Белоруссия глазами Дмитрия Орешкина

На новогодние каникулы мы с друзьями съездили в белорусский Витебск. Посмотреть на Шагала и как люди живут. С Шагалом неважно: дом-музей есть, но пустой. Фотографии (копии), условная утварь из антикварного магазина, экскурсовод близко к тексту пересказывает книгу «Моя жизнь». Домик одноэтажный, из дореволюционного кирпича, площадью 60-70 метров. Изнутри отделан гипсокартоном со стеклообоями, решительно раскрашенными по диагонали в серый и свекольный цвета. Дизайн конца 70-х, дерзкая мечта партноменклатуры о евроремонте. От Шагала ничего, кроме планировки.

Вход через комнатку в 8 квадратных метров, где мощная еврейская мама содержала торговую точку. Маленький (не по физическим размерам, а так) еврейский папа трудился грузчиком на стороне – катал бочки с сельдью. Мама же сельдью и торговала, что, конечно, наводит на мысль о бесконечной мудрости основного закона социализма: «Кто что охраняет, тот то и имеет». Прав был В.И. Ленин, утверждая, что социализм естественным образом растет из гущи народных масс.

За лавкой тесная проходная подсобка, она же детская. Дальше две комнаты побольше – родительская спальня и горница с общей печкой. Удобства на улице. В общем, довольно зажиточно. Естественно, в советскую эпоху в доме жили люди, с Шагалом никак не связанные: городской жилфонд.

Еще есть художественный музей на главной горке города, напротив КГБ, но он был закрыт по случаю выходных и праздников. Как легко забываются такие приметы эпохи! В музее, говорят, есть шагаловские рисунки. Живописи нет, в чем тоже заслуга народной власти: автор хотел подарить Витебску три десятка полотен, но ему отказали. Советским людям чужд буржуазный формалист, к тому же изменивший Родине.

Люди в Витебске живут нормально. Они везде живут нормально – и в Африке, и в Бангладеш. Просто понятия о норме меняются. Город приятный, чистенький, хорошо подсвечен по вечерам. Церкви отремонтированы и заново расписаны лучше прежнего. Кузнец Вакула был бы доволен. Реставрация самого большого Свято-Успенского собора на берегу Двины немного отстала от графика (должны были завершить в ноябре); пока работает только цокольный этаж, богато отделанный гранитом и мрамором. Запах и вид — как на новой станции метро.

Маленькая, но самая древняя Благовещенская церковь (XII век!), взорванная в 1961 году, восстановлена, расписана и работает.

Человек из России в Витебске чувствует себя богатым. Такси по городу — больше десяти рублей не получалось (на самом деле десяти тысяч, но слово «тысячи» они проглатывают). В пересчете на наши деньги — 100 рублей. Сначала путаешься: если считать нули на бумажке, наш рубль в 100 раз тяжелее. Если слушать устную речь, то в 10 раз легче.

Продукты в магазинах дешевле, но хуже. Счет в ресторане получается примерно на четверть меньше московского. Хотя трудно сравнивать, потому что сбита сетка категорий. Одно из двух главных заведений города (кажется, «Золотой Лев») отличается внешними понтами при посредственной кухне. Так у нас в середине 90-х были дорогие невкусные рестораны для малиновых пиджаков. Вкусней и дешевле кормят в подвальном «Губернском трактире», который оформлен в стиле прогрессивной Советской Прибалтики – стены из кирпича, под кирпичными же сводами, с грубыми деревянными столами.

Промтоварные магазины скудные, с непередаваемым советским запахом. Заметно лучше, чем было в СССР, но скромней, чем сегодня в Смоленске. Необходимый минимум, не более. В этом суть лукашенковской модели: на уровне «чарки и шкварки» действительно порядок. Все сыты — и хватит. Люди одеты неброско, хотя молодежь порой даже элегантно. Модные вещи везут из Москвы. Машины на улицах тоже скромные: много «Жигулей», но преобладают бюджетные европейцы из вторых рук — «Опели», «Фольксвагены». Напоминает Варшаву или Вильнюс второй половины 90-х. Пробок нет, но улицы не пустуют. Бензин дороже, чем в России, хотя доходы ниже. Из разговоров с людьми: «В Москве 5 тысяч вообще не зарплата, а у нас — ничего, считается жить можно». В ответ на вопрос про обещанный к концу 2010 года средний уровень в 500 долларов вздыхают и пожимают плечами. Но слов не произносят. Опять советское: с незнакомыми людьми лучше лишний раз промолчать.

— А что это у вас за красивое желтое здание с белыми колоннами?

— О, здесь в 1812 году останавливался Наполеон. И принимал на площади парад войск.

— А сейчас что?

— Сейчас… э-э-э… (непроизвольно понижая голос). Сейчас КГБ… А вот, посмотрите, музыкальный центр имени Соллертинского!

В общем, материальная сторона жизни выглядит примерно так. Для человека, у которого мечта жизни купить «Жигули», — все нормально. За пять-десять лет можно накопить. Если сурово экономить и откладывать в твердой валюте. Если же хочется чего-нибудь еще — то не надо выпендриваться, товарищ. Студенты и прочие казенные люди — экскурсоводы, библиотекари, преподаватели — несколько раз в году обязаны отработать на овощебазе. Об этом тоже как-то забылось. Владелец частной торговой точки объяснил, что 80% товарооборота он обязан обеспечивать за счет отечественной продукции. «А все, что есть приличного, уходит на экспорт в Россию. Или в Минск. Нам остается только вот такое…»

С «вот таким», действительно, много не наторгуешь. Обувь страшненькая, детские комбинезоны словно скроены и сшиты в СССР. Зато их много. Точнее, остального мало.

Про выборы и политику говорить не хотят. Чувствуется своя государственная гордость, тоже слегка советского замеса: мы небогаты, но это МЫ. О временных трудностях с приезжими распространяться не намерены. В терминах политологии это значит, что Лукашенко между делом успел сформировать новую национальную идентичность. И зафиксировать себя как центральный элемент этой идентичности. «Как мы к нему относимся — никого не касается. Какой ни есть, все наш». Не совсем понятно, это — больше гордость или опаска. Им кажется, что больше гордость.

Побочное следствие: сказка про единую славянскую державу, которой тешат себя сторонники Лукашенко по нашу сторону границы, в Витебске ничуть не актуальна. Беларусь для них совершенно самостоятельная страна. Это аксиома, она не обсуждается.

По телевизору Россия подается отстраненно и прохладно — как капризный поставщик энергоресурсов, с которым мудрое белорусское руководство терпеливо выстраивает отношения. Ибо соседей не выбирают. Но гораздо важней и актуальней новый договор с Венесуэлой, по которому нефть будет поступать через Украину по трубе Одесса-Броды. В реверсивном режиме! Это умное слово дикторы перекатывают во рту, как леденец. Надо же — в реверсивном режиме! А может, даже в режиме аверса! Во как нас уважают…

В детали сделки (по ним венесуэльскую нефть Белоруссия сразу перепродает в США, на вырученные деньги покупает другую нефть в Азербайджане, через Грузию гонит ее к Черному морю и только потом танкерами в Одессу) телевизор не вдается.

Реверс-аверс, венесуэльский контракт, заносчивая Россия нервно курит в форточку на лестнице…

Худо-бедно, а работает.

Дорожная милиция вежливая и не берет взяток. Дороги хорошие, с современными удобными светофорами. Но убийственной разницы с Россией, о которой часто слышишь, нет. И Минское шоссе от Москвы до Смоленска, и трасса на Витебск через Рудню вполне ничего себе. Понятно, могли бы быть и получше. С другой стороны, у нас и грузопоток поплотней. Недобрые витебские таксисты на «Жигулях» (только официальные, леваков нет) объясняют, что милиция взятки не берет лишь у своих: «Город маленький, через неделю все будут знать. Кому охота? А с вас сдерут непременно. Паркуйтесь аккуратней – москвичей ловят на раз-два».

Значит, по крайней мере, есть страх перед начальством. У нас-то начальство страха не ведает и, наоборот, ждет отчислений.

Похоже, в этом разгадка феномена Лукашенко. Он по психотипу близок к Сталину. Человек не то чтобы испытывает удовольствие от шпыняния подчиненных, но прямо-таки жить без этого не может. «Что ни казнь для него, то малина. И широкая грудь хоккеина». Сталинская одежка ему в самый раз. Сидит лучше, чем на Брежневе, Андропове и тем более Горбачеве. Поэтому развесистую советскую бюрократию он ловко и с нескрываемым удовольствием приспособил к делу. Выстроил, выпорол. Подумал, перестроил и еще раз выпорол. А потом еще… Как бы для острастки, но и себе в простую человеческую радость. «Дисциплины много не бывает. Я аппарат перетрахивал и буду перетрахивать!»

И они у него забегали. Что, конечно, не может не радовать добрый белорусский народ.

Крепостное хозяйство, равно как и колхозное, при такой искренней любви к порке может быть вполне аккуратным и даже производительным. С инновациями, правда, туговато. А также с эффективностью и конкурентоспособностью. Но что уже построено — то в порядке и работает. Скромненько, но опрятно. Управляющие не воруют: уж очень барин строг. Хозяин!

Понятно, что куда не досягает требовательный хозяйский глаз, имеют место отдельные недостатки. На автостоянке у гостиницы автомобили неделю месили выпавший еще на Новый год снег. Джипы еще туда-сюда, а легковушки ходили юзом. Зато каждое утро нас будила бодрая родная речь под окнами: дворники на вече определяли, кому в какую кучу валить. Кучи росли, еще сильней затрудняя парковку, но снега странным образом не убывало. Поэтому вслед за дворниками наступала очередь пошуметь для моторов и их обладателей; речь последних тоже была узнаваема.

Таджиков нет. Как объяснили труженики лопаты, не потому, что такая политика, а потому что все равно ни черта не заработаешь — нечего и приезжать. Соседи — Польша и страны Балтии — медленно, но уверенно перегоняют. В октябре мы были в Риге: тоже чисто, порядок и вежливая не коррумпированная полиция. Но средняя зарплата около 700 долларов, а цены тоже ниже московских.

В Витебске острей сознается секрет притягательности батькиной модели для русского сердца. Все вокруг родное, все вокруг свое. Порядок, равновесие, предсказуемость. Как там старый Фирс у Чехова: «Мужики при господах, господа при мужиках…»

Или еще лучше у Гоголя:

— Вот я тебя как высеку, так ты у меня будешь знать…!

— Как милости вашей будет угодно, — отвечал на все согласный Селифан, — коли высечь, то и высечь; я ничуть не прочь от того. Почему ж не посечь, коли за дело, на то воля господская. Оно нужно посечь, потому что мужик балуется, порядок нужно наблюдать. Коли за дело, то и посеки; почему ж не посечь?

И Достоевский тут как тут: «Накажи. Но и пожалей!» Что еще нужно осиротевшему душой русскому человеку на обломках державы?

Даже в нашем небольшом коллективе (шесть московских семей, знаем друг друга лет 40), среди людей примерно одного возраста, образования, материального статуса и социального опыта Белоруссия была воспринята не одинаково. Для кого-то она очевидный образец стабильности, уважения к традициям и управляемого развития. Для кого-то — тусклый очевидный совок без будущего. Очевидность зависит от устройства очей. Очи у людей устроены по-разному.

Свой взгляд не навязываю, но для меня ясно, что самая хорошо организованная барщина на длинной дистанции все равно проиграет. Так ли, этак ли — где-нибудь прогниет и треснет. Тогда и начнутся главные проблемы. Сейчас-то полбеды — диктатор, не диктатор, а жить можно. А вот что будет ПОСЛЕ? Способных к самостоятельному функционированию государственных институтов (кроме, может, КГБ) в стране не выросло. И вырасти не могло: даже намека на ограничение самовластия его могучий дух не допускает. Скелет социальной инфраструктуры отсутствует. Лукашенко — самый главный, единственный и заскорузлый гвоздь, на котором висит вся конструкция. Вынь его — и полный развал.

Люди — дети. Он — Батька. Удачная калька с Отца народов. Уйдет, и сместившая его пубертатно-прогрессивная публика, не имея навыков политических компромиссов и управленческого опыта, немедленно перегрызется в борьбе за влияние. Тем более что бывшие люди из КГБ и номенклатуры, мстя за отстранение от власти и кормушки, не устанут аккуратно подливать масла в огонь. Выплывут на поверхность бандиты. Полыхнет низовым пожаром коррупция. Все это мы проходили: режим плох, но последствия его крушения еще хуже. Именно этим, в конечном счете, он и плох… Только как это объяснить, если с чаркой и шкваркой все в порядке?

Так моллюск до поры живет себе в раковине. Раковина, с одной стороны, выполняет функции внешнего скелета; с другой — не позволяет развиваться скелету внутреннему. Да и зачем он? Но если со временем станет тесно, то, выбравшись наружу, божья тварь окажется целиком беззащитной. Ни скелета, ни иммунитета.

Может, это и есть наш уникальный путь: жить в раковине под Отцом либо Батькой, благословлять власть и не высовываться?

Чего мы в Витебске совсем не видели — так это молодых мам с детскими колясками. Народ, с одной стороны, безмолвствует, но, с другой, и размножаться не хочет. В Москве младенцев больше. По крайней мере, на глаз.

Неделю назад сообщили, что в Белоруссии подняли цены на водку и на горюче-смазочные материалы. Значит, к весне поползут цены на еду. Если мерить советскими масштабами, Лукашенко вступает в 80-е годы. Уже рассуждает про приватизацию, но термина «перестройка» пока избегает. Иначе кого-то придется обвинить в предшествующем застое. А кого?

Декабрьскую маску Андропова он уже снял; примеривает январскую маску Горбачева. Будет широко и искренне улыбаться Западу: деньги опять кончились.

Реальная сказка смотреть трейлер онлайн