Я и моя страна: жертвы и палачи

Завтрашний день политзаключенного - трудный день, тема признания преступлений советского прошлого все еще не вполне «наша». Эта тема до сих пор кажется навязанной: как будто кто-то слишком умный или недобросовестный, т. е. интеллигент или иностранец, хочет, чтобы она обсуждалась.

Но иностранцев эта тема интересует все реже (один из редких примеров - статья об исследовании отношения к прошлому на этой странице). Между тем в результате психологических недоразумений многим продолжает казаться, что эта тема разделяет общество, а не объединяет. Разделяет не потому, что среди нас много убежденных сталинистов, а потому, что значительной части граждан кажется, что осуждение преступлений советского режима унижает их. Или унижает их родителей и старшие поколения, омрачает воспоминания, отнимает что-то важное. Виновато и традиционное недоверие некоторой части общества к образованному классу, к «либералам», «реформаторам», «правозащитникам», с которыми ассоциируется эта тема.

Эти чувства исчезнут, если их специально не культивировать. К сожалению, подростковое отношение к истории по принципу«они нам про сталинизм, а мы им про СС» долгое время культивировалось российскими политическими инженерами.

Сейчас западным политикам не до чтения нотаций другим странам. Да и вообще не так важно, что говорят со стороны. Проблема прошлого - прежде всего внутренняя российская проблема. Лучший способ самоутвердиться в этой области - не устраивать бдения у посольств, а действием доказать всему миру, что своей историей российское общество занимается так, что впору у нас этому учиться.

Память должна быть деятельной. Она должна быть видна - в общественной жизни и в политике. Все вокруг пронизано опытом советской жизни. Работы по увековечению памяти погибших и обозначению мест, связанных с прошлым, хватит на всех. Здания, дороги, каналы, заводы, шахты, построенные заключенными, только в редких случаях отмечены памятными досками. В большинстве российских городов улицы носят имена советских лидеров, а иногда и палачей (часто это одни и те же лица), и это должно быть если не изменено поспешно, то хотя бы разъяснено в пояснениях к названиям улиц. Далеко не все места расстрелов и захоронений найдены. Миллионы людей до сих пор не знают, где похоронены их предки. В России до сих пор не существует национального музея государственного террора - есть региональные и частные. Далеко не все имена репрессированных известны. В собранной «Мемориалом» и опубликованной в интернете базе данных «Жертвы политических репрессий в СССР» (http://lists.memo.ru\">http://lists.memo.ru/index.htm) около 2,6 млн имен.«На составление полного списка, если работа будет продолжаться такими темпами, уйдет еще несколько десятилетий», - говорил председатель «Мемориала» Арсений Рогинский на международной конференции «История сталинизма».

Если смотреть на задачу восстановления памяти шире, то она должна включать обязательства государства перед людьми, живущими в тяжелых бытовых условиях и особенно в моногородах. Трудные условия частной жизни - это последствия форсированной урбанизации и индустриализации, которая проводилась на средства, взятые в долг у будущего. Этот долг людям придется вернуть. Еще одна тема: коррупция правоохранения и судов. Нельзя терпеть использование правоохранительного механизма в борьбе за собственность в стране, где столько людей пали его жертвами по политическим причинам. Так что реформа правоохранения - необходимая дань памяти.

Уважение к достоинству человека тоже дань памяти, поскольку именно с уничтожения человеческого достоинства начинались репрессии. Практики управления, основанные на унижении, должны восприниматься как неприемлемые.

Остановимся на секунду: речь о жертвах преступлений, а кто совершал преступления? Это не были оккупанты или другие внешние силы. Свои убивали своих, и, как указывал Рогинский в том же выступлении, сознанию трудно принять этот факт:«В памяти о терроре мы не в состоянии распределить главные роли, не в состоянии расставить по местам местоимения «мы» и«они».

Но у каждой жертвы всегда были вполне конкретные «они» - исполнители приказа, люди, выполнявшие какую-нибудь очередную«квоту», люди, придумывавшие эту квоту, люди, формулировавшие эту политику. Преступления совершались людьми, которых объединяло одно обстоятельство: они были политическими лидерами и функционерами государства. Государство было главным преступником. Полноценный расчет с советским прошлым должен начаться с признания преступности государства. Но признание этого обстоятельства трудно дается политической системе, которая настаивает на непогрешимости государственной власти (на что также указывал Рогинский). С этим и связано странное российское «беспамятство», поэтому и нет национального музея, поэтому и переписываются учебники и ведется половинчатая политика памяти: жертвы есть, преступников нет.

Это ошибка. Признание преступлений советского государства не означает конец российского государства. Скорее начало. Это признание может стать моральной основой и для борьбы с коррупцией, и для реформы управления, и для общего оздоровления страны. «Мы» и«они», т. е. мы и государство, по-прежнему находимся в конфликте, который не снять, не разрешив проблемы советского прошлого.