В Европе жить и работать лучше легально: плюсов гораздо больше

С Доротой мы познакомились в конце 90-х. Я работал в информационном агентстве, и его брюссельское бюро состояло из двух огромных квартир. Заложенных в смете денег на уборку не хватало на бельгийский сервис, и знакомые рекомендовали «приходящую польскую уборщицу».

В дверь позвонила женщина лет пятидесяти с непосредственной улыбкой провинциальной труженицы. Проблему языкового барьера она бегло решала на удивительной смеси французского, русского и польского и быстро сориентировалась в арсеналах уборочных средств в чуланах.

Испуганно замахала руками, когда в первый день я предложил заполнить договор и расписаться в получении денег. Но всего полиглотства Дороты не хватало, чтобы понять клятвенные заверения, что ни в бельгийские, ни в польские административные органы эти бумажки никогда не попадут. Для начала удалось уговорить на расписку в получении у меня лично денег за какие-то туманные услуги. Постепенно выстроился мостик доверия. Она мне звонила раз в месяц, иногда реже, и мы договаривались о дне большой уборки.

Когда я, уйдя из агентства, переехал в небольшую квартиру, все равно время от времени звал ее на помощь. Усвоил закономерность ее приездов. Поляки уже могли ездить в ЕС без визы, но немецкие пограничники педантично ставили отметки в их паспорта. Того, кто пересидел в ЕС положенные на полгода 90 дней, могли оштрафовать или внести в черный список.

Как-то перед Рождеством заехал вручить подарок прихворнувшей Дороте в Сен-Жиль, где она снимала 18-метровую комнату на троих у польской же хозяйки. Сен-Жиль — один из самых пестрых по этническому составу районов Брюсселя. По ресторанам, магазинам, лавкам и заведениям сервиса можно только догадываться, выходцы из скольких стран в нем живут. Есть польские, украинские, испанские магазины, турецкие лавки и мастерские. Большинство обитателей Сен-Жиля живут в Бельгии постоянно с гражданством или бессрочным видом на жительство, но поддерживают эмоциональные и небескорыстные связи с родиной. Постояльцы комнаты, где жила Дорота, менялись в порядке ротации: одни уезжали в «отпуск» в Польшу, а на их место возвращались те, кто «отгулял». Снять жилье у соотечественников дешевле, чем на официальном рынке. Да и не сдаст никто смежную с хозяйской комнатуху на троих. Нельзя по бельгийским правилам. А так вроде бы земляки в отпуск приехали…

Дорота и другие квартирантки имели все законные основания «гостить» в Бельгии, но без права работать. Хуже тем, кто из «визовых» стран. Приехали в гости и, как любит выражаться бельгийская полиция, «растворились в природе». В соседнем доме у «тетушки из Бразилии», которая по паспорту давно бельгийка, живут в такой комнате аж пятеро. «Нелегалы», — доверительным шепотом сообщила Дорота. Вот те рискуют, и хозяйка тоже. Риск, естественно, отражается на квартплате. К тому же никакого социального страхования. Заболел — плати врачу наличными, о пенсии забудь. Правда, и налогов платить не надо, а заработать нелегально можно не меньше, чем легально: рискнувший нанять «черного» работника хозяин никаких отчислений за него не платит: чистыми — в руки, и в случае чего, мол, я вас впервые вижу.

Бельгийскому полицейскому не взбредет в голову проверять документы, просто потому, что цвет кожи не понравился, как и врываться без веского криминального повода в частную квартиру. Поэтому у нелегалов есть шанс годами не пересекаться с властью.

…Когда наступало время возвращаться на пересидку в Польшу, Дорота расплачивалась с хозяйкой квартиры, складывала оставшиеся деньги в потайной карман, покупала подарки и отправлялась на Северный вокзал Брюсселя, откуда в 18.15 отходит автобус прямо до ее родного городка Семятыче, что в Белостокском воеводстве недалеко от белорусской границы. 1498 километров, 18 часов пути за 60 евро (сейчас), включая кофе и бутерброды. Нынешний мэр Семятыче еще в 1990 году, когда руководил автобазой, открыл прямой маршрут в Брюссель. Дорота была в числе первых постоянных пассажиров.

В Семятыче всего 17 тысяч жителей, и почти в каждой семье кто-то ездил на заработки в Бельгию. Поначалу, когда еще нужны были визы, вспоминала Дорота, случались скандалы на германской границе. Автобус числился «туристическим», но из тура возвращался почти пустым. Немцы кричали, ругались, спрашивали, куда делись туристы. Шофер выкручивался как умел, платил штраф, который потом раскидывал на следующих пассажиров. Только в 1995 году перестали считать прибывших и убывших, а в 2004 году Польша вовсе стала членом ЕС. На этой волне сразу полтора миллиона поляков, по данным польского министерства труда, устремились на заработки на Запад…

«Я знаю Бельгию лучше, чем Польшу. Там почти нигде не была, кроме своего района, — призналась Дорота. — У меня дома очень красиво, очень спокойно, но работы никакой.

Поэтому снова и снова возвращаюсь в Бельгию». Спрос на ее нехитрый труд всегда был, сложилась постоянная клиентура. Не самая богатая и не самая щедрая.

Потом Дорота пропала. Лет пять от нее не было вестей. И вдруг недавно раздался звонок. Знакомый голос сообщил, что это она, Дорота, находится в Брюсселе в гостях у друзей вместе с детьми, которые здесь проездом из Великобритании. «При желании приезжай вечером в Сен-Жиль, в «Троянского коня». Мы будем там».

За столом меня ждали Дорота, двое ее сыновей и подруга младшего. Сама она уже на заработки не ездила и просто жила у себя дома в Семятыче. Сыновья же работали в Шотландии и ехали в отпуск на родину, посмотреть, что и как. Старший, Александер, где-то под сорок, уже почти три года был прорабом на стройке в Эдинбурге. Младший, Петр, которому меньше тридцати, устроился там же ночным портье в гостиницу. Он поехал в шотландскую столицу не к брату, а к девушке, Агнешке. Та, классный парикмахер, открыла салон красоты в расчищенном собственными руками бывшем складе. Клиенты в основном поляки, но и их вполне хватает.

После вступления Польши и других стран Центральной и Восточной Европы в ЕС их граждане не стали совсем равноправными гражданами союза, которые могут выбирать место жительства и работу в любой его стране. Большинство членов ЕС, в том числе Бельгия, установили «переходный период» в страхе перед «польским сантехником», который отнимет работу у своих. И только Великобритания, Ирландия и Швеция остались верны либеральной традиции и открыли рынок труда для новичков.

В Великобритании живут и работают 800 тысяч поляков. В крупных городах, в том числе в Эдинбурге, есть «маленькая Польша».

«Я приехала в Эдинбург четыре года назад с единственной целью — заработать деньги, — рассказала Агнешка. — В общем-то уже достаточно заработала, и можно домой. Скучаю. Наверное, вернусь в будущем году».

На стройке, которой руководит Александер, поляки составляют 20% рабочих, а коренных британцев в этом вавилонском столпотворении совсем мало. «В Польше никто не ценил мою работу, а в Шотландии совершенно другое отношение. Если я хорошо работаю, хозяин хвалит, а в Польше такого не дождешься. Это одна из причин, по которым полякам нравится работать на Западе».

С кризисом и падением курса фунта стерлингов ситуация меняется. Строек меньше, заработки ниже. Большинство польских строителей думают о возвращении на родину. Движение может ускориться с ростом заработков в Польше. На конференции в Брюсселе секретарь профсоюза строительных рабочих из Глазго Харри Фру бил тревогу: мол, если польские строители уедут, то будет нехватка рабочей силы, причем серьезная.

«Британский фунт стоит чуть больше евро, и рабочих из Польши все труднее привлечь на стройку, — констатирует Александер. — Рабочий требует не меньше двух тысяч евро в месяц чистыми, чтобы уехать на Запад, от семьи. Потому что и в Польше он получит 1200—1400 в переводе на евро, но зато дома, а условия работы и техника такие же, как в Шотландии».

…Элегантный, как сицилийский мафиозо, директор брюссельского автосалона Пьер Маркези, у которого я купил и обслуживаю свою машину, иногда за стаканом хорошего виски рассказывает о трудном детстве. Он сын гастарбайтера первой волны (в Бельгии их называли «импортными рабочими»). В 1946 году правительство Бельгии «импортировало итальянскую безработицу», заключив первый в своем роде межправительственный договор об организованном наборе рабочей силы. «Угольные мешки», как презрительно называли итальянцев, завербованных на бельгийские угольные шахты, работали там, куда самих бельгийцев не заманить. За 10 лет под завалами погибли 600 итальянцев. После этого шахтерам разрешили привозить в Бельгию свои семьи, и маленький Петро приехал в чужую страну, став Пьером. Когда Италия встала на ноги, на родину вернулись далеко не все, и сегодня каждый десятый бельгиец — итальянского происхождения. Они окончили бельгийские школы, дали стране политиков первого эшелона и знаменитостей (Сальваторе Адамо), но остались итальянцами.

Таким же образом следом за ними страну заселили турки и марокканцы. Они пока менее успешны, преобладают на черных работах, базарах и биржах труда, но тоже бельгийцы с социальными гарантиями.

Гастарбайтеров, или «импортных рабочих», в Бельгии официально нет с 1974 года. Иностранец не из ЕС может получить разрешение на работу, только если работодатель докажет, что на это место не претендует никто с биржи труда. Остальное — вне закона, хотя и без разрешений при умении можно работать годами, а один из скандалов последних лет был о найме нелегалов на ремонт крыши королевского дворца…