Ливия: война по Гегелю

Можно ли назвать вмешательство в Ливии справедливой войной? Увлеченные порывом тунисской и египетской революция Франция и США перешли Рубикон. Еще не разу решение о военном вмешательстве не принималось во Франции с подобной скоростью – настолько велико было желание оказаться в первых рядах этой борьбы. Как ни парадоксально, но США, то есть страна, без которой у интервенции было бы критически мало шансов на успех по чисто материальным причинам, оказались практически на положении «ведомого». Вообще, оправдание ливийской кампании поднимает вопросы, которые идут вразрез с классическими взглядами на «справедливость» и «несправедливость», к которым мы так привыкли. Об этом свидетельствуют проволочки и отсутствие решений для множества оказавшихся в подвешенном положении проблем.   

В нынешних обстоятельствах (в условиях революций против диктаторских режимов в арабском мире) эта война является прежде всего выбором в пользу будущего и современности: коалиция решила поддержать гегелевское движения народных масс и остановить диктатора, который пошел против «смысла истории» (смысл истории понимался Гегелем как прогресс в сознании свободы , прим. ред.). В этом-то как раз и кроется особенность вторжения в Ливии. С такой точки зрения последние заявления президента Барака Обамы выглядят предельно ясно. Он совершенно четко дал понять, что не желает быть безучастным свидетелем того, как диктатор душит восставший против него народ в то время, как на границах его страны вырисовывается новая история и формируется, по его словам, новое поколение арабских политических лидеров.    

Что же это означает? Давайте воздержимся от цинизма, но все же сохраним реалистичный подход к событиям. Взгляды сильных мира сего на ту или иную проблему нередко бывают изменчивы. Их выбор может оказаться ошибочным, а планы зачастую меняются на диаметрально противоположные. Случай Франции с этой точки зрения выглядит наиболее показательным. Первой реакцией Парижа стало предложение оказать Тунису поддержку силами национальной полиции для подавления шедших в стране манифестаций. Сегодня же Франция ведет себя довольно воинственно и играет одну из ключевых ролей в коалиции в Ливии. Первое решение оказалось неверным (и очень быстро привело к перестановкам в правительстве). Так что же будет со вторым?   

Существуют разные войны. Составить себе представление о некоторых из них гораздо легче, чем о других. Так, мало кто (за исключением разве что суицидально настроенных пацифистов) будет оспаривать справедливость вооруженного отпора одного государства, на территорию которого совершило нападение другое. Вероятность подобного вторжения в Европе или Америке сегодня крайне мала, однако война уже больше десяти лет является неотъемлемой частью их внешнеполитической повестки дня. Гуманитарные, превентивные или (как сейчас) гегелевские войны – на смену старым принципам пришли новые, современные модели. Старые добрые традиции «справедливой войны» в настоящий момент практически неприменимы, так как опираются по большей части на гомологию (отношения между государствами), симметрию (отношения агрессора и жертвы агрессии) и различие (противопоставление военных и гражданских).     

Структура войн становится все сложнее. Теперь они касаются не только государств: в дело неизбежно вступают изменчивые негосударственные образования. Подобные негосударственные игроки выступают либо как нарушители межгосударственного порядка («Аль-Каида» или другие группировки, которые используют силу, чтобы сеять ужас и подчинять своей воле правительства), либо в роли будущего легитимного партнера, который идет против несправедливого внутреннего устройства (например, в случае Ливии). Сегодня нападающая сторона совершенно не обязательно заслуживает небесной кары, как мы видим в случае интервенции по гуманитарным причинам. Наконец, граница между мирным жителем и бойцом размывается все сильнее. Короче говоря, оправдание таких войн со множеством асимметричных аспектов – не самая легкая задача.    

Именно поэтому ливийский случай настолько сложен.

Он не подходит не под одну из установленных ранее категорий. В этой связи исторические аналогии могут быть обманчивы. Как и войну против Милошевича, операцию в Ливии можно считать гуманитарным вмешательством. Да, люди, против которых ведет войны ливийский диктатор, не являются военными. Но можно ли их назвать гражданскими? Если отталкиваться от того, что мирное население – это те, кто не принимает участия в боевых действиях, и если рассматривать ситуацию по логике революции или даже гражданской войны, то этот термин вряд ли применим в текущих условиях. В итоге получается, что гуманитарная мантра (Турция также заявила, что единственная ее цель здесь – защита мирных граждан) довольно плохо скрывает трудности с определением статуса вмешательства и роли его участников. 

Те, кто начал вмешательство в Ливии, не стали осторожничать со словами и заявили, что «суд истории» их оправдает. Смелое утверждение с учетом того, что авантюры подобного рода всегда сопряжены со множеством неизвестных (эти неизвестные на то и неизвестны, что предугадать их заранее в прогнозах невозможно). А суд истории будет опираться на факты, чтобы оправдать или осудить тех, кто приложил руку к смещению ливийского диктатора. 

Стоит ли согласиться с тем, что победа в игре снимает вопрос оправданности применения силы? Слова о том, что жизни тех, кого напрямую касается война, зависят от поворота колеса Фортуны, могут показаться им неуместными или даже унизительными. Так, принятие того факта, что война оправдывается успехом, повышает статус политика. Однако чтобы разобраться во всем всерьез, разве не нужно, чтобы правила и предмет игры были обозначены несколько четче, чем мы это видим сегодня? Президент Барак Обама звучит не слишком убедительно, когда говорит, что вооружение мятежников – это тот шаг, на который Америка не собирается идти, потому что уже и так сделала слишком много. При всем этом Обама совершенно определенно желает ухода Каддафи. Тем не менее, такое различие между осторожными действиями и амбициозными планами существует лишь в риторическом плане. В действительности все обстоит иначе. Создание закрытой воздушной зоны и удары союзной авиации по войскам режима Каддафи подразумевают не меньшую ответственность членов коалиции, чем поддержка мятежников наземными силами. Вступив в эту войну, такие государства как Франция или США, взяли на себя ответственность за выполнение задачи – свержение ливийского режима.      

Лидеры, которые принимают решение вступить в эти новые войны, оказываются на неизведанной территории и выходят за пределы традиционного понимания «справедливости» и «несправедливости». Заявляя, что история их оправдает, они по сути полагаются на милость Фортуны. Тем не менее, речь здесь не идет о том, чтобы принять неизбежную участь. Сейчас всем нам необходимо тщательно поразмыслить о возможном и вероятном будущем уходе ливийского диктатора. Подобный взгляд в будущее должен непременно включать в себя три момента: в этих условиях крайне важна взаимосвязь между причинами объявления войны, порядком проведения интервенции и целями, которые нужно достичь по окончанию военной операции. Правовые нормы в данных обстоятельствах не действуют и подходят ко всем этим трем пунктам по отдельности. Что касается политиков и военных, у них нет особого желания подойти ко всем проблемам в совокупности и связать тем самым себе руки. Тем не менее, отказаться от такой рефлексии - значит совершить ошибку, которую уже не удастся оправдать неудачным поворотом судьбы, и пойти по пути повторения печально известного сценария, чей призрак продолжает нависать над нашей недавней историей.         

Ариэль Колономос (Ariel Colonomos) - сотрудник Национального центра научных исследований CNRS.