О русофобии, рабстве, свободе и национальном достоинстве

Ведущий: Егор, сегодня у нас в Петербурге Дмитрий Медведев, Владимир Путин и целый коллектив приближенных лиц обсуждают реформы Александра II как пример модернизации. И вот эту самую крестьянскую реформу отмены крепостничества.

Сейчас я часто читаю, что крепостничество, крепостное право и свобода крестьян - это яркий пример того, что русских не освободить, как бы их ни освобождали. Вы согласны?

Егор Холмогоров: Я считаю, что это проявление самой клинической русофобии, не имеющей ничего общего с действительностью. Дело в том, что нужно прекрасно понимать: крепостное право не было плодом естественной исторической эволюции России, русского народа, русского государства, русского крестьянства и т.д. Пока у нас шло естественное развитие, никакого крепостного права не было. Оно появилось в мягких формах сначала после Ливонской войны, затем после Смутного времени, то есть тогда, когда Россия столкнулась с Западом, и выяснилось, что западные становящиеся, более капиталистические страны практически равномерно к нам враждебны, а для защиты от них требуется очень сильное государство, опирающееся на очень сильную военную элиту. И для прокормления этой элиты, русских помещиков, было введено крепостное право, причем первоначально как мера, способствующая закреплению на одном месте рабочей силы.

Когда крепостное право было окончательно закреплено при Алексее Михайловиче, его основной смысл сводился к тому, что крестьянин должен оставаться в определенном месте и работать на определенного помещика, не переходя к другому помещику. И только тогда, когда эти меры были превращены Петром Великим в меры уже полного переустройства государства на европейский лад, изменилась сама сущность крепостного права. Она превратилась из организации труда населения на наших огромных бескрайних просторах в попытку порабощения личности русского человека.

Ведущий: То есть Вы не согласны с тем утверждением, что крепостничество - это такая форма имманентного русского рабства, которую русские пронесли через века от татар, через царскую Россию, через Советскую Россию до нашего времени?

Егор Холмогоров: Абсолютно не согласен! Это просто противоречит всему историческому опыту русскому. Как раз наш опыт - это опыт, прежде всего, народного сопротивления этой зависимости. В то время как европейские народы достаточно легко и свободно подчинились и рабовладельческому строю, и потом тому же крепостному праву в эпоху феодализма и затем очень жесткой машине абсолютистских государств. Как они, в общем, до сих пор подчиняются уже ментальному крепостному праву политкорректности и т.д. Все это как раз в России вызывает отторжение.

За счет особенностей наших пространств очень часто это отторжение принимает не столько форму сопротивления государству, сколько ухода от государства.

Ведущий: Егор, я тогда не понимаю вот чего: если мы посмотрим на историю современной Европы и историю Европы в целом, то чуть что - революция, чуть что - забастовка, чуть что - бунт, чуть что - стачка. В России ничего этого нет. Что, мы очень долго терпим? Почему мы сами не можем взять свою судьбу в свои руки?

Егор Холмогоров: На самом деле, если мы внимательно посмотрим на историю России, то обнаружим, что русский народ далек от того бесконечного образа терпимости, который часто у нас создается. Нормальное политическое функционирование русского государства в 17 веке, когда оно сохраняло свою собственную русскую независимую природу, - это движение от бунта к компромиссу, от нарушения этого компромисса к бунту и т.д. В этом смысле, может быть, мне кто-то предъявит какие-то упреки.

Я, например, очень позитивно воспринимаю такие истории, как историю с Манежной площадью, потому что народ вышел и сказал: «Алло, власть! Все, достало!». Зато это была реально мощная волна. Другое дело, что всегда, когда возникает эта мощная волна, возникает большое количество политических неудачников, которые пытаются на этой волне ехать. И у нас количество этих политических неудачников так велико, что они на нее садятся и давят ее своим весом.

Ведущий: А почему?

Егор Холмогоров: Проблема на самом деле не в рабстве, проблема в людях, которые способны осуществлять свободу, в национальной элите. Действительно, это факт: русская национальная элита уже не первое столетие систематически и с большой регулярностью выбивается полностью. На нее обрушиваются страшные удары гражданских войн, революций, каких-то резких перезагрузок сфер деятельности. Скажем, у нас была прекрасная советская научно-техническая элита. В какой-то момент ей сказали: вы все не нужны, то, что вы делаете никому не нужно. Вот это действительно проблема. Нам нужно не ставить себе ложную цель, то есть, скажем, освободиться как народу. Нам нужно поставить себе абсолютно правильную цель, а именно выработать национальную элиту, которая способна будет в нужный момент не затаптывать энергию народа, а ее аккумулировать, доводить ее до каких-то ясных, четких лозунгов.

Ведущий: Меня смущает, что мы активно обсуждаем, нужно или не нужно России рабство в XXI веке, при какой-никакой модернизации. Но, вам не кажется, что это выдает какие-то тайные замыслы наших модернизаторов?

Егор Холмогоров: Если Вы смотрели совершенно замечательный американский фильм «Борат», там в один момент казахских деятель оказывается в автобусе с американскими студентами, и один из них говорит: «В Америке рабство запрещено, к сожалению». Понимаете, это как раз для сильных мира сего общемировая тенденция. Риторическая фигура, риторический ход обоснования своего господства через неспособность того или иного народа править собой: отдайте ему на самотек ситуацию, и он все развалит, все разрушит и т.д. - это очень эффективный инструмент господства.

Ведущий: Наша элита в этом убеждена?

Егор Холмогоров: Наша нынешняя элита в этом абсолютно убеждена.

Ведущий: Меня удивляет, как легко мы переходим и принимаем все эти разговоры об имманентном русском рабстве. Вообще, я давно обратил внимание, что самый легкий способ войти с нашим человеком в общение - это поговорить о том, как у нас все плохо, насколько плохи мы сами. Почему у нас принято себя ненавидеть?

Егор Холмогоров: Нас достаточно долго этому учили. Большинство других способов коммуникации были запрещены для русских. Как только мы начинали обсуждать, что-то в стилистике «скажи-ка, дядя, ведь не даром...», нам тут же говорили: «Это шовинизм, это имперская великодержавность; значит, вы не уважаете какие-то народы, значит, вы не толерантны к французам». В конечном счете, какой-нибудь Дмитрий Быков с Михаилом Ефремовым сидят и пишут пародии на эту тему, не понимая, что для любого человека с развитым национальным сознанием такая пародия просто оскорбительна. Что бы они там не говорили, про ливийскую революцию и т.д., при этом выбор объекта несущего эту пародию: стихотворения «Бородино» - это издевательство.

Ведущий: А Вам не кажется, что это просто у нас так жизнь устроена, что хочешь не хочешь, она провоцирует ненависть к России, для этого достаточно посмотреть за окно?

Егор Холмогоров: Несомненно. В чем, собственно, сущность русофобии. Я Вам дам почти математическую формулу. Сущность русофобии состоит в навязывании нам совершенно ложного тезиса, что препятствием, для того, чтобы быть нормальной страной и нормальным народом и жить также хорошо, как в нашем воображении живут другие народы, является как раз русская часть нас, как раз то, что в нас наиболее своеобразно. То есть не то, что нам навязано извне... Это, в принципе, противоречие между русофобией и русофилией. Русофилы, начиная со славянофилов и может даже раньше последовательно говорили, что именно то, что мы живем по чужим образцам, по чужим лекалам, что мы живем чужим умом, что кто-то сказал, что иностранное хорошо - мультикультурализм - мы в него вцепляемся, держимся за него, в то время как на западе от него уже отказались. Именно подражательность и вторичность в нашей культуре, в наших нравах, в нашем неуважении к себе, то, что мы в какой-то момент согласились, что образец человека - это человек западный, человек европейский. Именно это и мешает нам просто нормально расправиться, осознать, что мы в чем-то такие же, как они, в чем-то другие, но у нас есть собственное достоинство, и в рамках этого достоинства мы от него, от себя, от власти, от кого угодно еще требуем уважения.

Ведущий: А как воспитать это внутреннее национальное достоинство? Есть какие-то бытовые рецепты? Как вести себя в повседневности? Посоветуйте что-нибудь.

Егор Холмогоров: Вы задали сложный интересный вопрос, потому что мне, например, очень тяжело это формализовать, потому что мне кажется, что внутреннее национальное достоинство очень глубоко в человеке заложено. Его надо в себе распрямить, не бояться говорить, что ты русский!

Я для себя в свое время провел один тест: я в какой-то момент купил себе русскую рубаху и пошел по улице. Это был в каком-то смысле внутренний перелом, потому что люди смотрели чуть-чуть «прибалдело»... Национальное сознание в себе нужно воспитывать! Здесь должен быть вход извне: через СМИ, через публицистику, через выставки, через новые культурные формы. Существуют совершенно новые творческие ходы, такие как у Игоря Растеряева. Мне очень нравится то, как он может на современном достаточно остром языке и в достаточно оригинальной форме передать вот это вот чувство русскости. Когда этот внутренний перелом произойдет, русский человек, который есть в каждом их нас выпрямится, и он будет знать, что ему делать!