На Юге России бандформирования работают по бизнес-плану

Считается, что Дагестан вскоре может стать полноценной "горячей точкой", поставляющей террористов во все уголки России. Однако в самой республике, где побывал корреспондент "Известий", многие уверены, что боевики в действительности стремятся совсем не к тем целям, которые они же и декларируют

- Смотри, вот здесь была воронка, но ее засыпали, - сотрудник губденского поселкового отделения милиции (ПОМ) показывает на яму два на метр. Рядом - полуразрушенное строение с обвалившейся крышей. - Хорошо, что этот дом еще недостроили, там не было никого. И до поста он не доехал, иначе все бы полегли. А так - только один наш погиб.

Два взрыва в селе Губден прогремели в День святого Валентина, 14 февраля. Первой подорвала себя смертница из Ставрополья Мария Хорошева, попытавшись пройти к ПОМу. Через два часа на выезде из села рванула "Приора" с 60 килограммами тротила.

Считается, что за рулем сидел муж Хорошевой Виталий Раздобудько. От тела ничего не осталось, и утверждать наверняка нельзя.

С тех пор в селе царят страх и специальная комплексно-профилактическая операция. Это еще не бой, но уже не мир. ПОМ обложен мешками с песком и переоборудован в казарму, военные в камуфляже то и дело оцепляют улицы, проверяют паспорта и вглядываются в лица сельчан.

На предложение пройтись по селу мой гид кивает, берет автомат и ключи от бронированного "уазика". Машина тяжелая, еле взбирается на гору. В стеклах - узкие бойницы.

- Здесь за три года уже больше 40 человек погибло, - говорит милиционер. - Из них 9 - наши сотрудники. Так что прогуляться - только так.

Губден - всего в 60 километрах от Махачкалы. 11 тысяч жителей, 32 мечети. Родина организатора взрывов в московском метро Магомедали Вагабова. Отсюда же вместе с тремя сыновьями ушел в лес 50-летний Ибрагимхалил Даудов - тот, чья жена должна была взорваться на Манежной площади. По словам сопровождающего меня милиционера, в губденской группировке около двадцати человек. Из них шесть - местные.

- Объясни мне, вот они сидят в лесу, иногда выползают. Какой в этом смысл, чего они пытаются добиться? - спрашиваю я.

- Я раньше тоже не понимал, - честно признался офицер, - но сейчас мне кажется, что все дело в деньгах. Ты думаешь, Даудов почему в лес ушел? Он оружием торговал, хорошо зарабатывал. А когда у него стволы нашли, другого выхода не было.

Был харам, стал халяль

По оценкам местного управления ФСБ, в лесах Дагестана скрывается от 130 до 150 боевиков. На каждого из них приходится примерно 10 пособников - тех, кто ни в кого не стреляет, но сочувствует и оказывает разного рода услуги.

- У вас в Москве есть бандиты? - спрашивает меня начальник пресс-службы МВД Дагестана Вячеслав Гасанов. - Вот и у нас есть. Своеобразные, но суть та же. Мы как-то сопоставляли два розыскных списка. Первый - общефедеральный, по разным уголовным статьям. Второй - наш, по терроризму и участию в незаконных формированиях. Совпадений - через раз. Кстати, если этих "лесных братьев" убрать, то у нас получится очень спокойная республика. Уличной преступности почти нет. Были проблемы с угонами, взяли пять банд, все успокоилось. Вот на дорогах много гибнет - это да, проблема.

О том, что под маской сепаратизма на Северном Кавказе зачастую скрывается обычный криминал, первым заявил полпред Александр Хлопонин. Мысль показалась странной и потерялась. Но вот на Эльбрусе взрывают подъемник, и среди прочего выясняется, что боевики Кабардино-Балкарии - это просто люди, собирающие дань с курортных заведений.

- Ты думал, где-то по-другому? - пожимает плечами оперативник ФСБ и включает видео.

- Короче, я жду пять дней, - человек с автоматом на фоне черного знамени с арабской вязью перемежает слова молитвами-скороговорками. Это Шамиль Гасанов, в 2006-2007 годах амир Махачкалы, затем был "уволен с занимаемого поста" за нецелевое использование денежных средств (бандитского общака). - Ты должен принести мне миллион. Никто тебе не поможет. Ни министр, ни менты - никто.

Когда-то Гасанов убил своего сводного брата - полоснул ножом по горлу, пытаясь украсть мобильный и цепочку. Скрывался в Чечне, откуда вернулся лидером бандподполья.

"Меня зовут Дауд, и я являюсь шариатским судьей в виялате Дагестан. Хочу довести до тебя некоторые положения одного из важнейших рунов в исламе - "закята" - это пишет Абдулла Садулаев, бывший член группировки, занимавшейся вымогательствами и убийствами в Ульяновской области. "Закят" - это мусульманская сороковина, пожертвование, идущее на благие нужды. Шариатский судья продолжает:

"Если ты все это сделаешь, как и положено мусульманину, то от нас тебе неприкосновенность и любая помощь. Но если ты будешь быковать, бегать в ментовку или к кому-то еще... Рано или поздно мы тебя уничтожим и возьмем еще больше с твоих наследников".

О таких "доведениях до сведения" в Дагестане рассказывают многие бизнесмены. Но заявления пишут единицы. Как правило, видеообращения - так нагляднее - рассылаются на флеш-картах. Одним пакетом приходит и сим-карта для телефона, на который сообщается, куда принести деньги.

- Рэкет чистой воды, - говорит оперативник ФСБ, - эта коммерциализация началась несколько лет назад, и теперь боевики, наверно, сами могут финансировать Саудовскую Аравию. И когда речь заходит о деньгах, они все готовы простить. Например, торгует человек алкоголем и платить не хочет. К его магазину направляют "пехотинцев" - пацанов, которые убеждены, что борются за веру. Ведь продавать алкоголь - грех. И они поджигают склады. А заплатил - алкоголь, сигареты - торгуй на здоровье. Был харам - грех, стал халяль - благое дело. Шамиля Гасанова, кстати, убили свои. За то, что "скрысил" деньги.

Многие добытчики трофеев встали на тропу джихада в тюрьме. Там, например, завербовали Мурада Лахиялова - брата футболиста "Анжи". В начале нулевых он плотно сидел на игле, потом его посадили, сидел за угоны автомобилей. Вышел ваххабитом и возглавил группировку "Джамаат Шариат". А Омар Рамазанов, амир Шамхала, до джихада был членом самарской ОПГ, наводнившей область фальшивыми деньгами. Оба уже ликвидированы, но зона и дальше выпускает в большую жизнь боевиков.

Битва за деньги

Пособники "лесных братьев" делают неплохую карьеру. "У джамаатовских сейчас в моде двухсотые "Лендкрузеры" и одежда от "Бриони" - так говорят в городе. Это как в 90-х годах по всей стране - пареньки, хлебавшие лаптем щи, вдруг обзаводились дорогими машинами и особняками. Пособники не стреляют, но помогают найти тех, кому выкатить требования "закята". Могут припугнуть строптивого, напомнить, проконтролировать.

Листок из найденного на месте боя блокнота боевика. Под заголовком "Трофеи" описывается распределение нажитого непосильным трудом. Во всех случаях пятая часть идет амиру. Еще столько же тем, кто трофей добыл. Если сумма не превышает $10 тысяч, оставшиеся 60 процентов идут целиком в общак группы. С добычи от $10 до $20 тысяч в общак отдается 20 процентов, а 40 - амиру сектора. Если же куш составил от $20 до $50 тысяч, эти 40 процентов идут уже амиру фронта.

- За места амиров и соответственно за деньги постоянно идет борьба, - говорят в ФСБ. - Например Вагабов, когда осенью 2009 года освободилось место амира республики, устроил настоящую бойню. Милиционеров убивали чуть ли не каждый день. Теракты в московском метро он устроил - все для того, чтобы доказать: он достоин места. Назначение он получил. Но "пробыл в должности" недолго: его ликвидировали в августе прошлого года. Вообще, нападения на милиционеров, обстрелы постов - все это имиджевые акции. Рядовые милиционеры - это же обычно сельские парни, глубоко верующие. Но на них форма, они самые уязвимые. Одним выстрелом в милиционера боевики показывают, что "ведут работу", а бизнесменов заставляют себя бояться и платить.

Теракт в "Домодедово" - тоже этап борьбы за деньги и посты. Летом прошлого года у арабских эмиссаров возникли серьезные вопросы к Доку Умарову. Речь шла о нескольких миллионах долларов, за судьбу которых он не смог отчитаться. Возник серьезный конфликт - с отречением Умарова от амирского поста и скорым возвращением. Тогда боевики разделились на две мощные противоборствующие группировки. Кто возьмет верх, не ясно до сих пор. Осенью прошлого года соперники Умарова атаковали сначала резиденцию Рамзана Кадырова, а потом попытались захватить чеченский парламент. Ответ последовал через полгода - в Москву с поясом смертника поехал Магомед Евлоев, двадцатилетний парень из Ингушетии. Он вряд ли что-то знал о деньгах и распрях.

Перезагрузка жизни

Десятки молодых парней, ушедших, как и Магомед Евлоев, в лес, свято верят (или верили), что, закладывая бомбу у магазина, они борются с вероотступниками, а не наказывают коммерсантов за несговорчивость. Этих пехотинцев используют втемную, без них ни один лесной бандит не продержался бы и месяца.

Двадцатидвухлетний Магомедали Ильясов из Губдена в последний раз видел двоюродного брата Магомеда год назад.

- Мы с ним дружили с детства, - рассказывает Магомедали, - вместе работали на карьере. Зарабатывали немного, но хоть что-то. Загрузишь "КамАЗ" камнем - 800 рублей. В общем, Мага даже машину купил, "Жигули", "восьмерку". А потом как-то раз... Он был и друг его Нурик... Говорят: "Может, туда уйдем"... И на гору кивают... Я аж похолодел. Убежал и перестал с ними общаться.

Они через несколько дней пропали. Меня с тех пор чуть что - сразу в милицию вызывают на допрос. Хотел жениться, но родители невесты говорят: "Он тоже в лес уйдет, зачем нам это".

Теперь Магомедали Ильясов и его друг Нурмагомед Гамзатов в списке разыскиваемых. Чем конкретно зацепили их боевики, непонятно. Как правило, религиозный фанатизм приходит далеко не сразу: в будущие смертники идут даже те, кто раньше никогда не переступал порог мечети. Поначалу их влекут романтика оружия, слова "шахид" и "джихад".

- Зайди в любой интернет-салон, и сразу увидишь: кто-то смотрит ролики с сепаратистских сайтов, - говорит оперативник ФСБ, - они представляют себе это как игру в "Контр-страйк". Там тебя убивают, ты жизнь перезагружаешь и дальше играешь. Они тоже думают, что повоюют, потом перезагрузятся.

Кого-то втягивают друзья - сначала невинная просьба, еще одна. Потом, как говорится, "берут на слабо". Через какое-то время "обращаемого" вывозят в горы - на день-два. Он даже маме скажет, что едет с друзьями на рыбалку. Но с этой рыбалки парень возвращается сам не свой. Секта - стоит только коготку увязнуть...

Для близких уход сына или родственника, как правило, трагическая неожиданность. Матери плачут, а потом пишут заявление о пропаже без вести. Потому что только так есть надежда получить тело сына.

- Очень характерная история случилась с полгода назад с Тимуром Курбанмагомедовым, - рассказывает Вячеслав Гасанов. - Парень работал на телевидении и в какой-то момент пропал. Поднялся шум, говорили, что его похитили. Потом он сам явился в милицию и признался, что помогал боевикам. Оказалось, что за несколько месяцев до этого знакомый попросил его несколько дней подержать сумку в гараже. Отказать не смог - не принято. А в ней было оружие. Потом начали втягивать все больше. Он даже в поджоге магазина участвовал. А потом понял, что настал момент: либо в лес уходить и как следствие в могилу, либо исчезнуть. И попытался сбежать. Но понял, что всю жизнь бегать не сможет.

Растиван Беков знает много таких историй. В правительстве Дагестана он секретарь структуры с длинным названием: Комиссия по адаптации к мирной жизни лиц, решивших прекратить террористическую и экстремистскую деятельность. Она существует всего полгода, в нее обратилось уже более 60 человек.

- Помните, в Ростове пропал сын главы Центрального духовного управления мусульман Наиль Бикмаев, - рассказывает Растиван Беков. - Он приехал к нам на джихад. Начитался о притеснении мусульман. А здесь осмотрелся - мечети на каждом шагу. Но из него хотели сделать идеолога, второго Саида Бурятского. Его задержали с пистолетом, хорошо еще выстрелить не успел. Помню, он признавался, что был поражен: милиционеры, против которых он хотел воевать как с неверными, в камере будили его на намаз. Два парня тоже приехали на джихад из Башкирии. Об исламе знаний ноль, а все туда же - воевать. Их взяли, когда они искали, к кому бы примкнуть. Их на время разбирательства определили в медресе. Пусть учатся. Но лично меня больше всего поразили четверо из Казахстана. Они тоже хотели присоединиться к боевикам, но так и не нашли их. Тогда поехали к посту ГАИ и начали бросать камни. Надеялись, что их убьют ответным огнем и они попадут в рай. Скрутили их. Спрашиваем: "Что вам в Казахстане не жилось?" Ответ: "Там нет джихада".

Лес - он огромный

Мы на Губденском кладбище. На одной из могил люди Вагабова взорвали жену убитого ими же милиционера.

- Полный отморозок, - говорит сопровождающий меня милиционер. - Когда его уничтожили, свободнее вздохнули даже те, кто симпатизировал боевикам. Но его последователи вон там, за горой. Блиндажи находили всего в километре-двух от села. У них там все - газовые баллоны, бензогенераторы, ноутбуки, запасы. Можно месяцами не выходить.

- Почему нельзя их окружить и взять? - искренне удивляюсь я.

- Пытались, - вздыхает милиционер, - но они всегда знают, когда мы идем за ними. Хоть дивизию пригони. Один раз нашли лагерь, в котором даже лепешки были еще теплые. Но боевики ушли. Потому что в лесу они идут быстро, а нам приходится внимательно осматривать каждый куст - нет ли растяжки. За любым деревом ждешь засаду. А лес здесь - он огромный и густой, через 2 метра ничего не видно.

Силовые методы пока не срабатывают на все 100, хотя определенные успехи в последние несколько лет налицо. Боевиков обычно уничтожают или задерживают в селах и городах - в квартирах, куда они выбираются на свидания с женами. Но непрекращающиеся происшествия, на каждое из которых мгновенно вешается ярлык теракта, заставляют задумываться о других путях решения этой непростой проблемы.

Многие рецепты сводятся к тем же деньгам. Хотите спокойствия на Кавказе - платите. Создайте новые рабочие места. Постройте школы и медресе... Закрадывается даже мысль, что очень многих в республике статус-кво вполне устраивает. Ведь проблемные районы деньги получают в первую очередь. А по устоявшемуся мнению, до цели доходит процентов 10. Остальное разворовывается по пути. Под определенным углом зрения - это тот же рэкет. Только платит вся страна. 26, 36, 47 миллиардов перечислено в 2007, 2008 и 2009 годах. В последние два года цифры немного снизились. В то же время данные по террористической активности растут из года в год. Потому что Магомеду Ильясову, работавшему на карьере и купившему "Жигули"-"восьмерку", все эти цифры глубоко безразличны.

- Выделять больше денег - это не выход, - говорит известный правозащитник, председатель профсоюза предпринимателей Исалмагомед Набиев. - Скорее, наоборот, нас это развращает. Ведь Дагестан вполне мог бы выйти на самоокупаемость, перестать быть дотационным. Но налоги платят единицы, процентов 70 экономики - в тени. Это как раз то, что нам перечисляют из центра.

Исалмагомед Набиев - создатель движения "Матери Дагестана". Я спросил у него, что надо сделать, чтобы подполье исчезло как класс. Я ждал витиеватых разговоров о том, что этих маленьких мальчиков нужно пожалеть и понять. Но неожиданно мы пришли к давно озвученному выводу: надо мочить в сортире.

- С теми, кто в лесу, на ком кровь и загубленные жизни, с ними делать больше нечего, - говорит Набиев. - Но других, молодежь, мы еще можем спасти. Они на перепутье, ищут для себя закона, ищут справедливости. Пацанов влечет слово "джихад". Попав под влияние, они с легкостью принимает, что все беды из-за мнимого притеснения верующих. И идут умирать.

99,99 процента

Сейчас кажется, что Дагестан горячей точкой был всегда. Но в 1999 году, после нападения банд Басаева на дагестанские районы, волна ярости, направленная против религиозных экстремистов, грозила обернуться бурей. Села Карамахи и Чабанмахи были объявлены гнездами ваххабизма и разгромлены к всеобщему восторгу. Радикалистам приходилось сбривать бороды, даже продавать дома и уезжать.

- Как могло произойти, что сейчас это забыто, - недоумевает один из сотрудников силовых структур, - ведь у Татарстана было даже больше шансов стать второй Чечней. Но там ваххабитов взяли под крыло в духовном управлении мусульман, дали им работу, возможность хорошо заработать. И политику проводили нормальную, вера во власть и государство сохранилась, хоть какая-то справедливость существует. Мы сейчас в Чечню приезжаем - завидуем белой завистью. Все строится, главы администраций и имамы - единая команда. В один голос говорят: те, кто в лесу, - шайтаны. А у нас - видишь кортеж из 10 бронированных машин, а это всего лишь глава маленького райончика. Да в этом кортеже машины дороже всего районного бюджета.

- На самом деле и боевиков, и сочувствующих - мизерное количество, - говорит Исалмагомед Набиев. - 99,99 процента не хотят никакого шариатского государства и не мыслят себя без России. Но у "лесных" - мощная идеология. Необходимо выбить почву из-под этого слова - "джихад". В Коране сказано, что если тебе не дают молиться, притесняют мусульман, то ты имеешь право на джихад. А если этого нет, то никакая борьба не может быть оправдана. Ничем. И поэтому нужно дать им - ваххабитам, салафитам - возможность молиться по-своему. В самой их вере нет ничего противозаконного. Власть начала говорить об этом только в прошлом году, появились вполне легальные общины. Но формально в республике действует антиваххабитский закон, который приняли еще в 1999 году. Его нужно срочно отменить, убрать как символ. Только после этого можно будет сказать: в Дагестане нет места джихаду.

- Этот закон носит декларативный характер и никого ни к чему не обязывает, - говорит пресс-секретарь президента Дагестана Расул Хайбулаев. - Он принимался на эмоциях. Но тогда, в 99-м, его поддержало абсолютное большинство населения. Нельзя его просто взять и отменить. А вообще для решения проблемы экстремизма в республике сейчас делается очень много. Мы прекрасно осознаем, что результат даст только совокупность как силовых, так и экономико-политических методов. Ваххабит не есть террорист, этот принцип мы будем последовательно проводить. Направлений и течений в исламе много, поди разберись, какое из них верное. В центре Махачкалы есть мечеть, которая считается салафитской. Среди молящихся есть сотрудники правоохранительных органов, и никаких проблем. Но боевикам до этого, мне кажется, нет никакого дела. Чем дальше, тем меньше их террористическая деятельность имеет какую-то идеологическую подоплеку.