо. А у рабочего какая схема в голове: если кто-то против профсоюза, значит, за администрацию. Чтобы они догнали, что есть третий путь, нужно с ними не один раз поговорить.

— Арт-группа «Война» сейчас в каком-то смысле пиарит анархистов. Какое у идейных анархистов к ним отношение?
— Участники группы «Война» не являются анархистами, и они сами себя ими не считают. Причислять их к анархистам могут буржуазные СМИ, у которых мало понятия, что такое анархизм. «Война» — это арт-террористы, которые занимаются арт-провокациями, и я не считаю, что они приближают анархию или делают что-то хорошее, изменяя мир. Да, безусловно, их акции эпатажны и вызывают кучу эмоций, хотя я не понимаю, какую эмоцию может вызвать акция с курицей. Или вот хуй на мосту. Даже мне бы, наверное, нужно пару дней посидеть-подумать, что все это значит. А у меня друг сейчас пошел на тот же Ford работать. Приезжает домой в восемь вечера, а в десять ему надо лечь спать, чтобы встать в пять утра на новую смену. Не думаю, что у него есть время, чтобы размышлять о смысле хуя на мосту.

— Ну, то есть это обращено к «буржуазному обществу», против которого выступают анархисты.
— Ну, да. Акции «Войны» ориентированы на таких же арт-террористов. Бэнкси им написал: пацаны, вы крутые, я вас котирую. А рабочий завода скажет: «Ууу, клево». Я не очень рад популярности «Войны». Начинается войномания, многим их слава не дает покоя, и они начинают называть себя анархистами и творить подобную херню. Потом к рабочим приходите на завод, представляетесь анархистами, и они спрашивают: «А, это вы курицу в пизду засовывали?» Нет, это не мы.

Фото: Елена Пальм

— Среди активистов есть обеспеченные люди?
— Есть те, кто не бедствуют. Я, например, считаю, что работать нужно ровно столько, чтобы на жизнь хватало. Я довольно рано понял, что в этом обществе пожить для себя можно только в детстве и на пенсии. А я до шестидесяти лет, может, и не доживу с такой экологией, если буду как собачка за сосиской бегать. Если я к тем же рабочим приду рваный и грязный, меня никто слушать не станет. Поэтому стараюсь и по работе не загоняться, и не совсем бродяжничать. Есть крайние позиции: сквотеры, фриганы, которые ничего не делают и берут все бесплатно. Буржуи есть только на Украине, они там себя считают анархокапиталистами. Но их никто не уважает, недавно левые анархисты сожгли «Хаммер» одного из их руководителей.

— А у нынешних анархистов марксистское представление о «буржуях» или какое-то иное?
— Да все просто: тот, кто получает прибавочную стоимость, и есть буржуй. Либо бизнесмен получает прибавочную из производства, либо барыга (хуже барыги вообще никого нет), который вообще не делает ни хуя, только барыжит. Вот, в принципе, и все. У капиталистов буржуй — хороший человек, у анархистов — плохой.