Сначала нация, потом демократия?

Действует ли эта формула в Ливии?

Сорок лет Каддафи пытался покончить с трайбализмом и создать единую ливийскую нацию. Ту самую, формирование которой всегда предшествует демократическим преобразованиям. Но и срок оказался короток, и волюнтаристское вмешательство в этногенез - дело неблагодарное. Обруч проржавел и треснул. Родо-племенные осколки брызнули во все стороны. У восставших нет ни общепризнанных лидеров, ни интегрирующих структур - только стремление ослабить нажим единого обруча.

В воображении российской публики, демократия и национализм - понятия-антагонисты. В среде русской интеллигенции «националисты» с «демократами» могут даже взаимных рукопожатий избегать. Однако такое противостояние вовсе не является глобальной закономерностью. Скорее наоборот - демократия редко выживает без симбиоза с национализмом. Драматические события в Ливии вновь заставляют нас задуматься о природе этого симбиоза.

Тотальная поддержка ливийских повстанцев западным общественным мнением опирается на одно маленькое заблуждение. Люди Запада наивно полагают, что свержение режима Каддафи автоматически приведёт к демократическим преобразованиям в Ливии. Их кредо можно выразить, перефразировав Тертуллиана: «Душа человека от природы демократка. А если где-то нет демократии, то лишь потому, что проявлению человеческих природных задатков мешают злые силы». Как правило, образ «злых сил» для каждой не удостоившейся демократии страны находит своё воплощение в единственном человеке. В случае Ливии эту роль в воображении европейцев играет Муаммар Каддафи.

Стоит напомнить, однако, что свержение разного рода «кровавых диктаторов» Востока практически никогда не завершалось строительством демократии. Самый знакомый российскому наблюдателю пример - Афганистан, где на смену «кровавому диктатору» Наджибулле пришёл «ультрадемократический» Талибан, начавший делить опийные поля страны с «Северным альянсом». Очень знакомый афро-азиатский сюжет: строили гражданское общество, а получилась гражданская война.

Демократия без национального единства - война всех против всех

О том, что демократизация авторитарных обществ нередко порождает войну всех против всех, писало множество авторов. Неудивительно - демократия основана на конкуренции. Заимствовать её механизмы, в принципе, несложно. Любое сообщество людей может быстро разделиться на партии, сформировать из политических новоделов внушительный избирательный бюллетень, с помпой провести выборы, торжественно открыть парламент... А дальше? Как создать устойчивую правящую коалицию? Как оппозиции смириться с успехом конкурентов? Как победителям подавить в себе соблазн навсегда расправиться с оппозицией? Как найти решения, достаточно приемлемые для всех конкурировавших на выборах групп?

Для того, чтобы демократические механизмы функционировали, необходимо ощущение единства всеми участниками предвыборного ристалища. Необходима опора на общие и незыблемые для всех ценности - более важные, чем ценности отдельных партий. Не случайно общепризнанный теоретик демократизации Дэнкварт Ростоу выдвинул аксиому: «Единство прежде демократии»¹. Если этого единства нет - равновесной слаженной системы не получится. Партийные сегменты общества будут пожирать друг друга, пока не придут к новому авторитаризму. Нет естественного единства снизу - придётся насильственно навязывать его сверху (чем, собственно, и занимаются все диктатуры).

Естественное единство, позволяющее преодолевать партийные разногласия, вытекает из чувства общенациональных интересов. Из национальной идентичности. Фундаментальной ценностью, объединительной платформой, которую не может расколоть обязательный плюрализм гражданского общества, является национальная идея. Например, классики современной политологии Чарльз Тилли и Стейн Роккан признают, что формирование национальных государств - важный этап, предшествовавший становлению демократических обществ.

По сути дела, говорить о существовании зрелой демократии (в западном понимании термина - как воспринимают это Тилли, Ростоу и миллионы апологетов либерализма) можно только применительно к Западной цивилизации. В то же время именно Запад отличается самым высоким уровнем национализма на планете (сравниться с ним в этом смысле может только Японская). Следствием повышенного уровня национального самосознания западных народов стало формирование моноэтнических государств. Заметим, Европа - единственный континент на планете, где государственные границы выкроены согласно этническим ареалам. Осмелюсь предположить, что лидерство Европы в сфере демократии не случайно коррелирует с рекордным уровнем национализма. Наличие определённого градуса национального самосознания - обязательное условие развития устойчивой демократии.

Правда, после 1945-го года мэтрам политической мысли как-то неудобно связывать «чистоту» демократических цветов с «грязью» национальной почвы. Поэтому они всячески открещиваются от этнической природы европейских наций, подчёркивая в противовес природу гражданскую. Правда, частенько такие аргументы горят синим пламенем парижских предместий - но это тема отдельной дискуссии. В принципе, для ливийских событий не столь важно, какая нация больше годится для демократии - рождённая из кровной общности или из гражданского правосознания. Всё равно в Ливии нет ни той, ни другой.

Судя по отзывам экспертов, в мировоззрении ливийцев ведущую роль играют две объединяющие ценности: религиозные и родо-племенные. Типичный житель Ливии прежде всего мусульманин и член родового объединения (клана). Тот факт, что он араб (а уж тем более то, что он араб-ливиец), в иерархии ценностей находится существенно ниже. Эта особенность менталитета проявляется и в сегодняшней революции.

Регресс Ливии: от авторитарного социального государства к родо-племенной смуте

Очень характерная для мусульманского Востока картина: глядишь, бьются две политические силы. Одна (у которой в данный момент власть), известное дело, - сторонники диктатуры. Другая, сидящая в оппозиции, - само собой, поборники демократии. А копнёшь поглубже: оказывается, борются два землячества, две родовые общины. Так недавно было в Киргизии, при столкновении «северян» и «южан», кланов Чуйской и Ферганской долины. Хотя в Киргизии родо-племенное сознание не в пример слабее ливийского.

При первом же взгляде на ливийские события бросается в глаза соперничество лояльной режиму Триполитании и оппозиционной Киренаики - двух главных исторических провинций страны, имеющих разную племенную структуру и даже разные религиозные особенности (около трети мусульман Киренаики принадлежат к орденской секте сенуситов). Такие региональные противоречия играют во вспыхнувшей гражданской войне никак не меньшую роль, чем тяга части ливийских интеллигентов к парламентаризму. И всё же искать главную причину революционного взрыва я стал бы не в противостоянии запада и востока страны, и не в противостоянии Западной и Восточной политической культуры. Мне ближе точка зрения Саида Гафурова²: это, прежде всего, конфликт между центробежной и центростремительной тенденциями ливийского общества.

У ливийцев нет никакой общей национальной судьбы. До середины ХХ века у жителей этой страны не было общей истории как истории собственного творческого действия. На протяжении тысячелетий объединение Ливии обеспечивалось путём внешних завоеваний - Карфагеном, Римом, Византией, арабами, турками, итальянцами. Границы Ливии не отражают национального внутреннего единства - они отражают только колониальные аппетиты Италии, сумевшей в начале ХХ века отхватить именно такой кусок африканского «пирога». Эти границы проведены умозрительно, с помощью линейки и географической карты, без учёта этнических реалий. Например, земли племени риях тогда разделили, ничтоже сумняшеся, между итальянской Ливией и французским Тунисом.

В ХХ веке ситуация изменилась. Вместо «внешнего удерживающего» появился «удерживающий внутренний» - Муаммар Каддафи, опирающийся на армию. Армия в данном случае выступала как особая каста или клан, спаявшая в одно целое пёструю племенную мозаику. Сорок лет Каддафи пытался покончить с трайбализмом и создать единую ливийскую нацию. Ту самую, формирование которой всегда предшествует демократическим преобразованиям. Но и срок оказался короток, и волюнтаристское вмешательство в этногенез - дело неблагодарное. Обруч проржавел и треснул. Родо-племенные осколки брызнули во все стороны. У восставших нет ни общепризнанных лидеров, ни интегрирующих структур - только стремление ослабить нажим единого обруча.

Очень вероятно, что вместо прогресса революция несёт Ливии регресс - переход от авторитарного социального государства к родо-племенной смуте. И когда старший сын ливийского лидера Саиф-аль-Ислам пугает Запад «сомализацией» региона, он не так уж далёк от истины. По представлениям классической западной социологии, Сомали, как и Ливия, считалось мононациональным государством. Однако никакой единой нации там не получилось - только конгломерат племён, говорящих на сходных диалектах. Удержать такой конгломерат с помощью демократических институтов невозможно - здесь годится лишь грубая сила.

Вопрос теперь в том, кто применит эту грубую силу в Ливии: «удерживающий внутренний» или «удерживающий внешний»? Как нетрудно догадаться, оба варианта очень далеки от реальной демократии.