Мечеть раздора

Споры вокруг строительства мечети фактически на месте теракта 11 сентября захватили сегодня все Соединенные Штаты. Но к ним прислушивается и весь остальной христианский мир, где с каждым днем назревает конфликт традиционных ценностей с исламскими. Огромную важность имеет эта дискуссия и для России

Однажды я разговорился с пожилым привратником дома, в котором живу. И с изумлением узнал, что он мусульманин. «Зачем это тебе, Генри?» «Затем, что я терпеть не могу всю вашу политику, которая основана на власти денег», – ответствовал афроамериканец Генри. При этом власть денег и расизм белых для него означали одно и то же. Он был убежден, что это и есть основной догмат ислама.

Он совершенно не ссылался на своих предков, хотя вполне возможно, что они тоже были мусульманами. Сегодня новообращенные афроамериканцы составляют 24 процента численности мусульманской общины, самой быстрорастущей конфессии Америки. Это только один аспект большой, серьезной и многогранной темы, о которой большинство американцев – по ту сторону «баррикад» или по эту – уже не могут говорить спокойно.

Если бы 12 сентября 2001 года кто-то сказал, что в двух кварталах от развалин Всемирного торгового центра будет стоять мечеть, его сочли бы безумцем. Но не прошло и девяти лет – и вот извольте, проект обрел вполне реальные черты, и вопрос обсуждается как вполне правомерный.

Боль притупилась? Конечно. Изменилась атмосфера в стране? Еще как. «До тех пор, пока американские войска находятся в какой бы то ни было мусульманской стране, возражения американцев против строительства мечети рядом с Эпицентром будут лицемерием», – пишет в ЖЖ англоязычный юзер с юпиком в виде портрета Карла Маркса. Или вот еще замечательный аргумент: «Это имеет такое же отношение к 11 сентября, какое взрывы клиник, делающих аборты, имеют к христианству».

На фоне статуи Свободы
11 сентября 2001 года шасси и обломки фюзеляжа самолета, протаранившего южную башню Всемирного торгового центра, упали на крышу стоявшего вблизи пятиэтажного здания под названием Park51 и пробили насквозь три верхних этажа. Здание арендовала сеть универмагов Burlington Coat Factory. Один из ее магазинов и располагался в пострадавшем доме. Хозяин выставил то, что осталось от дома, на продажу, но запросил слишком дорого – 18 миллионов; желающих купить его долго не находилось. Руины простояли в заброшенном состоянии до июля прошлого года, когда покупатель наконец нашелся. Но цену пришлось скостить более чем втрое.
Остатки построек вместе с участком купил, заплатив около пяти миллионов долларов, застройщик Шариф эль-Гамал. Одним из инвесторов сделки стал имам Фейсал Абдул Рауф, пользующийся репутацией умеренного лидера американских мусульман и призывающий к диалогу цивилизаций.
Абдул Рауф задумал построить на этом участке 13-этажный исламский центр с мечетью, актовым залом на 500 мест, бассейном, рестораном и книжным магазином. На пятничную молитву там смогут собираться полторы-две тысячи мусульман одновременно.
Первоначальной реакцией многих американцев на эту новость стало то, что в обиходе называется knee-jerk reaction – «коленный рефлекс»: проект сочли надругательством над памятью жертв 11 сентября.
По здравом размышлении стали искать юридические препятствия. Таковых нашлось только одно – историческая ценность здания. Оно построено в середине позапрошлого века в модном тогда стиле beaux arts, который эклектически сочетал элементы итальянского Ренессанса и французского барокко. Городская комиссия по охране достопримечательностей рассматривала вопрос о присвоении дому статуса памятника архитектуры еще в 1989 году, но с тех пор так ничего и не решила. Противники проекта пытались воспользоваться этой легальной возможностью воспрепятствовать строительству, но 3 августа нью-йоркская городская комиссия по достопримечательностям, заседавшая в обстановке сильного давления с обеих сторон, приняла единогласное решение, что здание ценности не представляет, его можно сносить.
В тот же день мэр Нью-Йорка Майкл Блумберг сделал заявление по этому поводу. Для этого он пригласил журналистов на Губернаторский остров, с которого началось основание Нового Амстердама, превратившегося впоследствии в Новый Йорк, и где, по словам мэра, «были впервые посеяны семена религиозной терпимости». Трибуна, с которой говорил Блумберг, была расположена так, что оратор стоял на фоне статуи Свободы.
Он назвал Нью-Йорк самым свободным городом мира и напомнил об эксцессах религиозной нетерпимости со стороны городских властей в прошлом: «Из всех наших драгоценных свобод наиболее важной, наверное, является свобода вероисповедания. Даже здесь, в городе, чей дух формировался на принципах терпимости основавших его голландцев, эту свободу завоевывали в течение многих лет, и она далась нелегко. В середине 50-х годов 17-го столетия небольшая еврейская община в Нижнем Манхэттене ходатайствовала перед голландским губернатором Петером Стивесантом о разрешении на строительство синагоги – и им было отказано. В 1657 году, когда Стивесант запретил также квакерам проводить собрания, группа представителей других конфессий в Квинсе подписала петицию в защиту права квакеров и других свободно отправлять свои религиозные обряды. Это было, пожалуй, первое официальное политическое требование свободы вероисповедания в американских колониях – и организатор акции был брошен в тюрьму, а затем выслан из Нового Амстердама. Даже в 1700-х годах, когда в Америке уже распространилась религиозная свобода, католикам в Нью-Йорке было фактически запрещено проводить богослужения, а священников могли арестовать».
Губернатор Нового Амстердама действительно снискал позорную славу своей нетерпимостью к инаковерующим. В 1654 году на остров Манхэттен прибыли первые 23 еврея из Бразилии: они спасались от инквизиции, которая начала там гонения против нехристиан после победы Португалии над Голландией в войне за эту колонию. Петер Стивесант сделал все, чтобы изгнать их со своей подведомственной территории. Беженцы апеллировали к совету директоров Вест-Индской компании и получили разрешение остаться, но были ограничены в правах: христианской общине было запрещено помогать бедствующим евреям, хотя бы те умирали от голода и холода. Сегодня здесь более 200 мест богослужения всех конфессий.
Мэр прокомментировал решение комиссии по памятникам исключительно с юридической точки зрения, не скрывая, однако, своего одобрения: «Это решение было основано исключительно на том, что указанное здание имеет невысокую архитектурную ценность. Но, независимо от наличия или отсутствия статуса достопримечательности, в законе не содержится никаких положений, которые бы не позволяли владельцам существующего здания открыть мечеть в его пределах: оно является частной собственностью, и владельцы имеют право использовать его в качестве места для богослужений…
Мы покривили бы душой как жители Нью-Йорка и как американцы, если бы сказали «нет» мечети в Нижнем Манхэттене».
На следующий день пожарный Тимоти Браун, тушивший пожар после теракта 11 сентября, обратился в Верховный суд штата Нью-Йорк с требованием отменить решение комиссии.
Спустя еще два дня свою позицию относительно планов строительства исламского центра высказал президент Обама – он был полностью солидарен с мэром Нью-Йорка, и аргументы были примерно те же.

Борьба без линии фронта
Конечно, по большому счету Обама и Блумберг правы, но надо еще убедить в своей правоте американцев, значительное большинство которых против проекта. Они ведь не спорят с правом на свободу религиозных убеждений или на отсутствие таковых. Они говорят о бестактности размещения мечети в непосредственной близости к месту гибели жертв исламского терроризма. Но им отвечают: именно потому, что вам неприятно, вы и должны согласиться. В этом весь смысл терпимости: терпеть не означает любить или соглашаться.
Оппоненты президента и мэра говорят, что свобода не означает, что верующим должно быть позволено отправлять обряды везде, где они пожелают – следует проявлять деликатность и уважать чувства тех, кто не желает такого соседства. Они напоминают, что участок земли, о котором идет речь, находится всего в двух кварталах от места трагедии 11 сентября. Сторонники возведения мечети уточняют: два квартала – это 600 футов, или 180 метров. Какое расстояние будет приемлемым – 300 метров, километр?
Вполне очевидно, что обе стороны утрируют и искажают позиции друг друга. Согласно последнему опросу социологической службы Расмуссен, 54 процента взрослых американцев возражают против проекта и только 20 одобряют его. Республиканцы не могли упустить такую возможность заработать очки перед ноябрьскими выборами в Конгресс. Демократам в этой ситуации остается ссылаться на юридическую несостоятельность запретов и уповать на демократические ценности Америки.
Или вот довод об умеренном, миролюбивом исламе. Мечеть, говорят ее защитники, будет суфийской, а это совсем не радикальный ваххабизм. Отвечают им так: «Я тоже хочу жить в том мире, в котором вы окажетесь правы, и никакая это не провокация и не памятник, а мирный культурный центр. Но потом я вспоминаю о тех евреях, которые говорили о культурных немцах и поэтому оставались в своих местечках». (Эту и следующую цитаты я взял с форума, где нью-йоркцы бурно обсуждают проект.)
Аргумент наотмашь! Попутно выясняется, что Нижний Манхэттен – это частный случай, а на самом деле борьба кипит повсюду: «Cordoba House (название будущего исламского центра. – В. А.) – это одна из трёх мечетей намеченных к строительству в Нью-Йорке. Ещё одна, на Стейтен-Айленд, была отбита католической общиной. Это наша победа, т.е. победа католиков острова. Ещё одна в микрорайоне Бруклина Шипсхед-Бей. Сейчас вовсю идёт борьба местных жителей против её строительства. Люди собирают деньги, нанимают адвокатов, устраивают митинги и шествия. Четвёртая мечеть намечена к строительству в Бронксе...»
Из этого рассказа спорящие стороны делают ровно противоположные выводы: а) ислам наступает по всему фронту, необходимо остановить его любой ценой; б) мусульманам не дают строить мечети нигде, это несправедливо и недостойно американцев.

В накалившейся атмосфере глотком свежего воздуха стал голос генерального директора арабского спутникового телеканала «Аль-Арабия» Абдула Размана Ар-Рашида. В статье, опубликованной в лондонской арабской газете «Аль-Шарк аль-Аусад», он пишет, что мечеть в Нижнем Манхэттене просто не нужна – это нежилой район, и заинтересованы в проекте исключительно инвесторы. Мусульмане Нью-Йорка, по словам Ар-Рашида, понятия не имели о планах возведения мечети до тех пор, пока не вспыхнул ожесточенный спор, и характерно, что мусульмане в этом споре не участвуют. Ар-Рашид предсказывает, что для части мусульман мечеть в таком месте неизбежно станет мемориалом погибшим террористам, а для исламофобов – объектом нападок.
Иными словами, вместо центра примирения и толерантности в Нью-Йорке появится новый очаг напряженности. На законных основаниях.

Первый глоток кофе
В той же самой речи по случаю Рамадана Барак Обама вспомнил исторический эпизод, случившийся на заре американской государственности: «Первый посол мусульманской страны – Туниса – был принят президентом Джефферсоном, устроившим в честь гостя ужин после захода солнца, ибо шел Рамадан. Насколько нам известно, то был первый ифтар в Белом доме, состоявшийся 200 с лишним лет назад».
Посланец тунисского бея Сиди Солиман Меллимелли прибыл в Вашингтон в ноябре 1805 года. США и Тунис находились в тот момент в состоянии войны. Джефферсон послал в Средиземное море военную эскадру для борьбы с пиратством североафриканских государств. Меллимелли приехал требовать возмещения за захваченные корабли и возобновления ежегодной дани за право свободного судоходства. Миссия не удалась, но приняли Меллимелли с большим почетом. На содержание его свиты президент направил средства, вырученные от продажи четырех скакунов и других богатых подарков бея.
Пребывание Меллимелли в американской столице совпало с Рамаданом. Из уважения к мусульманским обычаям Томас Джефферсон пригласил его отобедать в Белом доме не в половине четвертого, как было тогда принято, а на закате.
Меллимелли провел в Вашингтоне полгода и стал настоящей звездой светского сезона. Именно тогда жена госсекретаря Долли Мэдисон, женщина элегантная, ввела женскую моду на тюрбаны. Посол, в свою очередь, узнав, что у Долли нет детей, произнес над ней заклинание, пообещав, что она родит мальчика. Заклинание, впрочем, не помогло.
Уместно провести параллель с другим эпизодом истории взаимоотношений мусульманского Востока и христианского Запада. В 1669 году в Париже появилось турецкое посольство, которое возглавлял Солиман Ага – посланец того самого Мехмеда IV, которому писали неприличное письмо запорожцы. Сразу же возникли церемониальные проблемы. Посол желал вручить послание султана лично королю Людовику XIV, причем настаивал, что принять свиток король должен стоя. Людовик принял Солимана, но с трона не встал.
Посол привел короля в раздражение своей чванливостью. Он велел драматургу Мольеру и композитору Люлли сочинить комический балет, высмеивающий турецкие церемонии. Мольер и Люлли написали «Мещанина во дворянстве», где возлюбленный дочери Журдена, страстно желающего породниться с аристократией, сватается к ней под видом сына турецкого султана, говорит на тарабарском языке и устраивает шутовскую церемонию посвящения будущего тестя в турецкие аристократы – «мамамуши». Людовик хохотал до упаду.
Тем не менее turquerie – «туретчина» – стала во Франции популярным стилем и в обиходе, и в изящных искусствах, и в оперных сюжетах. Не говоря уже о кофе, с которым парижан познакомил именно Солиман Ага.
Как видим, в прошлом и американцы, и французы умели отделять культуру от политики. А теперь, кажется, разучились.

Кто кому должен?
Очередную годовщину атаки 11 сентября Америка отметила в состоянии смятения и тревоги. В костер эмоций по поводу строительства исламского центра на Манхэттене подбросил дровишек флоридский пастор Терри Джонс, задумавший 11 сентября учинить публичное сожжение Корана, если инициаторы проекта не передумают. Мало того: он объявил 11 сентября «международным днем сожжения Корана». Своей угрозой Джонс взбудоражил мусульманский мир, по которому прокатилась волна бурных протестов. Высшие должностные лица США бросились дружно отговаривать пастора от его затеи. Министр обороны Гейтс лично позвонил ему. Госсекретарь Хиллари Клинтон предложила прессе игнорировать событие – впрочем, без особой надежды, что ее призыв возымеет эффект. Агентство АР и телекомпания FOX News заявили, что не будут освещать мероприятие, если оно состоится.
Решение странное. Добиться полной информационной блокады невозможно. Если даже предположить, что американские СМИ в порыве лояльности отказались бы от освещения, это сделали бы иностранные медиа, та же «Аль-Джазира», вещающая на США, в свойственном ей ключе.
Наконец в пятницу по злободневному вопросу высказался президент Обама. Он сказал в интервью ABC News, что как главнокомандующий он просит пастора понять, что его затея ставит под угрозу жизнь американских солдат в Ираке и Афганистане и будет «подарком для вербовщиков «Аль-Каиды», что он уважает веру пастора, но надеется, что он услышит «лучших ангелов».
Пастор внял – если не ангелам, то президенту. И отказался от своей неудачной идеи.
Комментаторов эта история подвигла на размышления о том, почему при Обаме, провозгласившем улучшение отношений с мусульманским миром своим приоритетом, эти отношения стали едва ли не хуже, чем были при Буше.
И впрямь – почему?
Сам президент винит в этом кризис – мол, в трудные времена всплывают на поверхность подспудные страхи и подозрения. То есть причина в самих американцах. Но есть ощущение, что и мусульмане должны сделать шаг навстречу, а не только оскорбляться по малейшему поводу.
Вспоминаю программную речь Барака Обамы в Каирском университете в июне прошлого года. Мне в ней многое не по-
нравилось, и прежде всего – чрезмерная, выходящая за рамки дипломатической необходимости лесть в адрес мусульманской цивилизации: «Именно ислам пронёс светоч знаний через многие века, проложив путь Возрождению и Просвещению в Европе. Благодаря новаторскому духу мусульманских общин наш мир получил строгие каноны алгебры, магнитный компас и навигационные инструменты, письменные принадлежности и печатные книги, понимание того, каким образом распространяются и как могут излечиваться заболевания».
Президент допустил целый ряд спорных утверждений. Но не будем придираться к частностям. Вполне вероятно, что в индонезийской школе маленького Барака учили именно этому, как нас в советской школе – паровозу Черепанова и лампочке Ильича.

99 и 99
У противников строительства исламского центра осталась последняя зацепка: смежное с Park51 здание, без приобретения которого снос и строительство невозможны. Собственник его – крупнейшая энергетическая компания США Consolidated Edison. Сделка пока не совершена. В принципе Edison может назвать запредельную цену, но инвесторы мусульманского центра уже заявили, что деньги для них не проблема.
По-своему пытался решить вопрос известный застройщик Дональд Трамп. Он решил купить долю в проекте и таким образом помешать строительству. В своем письме одному из инвесторов, египетскому предпринимателю Хишаму Эльзанати Трамп предложил за принадлежащий ему пакет акций цену, на четверть большую, чем та, которую заплатил сам Эльзанати. И написал, что делает свое предложение исключительно потому, что «этот шаг положит конец весьма серьезной, взрывоопасной и раскалывающей общество ситуации, которой суждено лишь усугубляться». Адвокат Эльзанати Володимир Старосольский в ответ лишь саркастически заявил, что это «не более чем дешевая попытка снискать популярность и оказаться в центре внимания».
В конце концов автор идеи имам Рауф понял, что позиция лежачего камня никак не способствует изменению атмосферы вокруг проекта, и решил объясниться. Его трибуной стал нью-йоркский «мозговой центр» – Совет по международным отношениям.

Не жалея красноречия, Фейсал Абдул Рауф рассказал, как он попал в Америку и что при этом чувствовал: «Как предки многих из вас, я приехал в Америку на борту морского судна, когда мне было всего 17 лет. Мы вошли в нью-йоркскую гавань в солнечный и холодный зимний день в декабре 1965 года, за три дня до Рождества. Я помню, как я впервые в жизни увидел статую Свободы, этот светоч, величаво мерцающий над водной гладью. Я помню свое восхищение ее силой и красотой, озаренными свежим утренним солнцем. Я понятия не имел, на что будет похожа жизнь в Америке, но я с нетерпением ждал ее...»
Америка – прекрасная, но не свободная от ксенофобии страна, считает Рауф. «Жертвами предубеждения были и другие этнические группы и вероисповедания – евреи и католики, ирландцы и итальянцы, афроамериканцы и латиноамериканцы... Теперь наш, мусульман, черед испить из этой чаши», – говорил он со скорбью в голосе.
Имаму возразил президент Совета Ричард Хаасс: «Вы сказали: «Поле битвы сегодня пролегает не между мусульманами и немусульманами; эта битва идет между умеренными приверженцами всех вероисповеданий и экстремистами всех вероисповеданий». С одной стороны, я допускаю, что проблема именно в этом. С другой – я полагаю, что это просто уклонение от решения реальной проблемы. Опять-таки сошлюсь на ваши собственные слова. Вы сказали, что более
99 процентов мусульман – не террористы. Но 99 процентов самых опасных террористов в мире – мусульмане. С современным исламом что-то не так. Что именно?»
В ответ имам заговорил об арабо-израильском конфликте, об Ираке и Афганистане... «Мы должны понимать физику, динамику явления, – убежденно вещал он, – а потом уже искать инженерное решение проблемы. Думаю, в настоящий момент мы понимаем природу явления так же, как триста лет назад мы понимали, как добраться до луны. Теперь нам надо сконструировать ракету».
Неужели до мира между христианами и мусульманами триста лет?