Что значит евро для Европы

В далеком уже 1996 году я спросил своего однокурсника, ныне занимающего серьезный пост в МИД Австрии, не жалко ли европейцам расставаться со своими национальными валютами. Ответом было — жалко, зато евро будет сильнее доллара. Единая европейская валюта пока еще крепче американской денежной единицы. Вопрос стоит о политической целесообразности ее существования. И если на мировом уровне эта целесообразность неочевидна, то для самой Европы спасение евро является делом жизни или смерти.

Создание валюты мирового значения, как и расширение на Восток, было для стран Западной Европы единственно возможным решением после распада биполярной системы.

На протяжении трех десятков лет Европа вполне успешно развивалась под сенью скрещенных мечей Вашингтона и Москвы. Ситуация радикально изменилась после распада Советского Союза. В 1991 году перед Европой открылись новые возможности. Одновременно резко возросла ее международно-политическая ответственность. Исчезновение единственного противовеса США и неясные перспективы участия в мировых делах Китая создавали в мире опасный дисбаланс. Только большой Европейский Союз, с населением порядка полумиллиарда и единой валютой, мог рассчитывать на то, чтобы играть с США на равных и вернуть международные отношения к гармонии.

Необходимо учитывать, что, несмотря на всю свою либеральную риторику, европейская внешняя политика начиная с 1648 года жила и живет понятиями баланса сил — ни один игрок не должен становиться сильнее всех остальных. Этот принцип навеки впечатан в сознание политических элит. Сам интеграционный проект, создавший сложнейшую систему цивилизованного взаимного сдерживания крупнейших государств Европы, стал одним из его воплощений.

Политические и экономические последствия обоих решений, принятых в первой половине 1990-х, очевидны. Расширение на Восток привело к вступлению в Союз целой группы стран, уровень экономического развития и политической культуры которых отстает от западноевропейских демократий на поколения. Включение в зону евро государств, элиты которых никогда не демонстрировали склонности к проведению ответственной экономической политики, грозило разделить ЕС на спонсоров и содержанок.

Что, в конечном итоге, и произошло.

К 2010 году ситуация качественно изменилась.

Китай все увереннее заявляет о своих не только экономических, но и международно-политических амбициях. На такую роль претендуют даже Бразилия с Индией, совокупных возможностей которых, особенно если прибавить Россию, вполне достаточно для сдерживания гегемонистских амбиций США. Неважно, в какой форме, либерально-обамовской или пещерно-республиканской, они будут выражены.

Выбор в пользу расширения и создания единой валюты, сделанный ЕС в 1990-е годы, не может и не должен объясняться в терминах экономической выгоды. За ним стояла чисто политическая рациональность — необходимость и стремление на равных конкурировать с США. Поэтому самое тревожное с точки зрения долгосрочных перспектив не только экономического и валютного союза, но и ЕС в целом — это признание того, что Европа не может и не собирается становиться самостоятельным центром силы.

Добровольный отказ от глобальных амбиций, а именно к этому, похоже, идет дело, резко снижает политическую целесообразность валютного союза. И выводит на первый план соображения чисто меркантильные, которыми, собственно, и руководствовался Берлин, затягивая до последней возможности решение о помощи Греции. Забывая о том, что евроинтеграция всегда была сначала политическим, а только затем экономическим мероприятием.

Пока большинство европейских и международных наблюдателей видит только две альтернативы: усиление интеграции в сфере экономической политики или постепенное сжатие, а затем и распад еврозоны. Весьма возможно, что, доведя ситуацию до крайности, Германия сумеет протолкнуть первый вариант. Хотя, наблюдая присутствие смертельно уставшей после ночного саммита в Брюсселе Ангелы Меркель на параде Победы, поверить в это трудно.

Думается, однако, что возможен и третий путь. Наиболее взрослые страны ЕС должны понять, а их элиты — объяснить избирателям, что в любой семье, даже американской, есть труженики и нахлебники. Неспособные сами себя обеспечивать в силу слабого здоровья или природной лени. И первые, и вторые будут всегда. Поддержка последней категории ради всеобщего спокойствия является центральной частью общественного договора в любой стране. Европе, если она хочет избежать полной маргинализации, придется такой договор выработать.