Как в Дагестане адаптируют к мирной жизни боевиков

Обозреватель «МН» побывал в Махачкале, Ботлихе, Хасавюрте и Новосаситли, чтобы на месте увидеть, как в Дагестане пытаются адаптировать к мирной жизни боевиков, а дагестанские села вводят шариат.

Счеты смерти

Война, как ее показывают по телевидению, в Дагестане теряется за повседневной жизнью. Но за неделю командировки — только в Махачкале две спецоперации. В далеком горном Ботлихе патрульные милиционеры сами заговаривают с журналистом. Накануне их коллеги погибли в перестрелке в соседнем районе. «С каждым днем все хуже, хотя центр мог бы навести порядок за неделю. Вся надежда на Олимпиаду — перед ней-то должны безопасность обеспечить».

Перед МВД Дагестана стенд с фотографиями разыскиваемых боевиков. Фотографии — как костяшки счетов. Сверху слева Исрапил Велиджанов, только что ликвидирован в Левашах. Он будет снят с «доски почета», на его позицию сдвинется Ибрагим Гаджидадаев. Но правый нижний угол не опустеет: стенд, кажется, только увеличивается.

Насилие обоюдно. Правозащитный центр «Мемориал» только что опубликовал доклад о ситуации в Дагестане. В 2010 году там убиты 159 военных и милиционеров, ранены 233 — ровно вдвое больше, чем в 2009-м. С марта 2010 по март 2011 года «Мемориал» зафиксировал здесь 26 фактов похищения людей, из них в 23 случаях речь предположительно идет о похищении силовиками, то есть о незаконном задержании. В трех случаях похитителями, вероятно, были боевики. О семерых, включая трех похищенных боевиками, ничего неизвестно. Десять «нашлись» в СИЗО, пятерых отпустили, двоих убили. Двое, по официальной версии, совершили самоподрыв.

Надеялись, что убьют

С ноября прошлого года при президенте Дагестана работает комиссия по адаптации к мирной жизни лиц, решивших прекратить террористическую и экстремистскую деятельность. Ею руководит первый вице-премьер Дагестана Ризван Курбанов, лакец по национальности, один из назначенцев  президента Магомедсалама Магомедова, связанный к тому же, как считается, с миллиардером Сулейманом Керимовым. Курбанов ездит на черном джипе с антеннами, работает 24 часа в сутки и охотнее других чиновников идет на контакт с журналистами. Дагестан пытается частично перенять чеченский опыт примирения. Но хладнокровный управленец Магомедов вряд ли подходит на роль дагестанского Кадырова, и бывший зампрокурора Дагестана Курбанов не без удовольствия примеряет ее на себя.

На апрельском заседании комиссии в роли сдающихся — гости из-за границы, четыре казаха с лицами подростков. «Короче, мы прочитали в Интернете, что здесь идет джихад, и приехали в Махачкалу отстаивать честь мусульман, — говорит Раимбек Ержанов из Актобе. — А здесь, короче, войны не было. Здесь нам объяснили, где война, где не война, где ислам».

Его отец Мурат единственный из родителей, кто смог приехать в Россию вызволять детей. До поездки работал механизатором. Казах Мурат говорит то, что часто можно услышать и от дагестанца: сына воспитывал в строгости, но о том, что тот уехал на джихад, узнал только когда родителей другого парня, который тоже ушел из дома, вызвали в комитет нацбезопасности.

В Махачкале они увидели не то, что ожидали, — огромный город, где ислама куда больше, чем в Актобе, и никто не мешает ни молиться, ни изучать религию. Правда, так они говорят после СИЗО, откуда и обратились в комиссию. Путь в СИЗО лежал через кондитерский цех, где они работали, и съемную квартиру. А еще через Интернет и мечеть на махачкалинской улице Котрова, которая считается салафитской. В Интернете и в мечети они искали выход на подполье, а тем временем собрали три самодельные бомбы. Инструкцию тоже нашли в Интернете, а все ингредиенты — в магазинах.

Следователь Салих Абакаров рассказывает, что двоих взяли прямо на квартире, причем один забаррикадировался и открыл газовый вентиль — хотел не то отравиться, не то подорваться. Его по телефону уговорили сдаться родственники. В это время двое других шли с работы. Поняв, что в квартире засада, они ушли в лес. Но в феврале в лесу холодно и нечего есть. Поэтому дней через шесть они ночью вышли к посту милиции у въезда в город: «Мы стали бросать камнями в милиционеров и кричать «Аллах акбар!». Надеялись, нас убьют, и мы погибнем на пути Аллаха». «Милиционеры проявили благородство и не стали стрелять, — говорит следователь Абакаров. — А когда задержанным предложили поесть вместе с сотрудниками, они заплакали». Следователь уверен: если бы казахов не задержали, они стали бы полноценными боевиками. Факт раскаяния он комментирует сдержанно: видно, что не очень верит.

«Оснований для джихада нет»
Курбанов резко спрашивает: «Вы видели в Интернете Доку Умарова, эту рожу шесть на восемь? Это же шакал, собака, он использует вас как пушечное мясо». Он просит обвиняемых под телекамеру передать предостережение потенциальным единомышленникам. «Вы будете очень сильно наказаны, что пользуетесь такими, как мы», — говорит в камеру один из казахов, и непонятно, кому это — Умарову или самому Курбанову.

Члены комиссии снисходительно шутят: «Почему вы едете воевать к нам, а не в Северную Африку?» — спрашивает секретарь совбеза республики Магомед Баачилов. «Утонувшие тоже считаются погибшими на пути Аллаха. Каспийское море большое», — добавляет министр национальной политики, религии и внешних связей Бекмурза Бекмурзаев. Казахи говорят, что на пути Аллаха не хотели никого убивать, хотели только погибнуть сами.

Альберта Абдурахманова из Челябинска и Радмира Рашитова из Башкирии «адаптировали» еще 28 февраля и направили из СИЗО в местное медресе. В порядке зачета министр Бекмурзаев спрашивает их, есть ли основания для джихада в Дагестане. «На сегодняшний день — нет», — отвечает похожий на волчонка пацан. Секретарь Курбанова дает им денег на дорогу домой. Казахи пока уезжают в СИЗО: им предстоит суд, комиссия готова просить для них снисхождения. Прощаясь, шестеро неудавшихся боевиков обнимаются и поднимают вверх указательный палец в знак приверженности единобожию.

Афганистан под Хасавюртом

С 2007 года боевики воюют не за независимость, а за шариат.

Это все равно независимость — российская государственность с шариатом как бы не стыкуется. А на самом деле шариат широко шагает в дагестанскую жизнь. Говорят, он из нее и не уходил. Но гражданско-правовых договоров, скрепленных вместо визы нотариуса печатью мечети, и сел, где все решает не администрация, а джамаат, не было еще несколько лет назад.

Одно из таких сел — аварское Новосаситли, близ Хасавюрта. 1500 человек живут отхожим строительством. Часть жителей Старого Саситли, что в горном Цумадинском районе, некогда переселилась на зимнее пастбище на равнину под Бабаюрт. Там в 1964 году случилось наводнение, после которого и появились нынешние Новосаситли.

В Новосаситли есть сельская администрация и фельдшер, а в соседнем селе — участковый милиционер. Этим исчерпываются признаки «советской власти». Реально все решает сход общины после пятничной молитвы и так называемый "диван" из 30 самых уважаемых сельчан разного возраста. «Диван» же является шариатским судом.

27-летний студент Расул входит в «диван». До экономического отделения дагестанского университета он семь лет изучал ислам в Сирии. В феврале мэр Хасавюрта Сайгидпаша Умаханов при большом стечении народа встречался с делегацией Общественной палаты и предложил вернуть выборность глав регионов. Расул встал и напомнил, как мэр раньше выступал за назначаемость. Мэр рассердился, Расул тоже. Молодежь устроит в Дагестане даже не Египет, а Афганистан, если власти не перестанут преследовать, похищать и убивать за религиозные убеждения, сказал Расул. «Так надо было, — говорит теперь он, сидя дома, в комнате, полной книг. — Молодежь хоть выпустила пар».

Граница без замка

Зимой «диван» решил поставить на въезде в село шлагбаум. Вахта при шлагбауме помогла бы следить, кто приезжает: это не лишнее в неспокойные времена. Идея не понравилась районной милиции, где, видимо, сразу вспомнили блок-посты на въезде села Карамахи и Чабанмахи, которые провозгласили себя территорией шариата в 1998 году. А в 1999-м их пришлось брать штурмом.

После нескольких часов переговоров милиционеры вроде согласились сохранить караульную будку, но потом все же снесли ее «уралом» без всякого судебного основания. А через несколько дней в селе застрелили двух женщин-гадалок, мать и дочь, и ранили четырехлетнего ребенка. Следствие считает, что гадалок по идейным соображениям убили боевики-салафиты. Боевиков как будто уже тоже ликвидировали, как это часто бывает, когда требуется спрятать концы в воду.

Расул идентифицирует себя как суннит. Но в Новосаситли, по его словам, около 30% салафитов. История взаимоотношений с властями у села началась задолго до шлагбаума. Еще в первой половине 2000-х отсюда увезли двух молодых людей, которые потом оказались среди боевиков, убитых в Ножай-Юртовском районе Чечни. Один из новосаситлинцев как будто реально ушел в лес после того, как побывал в антитеррористическом отделе милиции. Он погиб в 2005 году в одной из первых в Дагестане операций со штурмом квартиры.

Все добровольно

Сейчас Новосаситли выглядит как исламская идиллия. Все женщины на улицах — в платках. Детский сад — один из лучших в районе. Кроме школы, есть медресе, после которого мальчики могут поступать в исламские вузы в Дагестане и за рубежом. Медресе построила община. Исполняющий обязанности ректора Омар говорит, что дети из других сел живут при медресе, а местные приходят после школы, если школа утром, или до, если учатся во вторую смену: «Родители довольны — дети по улицам не болтаются».

Иногда возникают признаки конфликта поколений. Старики по утрам ходят на кладбище читать Коран над умершими. С точки зрения молодых это новшество в исламе. Раньше на кладбище еще была беседка, где старики непрерывно читали Коран первые семь дней после каждых похорон. Беседку, по словам Расула, сожгли неизвестные: «Мы были против беседки, но осудили тех, кто ее сжег, — это же чья-то собственность».

Спрашиваю про палки и расстрелы, с которыми ассоциируется шариат. Расул отвечает, что в Новосаситли все добровольно. Его 49-летний отец входит в состав шариатского суда. «Шариатский суд может быть только тогда, когда обе стороны согласны к нему обратиться и безоговорочно принять наше решение, — улыбается судья. — Например, человек продал другому участок, сам участок не показал, а деньги взял. Покупателю участок не понравился. Мы вернули деньги покупателю: по исламу ты не можешь брать деньги, пока покупатель не держал в руках вещь, которую ты продаешь».

«Надо решать с Китаем»

«Я не считаю, что ислам нужно насаждать с помощью оружия», — говорит Расул. Но он не согласен и с тем, что ушедшие в лес отошли от идеологии в сторону банального рэкета: «В основе любого реального конфликта — земля, достоинство или женщины. В случае Дагестана — это достоинство. Россия требует от нас соблюдения законов, но сама же не готова их соблюдать в отношении своих граждан».

В курбановскую комиссию по адаптации Расул не верит — говорит, что это комиссия по адаптации Дагестана к постоянной войне. Он полагает, что даже если Россия станет более тщательно соблюдать собственные законы, через 30, самое позднее через 50 лет Кавказ все равно станет отдельной исламской страной: «У нас слишком разные представления о жизни».

Расул не считает, что сама Россия станет исламской страной или согласится на ограниченное введение шариата на Кавказе. Его бы устроили добрососедские отношения. «Будем ездить в Россию на работу, как русские ездят в Европу», — обозначает он контуры будущего. И добавляет как бы шутя: «Нам бы понять, как строить отношения с Китаем, — вот кто набирает силу».

На прощание спрашиваю, почему никто из представителей дагестанской исламской молодежи не выступил публично с осуждением московских терактов в метро и в Домодедово. «А мы уже привыкли к таким вещам, — отвечает Расул. — Говорим о них без эмоций, на холодную голову. И Москва далеко. Там тоже никто не реагирует, когда здесь убивают мусульман».