Звериный оскал секонд-хенда

Этика и экология вещевого мира: в Лондоне и в Москве. Исследование Евгении Пищиковой.

Англичанка Леттис Уилкинсон написала книжку «Благотворительный шопинг и бережливый стиль жизни», и книжка получилась замечательная. Может, и не революционная, но — идейная. Перед нами философия вещевого вегетарианства, «правильного», добродетельного потребления. Это модный в Европе посткризисный жизненный стиль.

Леттис тошнит от «люкса и избытка». Сама по себе она девушка, искушенная разумом, и с принципами — одна из тех молодых лондонок, которых золотые русские юнцы, обучающиеся в Англии правилам устройства уютного, долговечного и деликатного бизнеса (то есть тому, чего им никогда в жизни делать не придется), называют челсинками. Что за тип? Ну вот, скажем, Уилкинсон — молодая интеллектуалка, яркая представительница, или, вернее, даже так — великолепный образчик новой социальной формации, которую принято определять как «деловая богема». Перевод слишком формальный. Правильнее было что-то более экспрессивное: деловитая богема? работящая? Леттис — выпускница факультета скульптуры в лондонском Колледже Челси; имеет диплом конструктора одежды от центрального колледжа Сен-Мартинс, к тому же она ударница в собственной музыкальной инди-группе. То есть Леттис — воистину ударница. Во всех смыслах этого слова.

Но нас она интересует именно как новый человек. Как девушка с идеями. Великие же идеи она несет в мир, принципы вещевой политкорректности: «экологическое и этическое стремление неоднократно и как можно дольше использовать все предметы потребления, а не выбрасывать их».

Грубо говоря, Леттис описывает мир британского и американского секонд-хенда и считает, что в последние годы этот мир стремительно меняется, и меняются прежде всего взаимоотношения человека и вещи. Но русскому читателю (если он доберется до еще не переведенной Леттис) будет занимательно вот еще что — мир этот разительно отличается от нам привычного. Хитрая разумом Уилкинсон исследует прежде всего королей секонд-хенда, всебританскую сеть благотворительных магазинов (БМ) — а их у нас как раз и нет. Что за магазины такие?

Появились в Англии в сороковые годы, во время войны, силами Армии спасения. Были спасительны в тот редкий период вещевого дефицита: богатые отдавали вещи, небогатые их донашивали. Главное отличие от комиссионок — богатые отдают в БМ свои вещи бесплатно. Это — дарение, подарок. Оттого и двойная польза, двойной набор добродетелей у магазина. Подаренные вещи продаются сравнительно дешево. Продавцы в магазинах работают бесплатно — это волонтеры. Выручка идет на благотворительность. То есть не только «поддерживается местная община и небогатые люди имеют возможность приобретать винтажные вещи отличного качества», но и собираются деньги (иной раз — немалые) на благотворительные проекты. Милая идея. И как по-протестантски: богатые должны делиться безвозмездно, но бедные не должны получать бесплатно, «бесплатное ценности не имеет»! Обуржуазились благотворительные магазины в 80-е и особенно в 90-е годы — разделились на те, где торгуют книгами, музыкой, шмотками и аксессуарами, стали предметом элегантного паломничества «студентов, музыкантов, дизайнеров и коллекционеров». Считается, молодые дизайнеры ходят в БМ на охоту, за новыми идеями. Наконец, именно в 90-е появилась мода на «дорогие винтажные вещи». Сейчас, в нулевые, по версии Леттис, магазины переживают новый взлет — британцы очищают от избытка вещей не только шкафы, но и головы.

Теперь считается, что БМ сочетают в себе не две, а три пользы — они поддерживают не только социальное равновесие (богач—бедняк), но и новомодное экологически-этическое равновесие (человек—вещь). Речь идет о сохранении природных и нравственных ресурсов планеты путем отказа от новых покупок — нет гонке имущественного вооружения, мы больше не гонимся за последними коллекциями и техническими новинками, нас тошнит от слов «бренд», «тренд», «гаджет» и «люкс». Раньше сдача в БМ вещи считалась добродетельным делом, а теперь добродетельна покупка: покупая ношеное, совершаешь идейный поступок.

А как хороши лучшие из благотворительных магазинов — сколько в них величавого смысла! Лучшие — это центральные, что-то вроде «благотворительных Елисеевских». Это магазин Британского Красного Креста в Челси, куда одежду жертвует Вивьен Вествуд; и нью-йоркский Memorial Sloan — Kettering Cancer Center на Манхэттене. В манхэттенский еще не всякая богачка может пожертвовать свою роскошь. Это право еще заслужить надо, это ведь закрытый клуб. Самые «богатые и известные дамы Нью-Йорка» сдают туда свои одежки, магазин продает вещи, «символизирующие фешенебельный стиль жизни», за символическую плату (скажем, в десять раз ниже первоначальной). В день обновления ассортимента за трехсотдолларовыми жакетиками Шанель выстраивается очередь. А «самым богатым и известным» какая польза? Ох, какой русский вопрос! Во-первых, обычная, привычная, протестантская снобистская польза всякой элегантной благотворительности. Этой пользе уж триста лет скоро — светская благотворительность как обязательная и почетная часть культуры богатства. А новенькое — есть ли что-то новенькое? Ну, идея Общественного Морального Вознаграждения не за щедрость, а за бережливость. Типа, отдавая — сохраняем.

Меня пленила история благотворительных магазинов — хорошая выдумка, мощное воплощение. Но главное-то в книге, повторюсь, — новое знание о том, как человеку положено обращаться с вещами. Теперь положено обращаться не на «вы», а на «ты». Вещи следует ненавидеть, а каждую отдельную вещь — любить. Вещи — зло, они захватывают города, их избыток ужасен; а одна вещь, твоя вещь, заслуживает внимания и любви. Тут, воля ваша, как в дурном анекдоте — жидов ненавижу, но Цукерман мужик хороший.

Вещи значили в 90-е и в начале нулевых очень много — пытается из светлого своего Челси докричаться до нас Леттис, — но не значили ничего. Протестуя против количества вещей, мы возрождаем индивидуальность Вещи. Ценность и стоимость — это разное. Платье, в котором вы первый раз пошли на свидание к будущему мужу, может уже ничего не стоить, но быть бесценным. «Дайте своим вещам шанс стать для кого-то любимыми!»

Ну, хорошо, Леттис, хорошо. Ты воодушевила меня. Вооруженная новым знанием о «правильных» взаимоотношениях нового человека и старой вещи, я решила вглядеться в московский рынок «винтажной одежды». Что там с миром московских секонд-хендов? Развивается? Стремительно.

Хоть что-то идейное брезжит? Благотворительных магазинов в уилкинсонском смысле (с историей, с идеей и прочим) в Москве не было и нет. Есть пункты бесплатной «сдачи» ношеной одежды и бесплатной ее раздачи.

Есть некоторые проекты: иной раз старые вещи собирают «под что-то», и это «что-то» кажется милым («братьям новоучрежденного лесного монастыря», «большой и дружной семье сельского батюшки прихода такого-то»), но в целом нет несущей идеи, нет и морального вознаграждения отдающему. Ношеная одежда не считается такой уж ценной благотворительной помощью: «купите лучше пачку памперсов или велосипед».

Элегантные-то секонды есть, как не быть. Самый известный магазин подобного рода — «Второе дыхание». Их уже два, кажется. Богатые дамы сливают в эти милые местечки свои сезонные излишки. И ведь это почти то, о чем мы только что говорили? Путешествие богатой вещи сверху вниз. Второй шанс недолюбленной шмотки. Ну, пусть никакая не благотворительность — новые идеи-то ведь наличествуют? Этическая и экологическая польза имеется?

С новыми идеями проблема. Более варварского места, чем «Второе дыхание», я не видела. Не в обиду этому европеизированному местечку, правда. Но дух войны и охоты ничем не перешибешь. Это не магазин платьев и туфель. Это магазин старого оружия. Эти вещи побывали в боях, они и сами — либо броня, либо оружие массового поражения банкирушек пинкодистых. В этом шмотье ходили в рублевские леса за счастьем и мужиками. А теперь вещички сами стали объектом охоты. Трудно объяснить, откуда берется это впечатление, но оно — стойкое. Вот перед вами полки с пестрым, шелковым, кашемировым. В тесноте, как в толпе на светском приеме. Цены — удивительные: «Например, кофточка Ральф Лорен за 4000 или платье за 25 000… или сапожки за 34 000…».Это из клиентских отзывов. Вот наиболее показательный: «При походе сюда надо помнить вот что: вы идете на ОХОТУ. Можете уйти ни с чем, а можете со свитерком Balenciaga за 4 тыщи, как я недавно. Высокие цены — не прихоть магазина, а так оценивают свои вещи сдающие их сюда девушки. Вот мне понравилась кашемировая водолазка Gucci, все при ней. Но стоит 9 тыщ — дорого, а владелица вещи скидку делать не хочет». Вот оно как — совсем не благотворительность. Велика Москва, а в цене отступать некуда. Посетительницы охотятся, а с другой стороны фронта, со стороны сдатчиц, слышатся отзвуки настоящих боев. В свое время мне рассказывали в магазине: «Дарить, раздавать вещи — это в определенном кругу непредсказуемое занятие. Вы не представляете, сколько мы слышали страшных историй на этот счет. Например, представьте двух подруг — это богатые молодые женщины с маленькими детьми. Одна передала другой дорогую детскую шубку. Практически новую — ребенок быстро вытянулся... На следующий день забегает к подружке и видит — шубка лежит у порога в прихожей, на ней спит собака...».

Какие уж тут новые идеи... Только вчера я слышала в магазине стон молодой покупательницы: «На платьях жирные следы! Они что, в них едят?» Бедная юная неофитка — верит, что богатые девушки не кушают, и вообще нимфы. Едят, едят, еще как едят. И подруг схарчат, и тебя, жадная девочка, пытающаяся за два огурца московское счастье купить. И все эти тесные, пахнущие тяжелыми женскими духами вешалки как раз символ такого недобродетельного шопинга, такого свирепого отношения к себе и вещам, что в зобу дыхание спирает. Где тут сбережение нравственных ресурсов планеты — одна растрата. И о каком отказе от люкса может идти речь?

Еще один модный московский секонд-хенд, «Фрик-фрак», более спокойный в смысле внутренней атмосферы. Но новыми идеями тоже не блещет. Вернее, новыми идеями тут считаются старые (совсем так же и с вещами). Вот что пиарщики «Фрик-фрака» пишут сами о себе: «…культовый магазин-галерея винтажной одежды, не секонд-хенд. Хозяйка магазина — Ирина Гетманова, художник по костюмам, дизайнер, историк моды. Ассортимент: реальные вещи 50—80-х годов. Покупатели: московские модники от 18 до 35 лет, художники по костюмам, стилисты, фотографы, представители субкультур. В магазине работает интересная команда молодых стилистов».

Особенно «представители субкультур» понравились. За эту фразочку молодых наших стилистов в каком-нибудь Нью-Йорке вместе с распялками съели, и даже железные крючки не стали бы выплевывать. О-хо-хо. Фальшивые наши западники. Не понимают европейского духа, не знают приличий. А что за модники «от восемнадцати до тридцати пяти»? А в тридцать шесть уже коленкой под зад из магазина — куда прешься, старая кобыла, не будет тебе никакого винтажа и бисера? Считают себя элегантными-элегантными, новомодными-новомодными, а ведь по отношению к торговлишке и вещам родом из английских 90-х, когда торговля подержанными вещами как раз обуржуазились.

Есть еще и самые простые магазины ношеной одежды. Маленькие непритязательные секонд-хенды. Возможно, в них можно найти что-то новое в отношении к вещам. Свежую философию «человек—вещь». Этих магазинчиков становится все больше и больше. Вот типичный: принадлежность — ИД «П.М. Касабьянц», названия нет, расположен на окраине, на правах субаренды, на задах продуктового магазина. Названия нет, висит плакат-зазывалочка: «У нас одеваются не бедные, а умные».

Вещи «из Европы», но продавщица мечтательно говорит: «Прошлый раз была канадская гуманитарка — лучше нее ничего нет!» В первый день после распаковки тюков «килограмм вещей» стоит 900 рублей. На третий — семьсот, потом пятьсот и так до ста. Потом — новый привоз. Посетительницы относятся к поиску нужной вещи не как к охоте (не тот азарт), а как к поиску грибов. Медленно, тихо, нелениво: «Кто не хочет наклониться, не найдет боровика». Радости от секонда покупательницы почти не получают — вещи не те. Трудно объяснить этот парадокс: драма не в том, что они подержанные. А в том, что — сдержанные. Как говорила одна из покупательниц про кофточку: «Пойдет как фон. Но нужно сверху что-то веселенькое прицепить!». А другая: «Базу гардероба беру здесь, а потом красоту прикупаю». Ничто не выглядит так богато, как бедные вещи. Особенно в Москве. Экономные покупатели привыкли к красоте дешевых вещей, к вышивке, к шнуровке, к золотым пуговицам и фигурным заклепкам. А тут — простота какая-то. Нет радости от такой покупки, нет любви к таким вещам!

Одна радость — ничего не стоят. Вещичек за этакие копейки можно прикупить без счета. Продавщица нашего секонда говорит: «Я каждый день в новом!».

«Ты каждый день в старом, и должна этим гордиться, — кричит издалека новый человек, милая Леттис. — Покупая ношеные вещи, ты борешься за ценность Вещи с армией вещей, с морем вещей!»

«Плевать на то, что каждая отдельная шмотка ничего не стоит, — отвечает ей московская продавщица, — зато вещей у меня — море!»

Кажется, мы опять не поняли друг друга.