Способна ли литература оказать воздействие на имидж страны

На петербургской книжной ярмарке фонд "Живая классика" провел публичную дискуссию на тему, способна ли художественная литература оказать существенное воздействие на имидж страны за рубежом. Ведь Толстому и Достоевскому удалось изменить к лучшему образ России в глазах Запада, а о современных российских писателях он ничего не хочет знать. Чего им не хватает - таланта или общечеловеческой проблематики?

Это верно, Толстых и Достоевских среди нас нет, но ведь и конкурировать нам приходится не с Толстыми и Достоевскими. Такие бестселлеристы, как, к примеру, Коэльо или Мураками, - жиденькие эпигоны всего на свете, а, скажем, из сочинений такого блестящего писателя, как Павич, невозможно что-то узнать о реальной жизни на Балканах - при том, что и общечеловеческих проблем там не густо.

А кстати, какой предстала Западу Россия после грандиозного успеха наших грандиозных романистов? В 1915 году, когда Россия приносила огромные жертвы в войне с германским милитаризмом, Герман Гессе видел в ней прежде всего князя Мышкина, а в 19-м она обратилась в чудище с четырьмя головами всех Карамазовых, чудище, которое может то вознести хвалу Господу, то убить, то пожалеть, то обмануть. И это совершенно нормально: никто не станет принимать нежелательную для него картину мира, все читают для того, чтобы расслабиться и получить удовольствие - увидеть своих врагов униженными, а себя и своих друзей возвышенными. Так что, если в вас видят угрозу, то романтизировать не станут.

Тот факт, что в России всегда были любимы сначала Марк Твен, Джек Лондон, О.Генри, а позже Хемингуэй, Фолкнер, Сэлинджер, говорит лишь о том, что мы никогда не видели в Америке врага - хотя и познавали ее через полусказочных героев. Как это только и бывает. Вспомним, какой Россия Толстого предстала Америке в важнейшем из искусств - хотя бы в экранизации "Анны Карениной" с Гретой Гарбо и Фредриком Марчем: гвардейцы едят черную икру ложками из общего таза, опрокидывают одну за другой стопки водки, а затем на карачках ползут друг за дружкой под столом - кто свалится последним, тот победил.

Затем победитель Вронский парится в бане со Стивой - вылитым дядей Сэмом, затем наглым взором из-под козырька озирает выходящую из поезда Анну...

И это тоже нормально: культура Запада полна до краев, и мы можем оказаться ему интересными только в качестве диковинки - либо обнадеживающей, либо устрашающей. Солженицын потряс мир образом гулаговской России, но чуть он попробовал подвергнуть в тысячу раз более мягкой критике либеральную цивилизацию, как тут же превратился в аятоллу - в персонаж другой сказки.

Что мы знаем об Испании? То, что отклоняется от "нормы", увеличивает восхищение человеком - матадоры, Кармен, Гойя... Италия - Леонардо, Микеланджело, Гарибальди; Япония - самураи, харакири, камикадзе...

Имя писателя всегда облетает мир только на гребне какой-то сказки. Опадает сказка - увядает и слава. Более даже к народам, чем к личностям, относятся строки Ходасевича: "Здесь, на горошине земли, будь или ангел, или демон. А человек - иль не затем он, чтобы забыть его могли?"

Нас и забыли. Мы сами объявили, что мы "нормальная европейская страна", - и сразу же стали неинтересны: советских писателей, даже довольно посредственных, переводили куда более охотно - конечно, хочется заглянуть в укромные, а тем более - неприглядные уголки пугающего мира. А если он не пугает и не обнадеживает, что в нем интересного?

Это тоже совершенно нормально и совсем не страшно - жить, не претендуя ни на роль спасителя вселенной, ни на роль вселенского пугала. Гораздо хуже быть народом-посредственностью. Почти даже невозможно. Отказавшись от всех воодушевляющих сказок, мы сделались неинтересны сами себе. Что тоже вполне естественно: кому же охота служить ординарности? Служить второсортной копии, когда рядом есть оригинал?

Пока мы не очаровываем сами себя, у нас нет шансов очаровать других.