О вечном споре иосифлян с нестяжателями

О вечном споре иосифлян с нестяжателями.

Женщина тяжело и гордо вздохнула, выпрямилась и открыла коробку, в которой на атласной, новенькой еще подушке лежал наперсный крест с маленькой скульптурной фигуркой Иисуса Христа. Крест был красноватый, червонного золота. Слепой священник ощупал крест.
- Принеси топор, - сказал он тихо.
- Не надо, не надо, - зашептала она и обняла слепого, пытаясь взять крест у него из рук. Но слепой священник вырвал крест из узловатых опухших пальцев своей жены и больно ушиб ей руку.
- Неси, - сказал он, - неси... Разве в этом бог?
Шаламов

I.

Не стану говорить, как называется этот монастырь - кому интересно, тот сам легко отыщет его.

Как и положено, обитель стоит на горе, на некотором отдалении от хайвэя. Основал ее один русский святой, ученик и друг Иосифа Волоцкого, - это было 500 лет назад. Русский шестнадцатый век сильно смахивал на двадцатый, а начало его, совершенно как раннесоветские годы, было временем «внутрипартийных дискуссий». Обсуждались: греховный развод Василия III с бездетной Соломонией Сабуровой (в новом браке родился, кстати сказать, Иван Грозный), недавняя церковная автокефалия (правильно ли признавать над собой греков), отношение к еретикам (ведь в России всегда есть какие-нибудь очередные «жидовствующие», которых то ли не надо, то ли все-таки надо карать) и самый главный вопрос - о монашеском землевладении, о церковном богатстве, против которого, как и против второй царской женитьбы, репрессий и автокефалии, выступили нестяжатели, сторонники Нила Сорского, они же заволжские старцы. У Иосифа Волоцкого и, позднее, его учеников - было другое мнение.

И если зайти в тот монастырь на горе, - то и через 500 лет хорошо видно, кто кого переспорил.

Обитель не просто отреставрирована - она доведена до состояния окончательной, увесистой безупречности. Храмы - желтые, красные, белые, розовые, - смотрят на вас, как и положено, терпеливо, но с явной насупленностью, строго и хмуро. На то есть причины: здесь как-то сразу становится ясно, что вы не так хороши, как они, не так прибраны и застегнуты на все пуговицы. Газоны заботливо выстрижены, клумбы благоухают. Вода в пруду чистая до того, что вам видно, как внизу носится рыба. Кроме нее, поблизости никого нет. Никаких попрошаек, старушек, странствующих богомольцев, бородатых казаков в брюках с лампасами или алкоголических витязей в хаки, и уж тем более никаких пациентов больнички, ясновидящих или пророчествующих, самопровозглашенных юродивых или просто безумных больных стариков в нелепых панамках и майках. Благочестие пополам с пустотой; иногда только мимо пройдет монах, шелестя бумагами или звеня ключами. К общему процветанию прибавляется и тот факт, что в храмах почивают десятки частиц чудотворных мощей - древних и относительно современных святых со всего мира. Но они за дверями, а двери заперты. Внимание, между тем, привлекают другие останки. За одним из соборов находится новое кладбище, устроенное взамен того, что было разрушено в двадцатом веке.

На нем всего три могилы. Первая - отца настоятеля, убитого при ограблении сейфа в его келье. Вторая, изрядной роскоши, - главного жертвователя и украсителя монастыря, внушительного, судя по фото, мужчины, погибшего в 34 года от любви к парашютному спорту. Если верить газетам, он числился лидером измайловской преступной группировки. Третья могила - чуть менее превосходная по стоимости и размаху, но все равно солидная, - мужчины постарше, при благородных усах. Это глава районной администрации. Если верить газетам, он тоже что-то разруливал и крышевал. Эпитафию - она на камне, что стоит рядом, - ему написал Михаил Звездинский.

Прощай. Прощай, наш друг. Как пусто стало вдруг
Без солнечной твоей улыбки, Гена.
Судьба замкнула круг, и холодно вокруг,
Но память о тебе в сердцах священна.

Такие вот дела, у скорбного стола
Сидим мы и голов не поднимаем.
Средь подлости и зла лишились мы тепла
Того, чей светлый лик незабываем.

В общем, точка зрения Нила Сорского на Соборе 1503 года не победила.

II.

Антицерковные настроения, еще совершенно немыслимые в конце прошлого века, - в последние годы делаются все более общепринятыми, модными даже. Теперь уже трудно поверить, что каких-нибудь двадцать лет назад Россия была чуть ли не единственной европейской страной (может быть, еще Польша? Ирландия? - да и то вряд ли), где не было жесткого и стандартного разделения: христиане - направо, интеллигенты-студенты-богема-художники-«критически мыслящие» обыватели - налево. Едва выходящая из нищеты, из безнадежности обваленных потолков и гниющих полов Церковь - вызывала интерес и доверие, и образованному русскому человеку 1980-х и 1990-х непонятно было, отчего эти гимназисты, помещики, офицеры и революционеры столетней давности так козыряли своим презрением к «попу», да ведь они просто не знали, как это славно, когда можно свободно праздновать Пасху, когда в школах, где еще недавно - «физкультура, красные галстуки и совок», вдруг - Библия, когда среди бараков, пятиэтажек и руин «машстройкапремонттреста» возникают храмы и монастыри, и на макушке угловой башни, под которую еще недавно блевали трудящиеся, снова, как в утраченном 1913-м, парит золотой ангел с трубой.

К сожалению, эта идиллия быстро исчезла. Еще немного - и Церковь займет в умах «общественности» то же место, на котором она находилась в старой России, да и до сих пор пребывает в любой цивилизованной загранице, где, в ответ на ваш искренний интерес к делам религиозным, вас не то чтобы выставят вон, но - решат, например, что вы шутите, что вы спятили (это все при том условии, что вы выступаете таким образом среди профессоров и писателей, а не шоферов и грузчиков, и склонность у вас - к христианству, а не к культу, допустим, Великого Дерева, с Деревом-то намного проще). Словом, 1913-й вернулся к нам не только с ангелом, но и с гимназистом, который опять презирает попа и не хочет учить Закон Божий.