Проблемы антисталинизма

Спустя год после 140-летия со дня рождения Сталина вполне можно подводить итоги очередной волны дискуссий о роли его правления в истории нашей страны. Однако, эти итоги не позволяют считать дискуссию законченной. А значит, нас ждет продолжение. И не только в связи с грядущим 150-летием.

Как факт, как некую константу можно отметить несколько моментов.

Во-первых, несмотря на то, что за последние полвека с лишним "волн разоблачения" Сталина прошло множество, в обществе в целом преобладает скорее позитивное отношение к этой фигуре. Его удаётся ненадолго сократить путем массированных и долговременных информационных атак, но как только эти атаки прекращаются — всё возвращается на круги своя.

Во-вторых, в обществе существуют и сменяют друг друга различные группы, которые думают иначе, нежели большинство, демонстрируя подчас почти иррациональную ненависть к данной исторической фигуре.

Картина сегодня примерно такова: половина граждан оценивает Сталина в целом положительно, а 30% — отрицательно. При этом 12% считают его преступником, 26% согласны с подобной оценкой хотя бы отчасти, остальные эту точку зрения не разделяют.

В-третьих, негативные оценки Сталина в большей степени свойственны более молодым, а в наименьшей — старшим возрастным группам. Само по себе это не новость. Обычно такое деление трактуется как проявление догматизма старших и независимости суждения молодых. Однако на деле получается, что Сталина более положительно оценивают как раз те, кто формировал свое мнение на основании собственного опыта, например, сравнив жизнь при нём и при его критиках. А отрицательно — те, кто такого опыта не имеют и судят на основании антисталинской пропаганды.

В-четвертых, противники Сталина, с одной стороны, всегда являются инициаторами "десталинизаторских волн", а с другой — раз за разом представляют одни и те же аргументы, как правило, довольно спорные. По замечанию Виталия Третьякова, интеллектуальный потенциал антисталинистов довольно примитивен и не подвержен развитию. Сторонники же Сталина каждый раз шаг шагом представляют всё новые доводы, демонстрируя растущий интеллектуальный уровень.

В-пятых, каждая "десталинизаторская волна" практически парализует обсуждение каких бы то ни было иных, более актуальных, вопросов, парализует общество и выливается в своего рода информационную гражданскую войну. Причем войну меньшинства, имеющего доступ к СМИ, против молчаливого — по причине отсутствия такового доступа — большинства.

Теперь с инициативой очередной антисталинской кампании выступил возвращенный из политического забвения Михаил Федотов, демактивист рубежа 1980-х—90-х годов, назначенный новым председателем Совета по правам человека при Президенте РФ. Его — и сам этот Совет в целом — мало волнуют те проблемы, которые граждане России считают нарушением своих прав. А именно, как показывают опросы, в первую очередь ущемляются (можно было давать до семи ответов) права граждан на охрану здоровья — 38%, на жилище — 35%, на образование — 32%, на отдых — 21%, на социальное обеспечение по возрасту и болезни — 20% и так далее. Экзотических членов названного Совета всё это не волнует — их волнует "десталинизация". Именно ей они намерены посвятить свою деятельность. На всякий случай: в прошлый раз, когда её проводили, страна распалась, была разделена на части, потеряла треть своей территории, половину населения и заодно оказалась в экономической катастрофе. Сейчас те представители высшей власти, которые реанимировали эту инициативу эпохи перестройки, решили предпринять еще одну попытку.

Вне зависимости от того, хорош Сталин или плох, очевидно следующее: после некоторого спада популярности под давлением СМИ его рейтинг вновь взлетает ввысь. Десталинизаторы всё больше напоминают людей, утверждающих, что земля плоская, потому что если бы она была круглой, то воды всех рек и морей стекли бы вниз, и всё живое погибло бы от жажды. Это было бы просто скучно, если бы, с одной стороны, не отвлекало общество от реальных проблем, а с другой — не навязывало бы ему повышенную конфликтность, не возбуждало вражду и ненависть. Зачем инициаторам десталинизации нужно подобное разжигание — вопрос дискуссионный. Однако крайне сомнительно, чтобы новое информационное столкновение “стенка на стенку” могло сулить стране что-то хорошее.

И опять всё повторяется: в прошлый раз "десталинизация" была развернута в 1987 году, когда нужно было организовывать технологический прорыв и решать задачи движения вперёд. В результате вместо того, чтобы обсуждать, как осуществлять это движение, страна окунулась в споры о прошлом и оказалась втянута в разожжённые на этом фоне конфликты.

Сегодня как будто бы все сошлись на том, что стране необходима технологическая модернизация, но вместо того, чтобы спокойно определять пути и способы её реализации, нам вновь предлагают масштабное социокультурное и политическое противостояние.

В этом отношении призывы к "десталинизации" есть призывы к информационной войне власти против более чем половины населения страны. Хотя последние совсем на этой войне не настаивают.

Здесь есть два важных нюанса.

Во-первых, чем "сталинисты" отличаются от "антисталинистов"? Первые хотят иметь возможность спокойно поклоняться своему "божеству" — и не требуют распинать тех, кто думает иначе. Они достаточно инерционны и пассивны во всём, что не касается их "святынь", на деле они никому ничего не навязывают и хотят лишь, чтобы их не оскорбляли и оставили в покое.

Вторые — "антисталинисты" — всё время находятся в состоянии агрессии, им всё время нужно разоблачать, они не признают за первыми право иметь свою точку зрения.

В результате "антисталинисты" на фоне "сталинистов" выглядят скандалистами и хулиганами, постоянно провоцирующими и оскорбляющими последних.

Во-вторых, кроме "сталинистов" и "антисталинистов" в обществе существует достаточно большая группа "асталинистов". Эти последние не видят в Сталине ни бога, ни дьявола, они не хотят ни проклинать, ни обожествлять — они хотят разобраться и понять. Однако, если "сталинисты" воспринимают их довольно толерантно, будучи уверенными, что любой объективный подход подтвердит их точку зрения (то есть, что "Сталин — бог"), то "антисталинисты" воспринимают их еще даже более нервно и ожесточенно, чем самих "сталинистов". Они рассматривают их как нечто значительно более чудовищное, чем просто слепых поклонников — и нападают на них куда более яростно: прежде всего потому, что "асталинисты" ведут себя достаточно спокойно и взвешенно, но при этом — так уж получается — они признают положительные черты в деятельности Сталина.

Это пугает и злит "антисталинистов", прекрасно понимающих, что их аргументация в основном эмоциональна и уязвима. То есть создается впечатление, что их пугает больше всего даже не слепая вера в Вождя, а именно попытка разобраться на доказательном фактическом уровне. Как, собственно, любого истерика приводит в неистовство спокойный и аргументированный разговор.

И особо хотелось бы отметить, что если спор по этому поводу все еще продолжает раскалывать общество, то в немалой степени потому, что его постоянно навязывают "антсисталинисты", разжигающие в обществе ненависть и информационную гражданскую войну. Они хотят не только и не столько увековечивания символов своей веры, которых более чем достаточно — улица Солженицына, проспект Сахарова, камень на Лубянке, но еще и запрета инаковерующим иметь свою улицу Сталина, памятник Сталину и площадь Дзержинского.

То есть нападают "антисталинисты" на "сталинистов", а не наоборот. Поэтому простой нормальный человек сегодня невольно начинает сочувствовать "сталинистам" как жертвам информационной агрессии и постоянно продолжающейся провокации.

И в результате ряды оппонирующих "антисталинистам" множатся, а сами они все больше негласно причисляются к "нерукопожатным".

Главная же беда и вина "антисталинистов" в том, что им не нужна историческая правда — им нужна истерика и травля несогласных.

Сталина можно любить или не любить. Но никуда нельзя деться от того факта, что массовое сознание и стихийная народная память тянутся к образу Сталина. Однако также очевидно и то, что известная часть общества относится к нему иначе. В общем политическом плане тут все более или менее ясно. Ясно, что определенные группы ненавидят Сталина в силу естественных идейно-политических разногласий с исповедовавшейся им идеологией и выражавшимися им экономическими интересами. Точно так же ясно, что есть основания не испытывать к нему любви у людей, чьи семьи пострадали от его действий (хотя здесь часто все бывает не столь однозначно). Однако кроме этих — по-своему понятных — мотивов следует отметить еще один, играющий подчас одну из ведущих ролей.

Дело в том, что Сталин и его политика — это некий концентрат мобилизационности, с одной стороны, и жесткой ответственности — с другой. Утверждавшийся им стиль руководства и политики — это требование работы и постоянного напряжения, соединенного с умением добиваться результата, часто находящегося почти за гранью возможного.

Как минимум двум социально-профессиональным группам этот стиль чужд и во многом ненавистен. Во-первых, бюрократии, рождавшейся в мобилизационной системе, но желавшей наслаждаться властью и полномочиями — только без отягощения их ответственностью и напряжением. Во-вторых, элитарному мещанству, обывательствующей части интеллигенции, желавшей барской расслабленности и комфорта. Первая группа была творцом и инициатором десталинизации времен XX съезда. Вторая взяла на вооружение этот лозунг уже в борьбе с первой группой как в 60-е годы, так и в перестройку.

Мобилизационный стиль требовал не только постоянного напряжения — он требовал постоянной готовности к подвигу, реальной готовности к героизму, то есть совершению поступков, за которые ты платишь самим собой, но которые служат чему-то большему, нежели просто твое биологическое существование. Иначе говоря, этот стиль требовал быть и постоянно оставаться человеком, отличие которого от животного в первую очередь в том, что человек имеет нечто, за что он готов умереть, а животное — не имеет. Этот стиль требовал все время подстегивать самого себя, все время не давать возобладать над собой биологическому началу, стремящемуся стать хозяином твоей социальной оболочки и подчинить себе твою интеллектуальную сущность.

Но именно это и было страшно и чуждо носителям иного темперамента — темперамента неги и лени, — постоянно открывающего двери сидящей в человеке обезьяне. Обезьяне, которая либо все время твердит тебе в духе античеловеческой философии Поппера: "Зачем стремиться к лучшему — и так сойдет. Ведь, восстав против того или иного несовершенства, ты с неизбежностью подчинишь себя вождю повстанцев". Либо, уступив сопротивлению того человеческого, что она не сможет в тебе подавить, ласково начнет убаюкивать: "Да, ты прав, ситуация плохая. Нельзя так жить дальше — нужно смело бросить вызов несовершенству, отсталости и дикости. Но не спеши — помни о цене. Не плати слишком много за движение вперед — не нужно напрягаться. Нужно придумать систему, при которой ты по-прежнему будешь нежиться в комфорте, но придумаешь такие саморегулирующиеся отношения, которые сами поставят все на свои места. Без напряжений, потрясений, мобилизации и особой ответственности все заработает само собой и само собой двинется к достижению совершенства".

Сталин — или нечто, что можно обозначить этим именем, — представлял стиль и Мир Фронтира. Мир движения вперед, мир умения перешагнуть через свои слабости. Мир, где человек с каждой новой победой над обстоятельствами восходит на новую степень своего родового существования. Общество, где познание важнее потребления.

К тому же, фундаментальная особенность сталинского Фронтира заключалась в том, что он осуществлялся одновременно по всем направлениям: не только горизонтально-географически (освоение Севера и Востока), не только вертикально-космически (развитие авиации и ракетной техники), но и путём коренного преобразования уже освоенных земель (строительство каналов, дорог, закладка лесополос), а также самого человека ("культурная революция" 30-х годов, пропаганда социального равенства, "пролетарского интернационализма", альтруизма и взаимопомощи)

Антисталинизм как некое социально-политическое, но в не меньшей степени социально-психологическое и темпераментное явление, напротив, представляет собой мир расслабленности. Общество "ням-ням", где развитие потребления занимает место развития человека. Где биологическое торжествует над социальным и интеллектуальным. Где перепроизводство комфорта рассматривается как практика, способная заместить дефицит творческого начала. Где съесть — важнее, чем узнать, а потребить — важнее, чем создать. В мире Фронтира человек изживает в себе обезьяну. В мире расслабленности обезьяна берет верх над человеком.

Между тем развитие человека и его восхождение от едока к исследователю, от потребителя к творцу, по сути, и есть то, что принято называть прогрессом. Последний, конечно, имеет много сторон — и научно-техническую, и технологически-производственную, и социально-экономическую. Но главная из них — та, где человек восходит от обезьяны к состоянию демиурга.

Однако мир устроен так, что за прогресс нужно платить. За восхождение вообще нужно платить. Волей, напряжением, нервами, материальными ресурсами. Прогресс так или иначе ломает сложившийся и устоявшийся порядок. А наличный порядок потому и требует изменения, что он несовершенен. Для некоторых групп, играющих при нем большую роль и пользующихся большими благами, он более выгоден. Для других — менее, а для многих — невыгоден вообще.

В этом отношении, стилистически и психологически, "антисталинизм" — это, с одной стороны, протест против напряжения и ответственности. Желание быть элитой — но не нести ответственности за результаты своих действий. С другой — протест и ненависть против тяготения большинства общества к этому образу, а главное — против любого намечающегося намерения большинства требовать от элитных групп отчета за привилегированность своего положения.

Массы многое готовы простить элитам: и их барство, и их сибаритизм. Они требуют, чтобы элиты за это платили, платили результатом, победами — победами страны и общества, улучшением жизни людей.

А те — не хотят. Не хотят платить. Не хотят напрягаться. Не хотят работать на результат. А поскольку добиваться успеха и обеспечивать развитие страны они, как оказалось, не способны, им остается одно — доказывать, что, поскольку за всякий успех и всякий прогресс нужно платить, — лучше не платить, но, соответственно, и ничего не добиваться. В этом случае приходится заниматься дискредитацией тех, кто оказывается носителем образа успеха.

Успешен же тот, кто решает поставленные историей задачи, а не тот, кто платит меньшую цену, но задачи не решает. Вопрос цены имеет значение — но только на фоне достигнутой цели. Провал задач, поставленных историей, не может быть оправдан стремлением минимизировать потери. Полководец, умеющий побеждать малой кровью, лучше полководца, который платит за победу большими потерями. Но только при одном условии — если победа достигнута. Если же минимизация потерь рассматривается как нечто более важное, чем победа, полководец вместе со своей армией должен, не вступая в бой, сдаваться в плен врагу.