Вернуться в Кремль Путин может только с позиции спасителя

События последней недели сильно взволновали москвичей, даже весьма разумные люди впали в панику. Я хорошо помню эту панику. В первый раз мы наблюдали ее где-то в 1988—1989 годах. Тогда явление общества «Память» — мрачных мужчин в портупеях и черных рубашках — произвело тяжелое и сильное впечатление на публику, которую в те времена называли интеллигентной, а теперь называют либеральной. Всерьез ждали погромов, слухи о приближении которых прокатывались несколько раз, назывались точные даты. Одни мрачнели и задумывались, другие принимали твердое решение уезжать.

Советский строй трещал по швам, и явление русского национализма в том месте, где все ждали неминуемого явления русской свободы, производило ошарашивающее впечатление. Получалось, что коммунизм не тухлая сталинская отрыжка, неизвестно зачем мешающая людям жить. Получалось, что советский строй — это дурная и ржавая, но все же защита от того гораздо более страшного, что неминуемо придет, если это корыто мы решимся наконец выбросить на помойку истории. Впрочем, общество «Память» и черные рубашки растворились в небытие очень скоро — как только стало понятно, что даже испуг интеллигенции не спасет уже одряхлевшую коммунистическую империю.

В России нет национализма, русские слишком имперская нация, чтобы он мог стать влиятельной идеологией. В России, разумеется, есть ксенофобия. Но ксенофобия — это не идеология, а обывательская эмоция, которой можно, впрочем, заразить на какое-то время толпу и уличную молодежь. Ксенофобия, собственно, есть везде. Особенно — в бурно развивающихся мегаполисах. Быстрорастущие, сплоченные диаспоры нервируют коренных жителей, возникает ощущение, что они буквально захватывают город.

Элиты и политики, нацеленные на развитие общества и живущие за счет этого развития, понимают, что приток мигрантов и разрастание диаспор — неизбежный спутник экономического роста мегаполисов. И нужно постоянно иметь в виду эту проблему: выстраивать отношения и договоренности с диаспорами, воспитывать толерантность, жестко пресекать уличные всплески ксенофобии. Не допускать ее смешения с другими социальными фобиями и «заражение» ею социальных сетей и влиятельных субкультур. Другое дело — элиты и политики, живущие за счет ренты и занятые охраной своих прав на нее. Для них ксенофобия — это удобная струна, на которой можно играть, чтобы поддерживать известный градус напряжения и разобщенности в обществе, а также канализировать в удобном направлении растущее чувство несправедливости. Вражда, напряжение и страх в обществе позволяют этим элитам узурпировать права граждан в обмен на иллюзорные гарантии защиты. Такую процедуру они именуют «поддержанием порядка».

Ни на Манежной, ни 15 декабря мы не видели национализма. На Манежной мы видели мобилизованных несправедливостью (истинной или мнимой) фанатов и пару сотен человек, разыгравших на этом фоне срежиссированное действо. 15 декабря мы видели разогретую кем-то подростковую уличную войну. Ну а в конце недели мы увидели отыгрыш — выступление премьер-министра.

Премьер-министр, надо сказать, практически с этого и начал, проговорившись даже излишне: «Мне кажется, наша общественность, в том числе либеральная общественность, должна понимать, и мне кажется, что все это почувствовали, порядок должен быть, его надо поддерживать».

Не оставалось сомнений, что под «порядком» премьер-министр подразумевает себя, а под либеральной общественностью — своих критиков. К теме «порядка» он возвращался несколько раз и в конце даже с наигранным смущением зачитал им самим отобранную записочку, в которой его просили навести наконец этот самый порядок (можно было подумать, что он только-только вернулся из эмиграции).

Политическая карьера Владимира Путина складывалась таким образом, что несчастья, обрушивавшиеся на страну, неизменно вели его к успеху. Взрывы жилых домов в Москве в 1999-м и возникший после них трепет городов буквально катапультировали его на политический олимп. А трагедия бесланской школы в 2004-м позволила ему освободиться от конституционных ограничений, препятствовавших установлению окончательной монополии на власть. Роль бесстрашного и сурового рыцаря, являющегося в момент общей растерянности и страха, особенно удавалась Владимиру Путину. Эта роль позволяла не просто получить власть, но получить такую власть, которую люди, скорее всего, не отдали, если бы не находились в состоянии растерянности и шока. Эта роль позволяла ему въезжать во власть на белом коне, человеком, имеющим право на то, на что у других прав нет. Это его коронная роль, его политический кокон.

Главное ощущение, которое можно было вынести из последней прямой линии с Владимиром Путиным, — это то, что он очень хочет вернуться в Кремль. И чем более ощущается обществом неорганичность, неуместность этого возвращения, тем сильнее это желание. Тем настойчивее его стремление войти второй или третий раз в ту же воду. Все риторические удачи прошлых лет в последнем телебенефисе были тщательно воспроизведены. Любовно заготовлены броские словечки, вроде тех, что расходились раньше как пирожки. Проиграны коронные пластинки. Например, хит о спасении страны от шакалов 1990-х, «ураганивших» и растаскивавших миллиарды по карманам. Не проблема, что приходится теперь выставлять на эту роль невинных Владимира Рыжкова и Володю Милова (который в те времена еще едва окончил школу и начинал учиться в институте). Главное — воспроизвести конструкцию, которая когда-то сработала.

Милов и Рыжков — это изюминка, детали. Манежная площадь — это разогрев. Тем более что «фанаты», видимо, всерьез в националистов играть не захотели. Страна расслабилась (к этой мысли Владимир Путин возвращался несколько раз в своей передаче), страна ждет мирной повестки и мирного лидера. Но логика «политического кокона» неумолима. Вернуться в Кремль победителем Владимир Путин может только с той же позиции — позиции спасителя, которому в состоянии шока и растерянности без колебаний готовы довериться люди. И Владимир Путин, как мы видим, уже сел на белого коня. Так что нам, к сожалению, остается  ждать новых и более серьезных, чем Манежная, неприятностей, которые позволят его пришпорить. Ждем.