Хотят ли русские модернизации?

В последней «Культурной Революции» Михаила Швыдкого обсуждали весьма интересную тему – готов ли российский народ к модернизации?

Один из участников, профессор МГИМО (к сожалению, не помню его имени) сообщил такой факт – согласно данным некого международного социологического исследования российские граждане больше других европейских народов открыты переменам. Основываясь на этом факте, участники передачи сделали вывод о том, что российское общество в целом вполне созрело для модернизации и с радостью будет ее поддерживать.

Но открытость новому вовсе не означает готовность общества к модернизации.
Во-первых, в российском случае, положительный ответ на вопрос о переменах, скорее всего, означает просто неудовлетворенность своей теперешней жизнью: «Да. Мы хотим чего-то нового, поскольку наша теперешняя жизнь нас не устраивает». Во-вторых, из положительного ответа на вопрос о переменах непонятно, какие усилия человек готов приложить, чтобы измениться. На наш взгляд, именно в этом и заключается основная проблема российской модернизации. На словах, большинство населения обеими руками голосует за перемены. На деле же, предпочитает следовать давно устоявшимся, консервативным практикам.

Исторические примеры успешной модернизации показывают, что для того чтобы измениться, обществу необходимо сделать серьезное усилие.
Социальная модернизация всегда связана с огромным напряжением сил, часто ведущему к временному падению жизненного уровня. Российская история является ярким тому подтверждением, достаточно вспомнить модернизацию начала 18-го века (во время которой население страны сократилось практически в два раза) или Сталинскую модернизацию, которая также была сопряжена с огромными человеческими жертвами и серьезными экономическими трудностями. Однако и при Петре, и при Сталине общество согласно было страдать и терпеть во имя будущего.

Современное российское общество явно не готово к лишениям.
Да, что там к лишениям, даже незначительное снижение уровня жизни воспринимается резко в штыки. История с монетизацией льгот в январе 2005 года это очевидно подтверждает. Перспектива потери льгот всколыхнула заинтересованные группы населения и вызвала массовые протесты, правда не очень сильные. Но даже не очень сильного протеста оказалось достаточно, чтобы правительство сейчас же отыграло назад и монетизацию льгот свернуло. Сразу оговорюсь, что я здесь не обсуждаю саму реформу социальной сферы, плоха она или хороша. Я лишь констатирую, что народ сегодня не готов к материальным лишениям. Точно так же американские политики времен нефтяного кризиса семидесятых сетовали на то, что американцы так привыкли к благополучной жизни, что повышение цены на бензин на несколько центов может привести к революции.

Казалось бы, Америка и России – стоит ли сравнивать?
Давно ли мы из нищеты выбрались? Ведь всего лишь 15 лет значительная часть наших сограждан вообще находилась на грани физического выживания. И, тем не менее, хоть и прошло то всего ничего времени, люди привыкли к хорошей жизни, и не хотят ей поступаться. Кстати, власть это прекрасно понимает и поэтому всячески оттягивает реформы, которые могут даже чуть-чуть негативно отразиться на жизненном уровне граждан. А ведь модернизация потребует гораздо более серьезных жертв.

Дело, однако, не только в готовности лишениям.
Модернизация всегда связана с изменениями в ментальности людей. Старые ценности уходят, на смену им приходят новые. Даже так называемая «консервативная» модернизация, имеющая целью модернизировать только экономику, но не общество, все равно не возможна без подвижек в системе ценностей людей. Пока что, помимо открытости переменам, никаких признаков того, что в ценностях наших соотечественников происходят значительные изменения, не наблюдается. Зато совершенно очевидно, что есть ряд ценностей, которые с успешной модернизацией слабо совместимы.

«От работы кони дохнут» – по своему отношению к труду наши соотечественники похожи на европейских аристократов в средние века.
И те и другие воспринимает труд как неприятную, нежеланную, в чем-то даже постыдную обязанность. С точки зрения средневекового дворянина труд – это удел низшего сословия, крестьян, ремесленников, а благородный человек работать не должен. С точки зрения современного среднестатистического российского гражданина труд – это удел других наций: «пусть китайцы делают ширпотреб, японцы – автомобили, американцы самолеты и прочую высокоточную технику, таджики пусть работают на стройках, молдаване занимаются ремонтом, ну и так далее». Что касается русских, то единственное, что они охотно делают – это контроль и распределение.

Европейское общество изменило отношение к труду несколько столетий назад.
В результате реформации возникла система ценностей, та самая «протестантская этика», которая, по мнению Макса Вебера, сыграла ключевую роль в успешном развитии капитализма. Труд стал восприниматься и воспринимается до сих пор как достойное дело для любого нормального человека, и тот, кто работает больше, заслуживает большего уважения. В России же до сих пор все наоборот. Тот, кто работает больше других, взывает в лучшем случае насмешки, в худшем – неприкрытую ненависть. «Тебе, что, больше всех надо?» – это универсальный девиз большинства российских коллективов.

В 90-е годы казалось, что статус труда в российском обществе, наконец-то, изменился.
Действительно, в условиях кризиса многие были готовы работать, что называется «не щадя живота своего», по 16-18 часов в сутки, лишь бы выжить и пробиться наверх. Поколение 90-х создавало новую российскую экономику. В их среде много работать было нормой. В то время, они и своих наемных работников ухитрялись «построить» таким образом, чтобы те крутились и вертелись также как их коллеги в западном мире. А если не крутишься, то «гудбай», и ищи себе другую работу.

Прошло десять лет, вехи сменились, и российское общество опять вернулось к традиционному для себя пониманию труда.

Сегодня снова идеальным местом работы считается то, где можно «поменьше работать, побольше получать». Попытки «строить» наемный персонал, как правило, наталкиваются на такое мощное сопротивление, что работодатель отступает: «уволить то, конечно, можно, да где других найдешь? Ведь все такие». Вот и получается, что в России при прочих равных производительность труда в разы меньше, чем в экономически развитых странах. А низкая производительность труда слабо совместима с модернизацией. Хотят ли наши сограждане менять свое отношение к работе? Если и хотят, то в глаза это не бросается.

«Российская бережливость».
Как известно, эта черта национального характера вкупе с монгольским инженерным гением, немецким полетом фантазии и польским желанием работать придавала силы социалистическому лагерю. Социалистический лагерь рухнул, но легендарная, овеянная веками российская расточительность все еще остается краеугольным камнем национальной ментальности. Расточительность касается всех типов ресурсов – природных, экономических, людских и т. д.

По-видимому, национальная русская расточительность проистекает из необъятных масштабов нашей страны.
На протяжении многих столетий российским гражданам не нужно было особо заботиться о ресурсах, поскольку всегда казалось, что они неисчерпаемы. Долгое время эта черта национального характера не вызывала особенного беспокойства, так как не препятствовала развитию страны. Две российские модернизации, в начале восемнадцатого века и в 30-е годы двадцатого века поглотили огромное количество ресурсов, но, тем не менее, состоялись.

Для сегодняшней России это, увы, не вариант.
Во-первых, ресурсов стало намного меньше по сравнению с имперскими временами. Во-вторых, Россия, в отличие от СССР, не может позволить себе «роскошь» устанавливать внутренние цены на сырье и энергию, и таким образом искусственно занижать себестоимость произведенных товаров. Точнее говоря, позволить то она себе может, именно это как раз и делает. Вот только с модернизацией экономики такой подход не совместим. Субсидирование цен на энергоносители и сырье не только не подталкивает предприятия к модернизации, но, наоборот, консервирует отсталые, расточительные производственные схемы.

Выход один – научиться работать более экономно.
Эта задача многоплановая, и изменение системы ценностей является лишь одним из аспектов более глобальной проблемы. Тем не менее, ни одно суперсовременное высокотехнологичное производство не будет нормально функционировать, если рабочие не выключают свет, воду и кондиционеры на ночь, потому что лень дотянуться до выключателя, секретари отправляют на печать по сотне листов и половину из них забывают забрать с принтера, поскольку не очень то и нужно было, а менеджеры на вопросы экономии вообще не обращают внимания, так как считают что это бесполезно, поскольку «таков русский человек и ничем его не исправишь».

Проблема расточительности имеет и еще один важный аспект – экологический.
Традиционно в России, за редким исключением не обращали внимания на экологические проблемы. Сейчас ситуация, к счастью, меняется, хотя по сравнению с развитыми странами запада экологическое сознание российского общества находиться в зачаточном состоянии. Не вдаваясь в подробности достаточно посмотреть на берега рек и озер вблизи крупных городов. Они все завалены мусором. Причем, это не останавливает новые потоки отдыхающих. Поругаются, посетуют на то, что вид испорчен, а потом сами, изрядно принявши на грудь, также забудут за собой убрать. Не хочется говорить банальности, но если не сознание людей, их отношение к загрязнению окружающей среды не измениться, модернизировать будет нечего.

«Всем на все наплевать или начальству видней».
Сейчас распространена точка зрения, согласно которой российская модернизация всегда проводилась исключительно «сверху», силами государства, которое палками «загоняло» народ в светлое будущее. На самом деле – это не соответствует действительности. Даже в 30 – 40 годы – время наибольшего усиления государственной машины, власть не могла обойтись без инициатив «снизу». В период сталинской модернизации было много энтузиастов - добровольцев, которые претворяли политику партии в жизнь. Не важно, правильно или не правильно они поступали. Важно в данном случае то, что этим людям было не все равно, они хотели и умели организовывать широкие массы и добиваться результата.

Сегодня власть также отчаянно нуждается в инициативах снизу.
Однако, кроме карнавальных шествий прокремлевских молодежных организаций (которые, опять же инспирированы «сверху») ничего не получает. Да, значительная, даже, вероятно, большая часть общества «открыта переменам», одобряет призывы к модернизации. Но, одобряя, ничего не делает. Почему? А потому что «всем на все наплевать».

Такое «пассивное» отношение ко всем проблемам, кроме собственного (и своей семьи) благополучия, в принципе не характерно для российского менталитета.
Скорее – это примета последнего десятилетия, когда народ, устав от участия в социальных экспериментах, с наслаждением окунулся в море простых потребительских радостей. Сегодняшняя «пассивность» является, по всей видимости, реакцией на чрезмерную социальную активность предыдущей эпохи. Это позволяет наедятся, что состояние «окукленности» в обществе рано или поздно пройдет. Однако пока что, все призывы меняться и модернизироваться рискуют так и остаться призывами, по все той же банальной причине – «всем на все наплевать».

Подводя итоги можно сказать, что российское общество хоть и «открыто переменам» к модернизации не готово и, скорее всего, будет ей активно или пассивно сопротивляться.
Это не приговор. Это лишь констатация факта. На общество можно и нужно влиять. В данном случае, необходимо менять базовые установки людей, препятствующие модернизации.