Мифы Украины: Уния преткновения

На днях глава пресс-службы Украинской православной церкви Василий Анисимов сделал громкое заявление - с призывом к украинским греко-католикам воссоединиться с Православием.

«Нынешней унии (именуемой УГКЦ) вообще это сделать несложно: она откололась от УПЦ в 1990 году, еще не успела далеко отползти от православия, многие ее священники и миряне до своего насильственного окатоличивания властью были православными, в единой Церкви, со своим народом», - заявил В.Анисимов. Дальше следовало скрупулезное перечисление обид, нанесенных униатами православным (естественно, при одновременном замалчивании эксцессов в обратном направлении) и множество красноречивых аргументов в пользу того, как хорошо быть в «едином стаде с единым Пастырем».

Таким образом, в который раз был поднят очень спорный вопрос об Украинском униатстве. Насколько же вообще правомерна такая постановка? Попробуем разобраться. Надо сказать, что за более чем 400 лет своего существования, Греко-католическая церковь прошла весьма значительную эволюцию. Начнем с того, что заключение самой Брестской Унии 1596 года не было какой-то случайностью, вызванной внезапной изменой украинской церковной иерархии идее «истинного Православия». Если уж быть точным – «случайностью» назвать можно скорее то, что на территории католического государства до поры до времени относительно мирно сосуществовали две конфессии, именовавшие друг друга не иначе, как «схизматики» (раскольники). Или же, вообще, честя друг друга «еретиками» – что в церковной традиции звучит похуже чем даже «содомиты» или «убийцы».

Так что ситуация с одновременным наличием двух юрисдикций на одной территории справедливо можно назвать уникальной. Потому как за пределами Речи Посполитой она решалась просто и радикально – физическим уничтожением (в лучшем случае – изгнанием) «диссидентов». В Западной Европе этим занималась католическая инквизиция – или «квази-инквизиция» швейцарских кальвинистов и немецких лютеран. В Московском царстве за «измену Православию» также полагалась смертная казнь – на худой конец, ссылка или каторга. Правда, в силу общего низкого уровня богословской просвещенности «русский еретик» до реформ Петра – нечто вроде «белой вороны», правительству и государственной церкви приходилось больше бороться с раскольниками образца протопопа Аввакума.

А вот Литва, сама ушедшая от язычества лишь в середине 14 века, включившая в свой состав юго-восточные княжества Киевской Руси после монголо-татарского нашествия, изначально была куда более толерантна. Опять же – не по причине «особой породы» литовской верхушки Католической Церкви. Просто, что в Литве, что в самой Польше, издавна были сильны традиции дворянской вольницы, выражавшиеся в Сеймах с их «либерум вето»; неписанном, но уважаемом праве любого аристократа поднимать «рокош» (мятеж) в случае несогласия с политикой короля или гетмана; и прочих немыслимых в других странах обычаях. В сущности, каждый богатый магнат был сам себе королем. И, если сей вельможа придерживался веры своих предков – никакой Рим или Варшава не могли ничего с этим сделать. Во всяком случае – силой.

Но кто сказал, что экспансия может быть лишь силовой? Не обязательно захватывать земли – достаточно захватить души тех, кто этими землями правит, сделать их своими «агентами влияния». Речь идет даже не о прямом подкупе со стороны Рима. Просто католическая культура Западной Европы оказалась в глазах тогдашней элиты украинских князей более конкурентоспособной, чем православная, уже лишенная византийской пышности и интеллектуальной утонченности. Остальное уже было «делом техники». Православные магнаты перешли в католичество, «стали своими» в уже на тот момент объединенной Польше и Литве (Речи Посполитой) – и отказали в поддержке православному духовенству. Верхушка последнего, в силу родства с теми же князьями, тоже не захотела становиться в позу «мучеников» – и предпочла перейти из подчинения Константинополю в подчинение Рима.

Правда, оставив за собой внешнюю форму богослужения – отчего и стали нередко именоваться «католиками восточного обряда».
В итоге на долгие десятилетия Украина осталась без привычной канонической православной организации. Хотя и ликвидировать ее полностью у польских властей и иезуитов тоже не получилось. Увы, соблазнительными плодами западной культуры могла пользоваться лишь верхушка тогдашнего общества – но никак не его низы. Которые были только рады, что под их объяснимую ненависть к угнетателям (христианством не очень поощряемую) теперь можно подвести еще и религиозную подоплеку. Дескать, я ненавижу своего пана не потому, что он вытягивает из меня все жилы – а потому, что он католик (униат) и оскорбляет мою веру. Тем более, что последнее действительно нередко имело место.

Началось «движение снизу», набирало силу казачество, тоже нуждающееся в самоидентификации – итогом стали войны Богдана Хмельницкого. Греко-католиков в них, мягко говоря, не жаловали. Даже самые рафинированные «западники», на манер гетмана Выговского, умершего в звании польского сенатора, категорически требовали от поляков убрать с украинской территории униатские структуры. А при любом обострении вопрос решался еще проще – физическим уничтожением тех, кого в пылу «праведного негодования» именовали то ли «собаками-католиками», то ли «собаками-униатами». Даже в 1768 году, во время «Колиивщины», восставшие крестьяне Гонты и Зализняка вешали всех, кто «мешал им жить», прибивая рядом таблички на манер: «Ксендз, жид и собака – все вера однака».

Смена вех

Но уже через 4 года после Колиивщины для Речи Посполитой наступили тяжелые времена. Государство, ослабленное внутренними распрями, уже было неспособно обеспечить свою территориальную целостность. Наступила эпоха «разделов Польши». С ее землями, отошедшими России, все было ясно – униатство там подверглось заметным репрессиям. Правда, уже в несколько «приглаженном», европейском духе – не столько «кнутом», сколько «пряником», вроде преференций для тех, кто решил «добровольно» вернуться в «отеческую веру». Так произошло и в украинских, и в белорусских землях – где через несколько десятилетий Греко-Католическая церковь фактически перестала существовать.

Однако в отошедшей Австро-Венгерской империи Галичине дело обстояло несколько по-другому. С одной стороны, Габсбургам, вроде бы, должно было быть проще – их новые подданные оставались, как и они сами, католиками. Но католики-поляки то все равно не сильно радовались потере независимости – пусть и под ярмом не православной России, а католической Австро-Венгрии. Соответственно, австрийцам не оставалось ничего другого, как применить старый, как мир, принцип – «разделяй и властвуй». Поэтому властители империи и с удовольствием поощряли нелюбовь этнических украинцев к полякам. А заодно и к русским – но это уже, так сказать, «в ассортименте». Успешно же помогала им в этом Греко-Католическая Церковь.

Может показаться странным, что такие вещи поощрял Рим. Но, во-первых, со времен императора Франца-Иосифа Святой Престол в империи не очень-то и слушались – это даже получило название «иозефинизма». Во-вторых, Папы еще со времен Крестовых походов с пониманием относились к стремлению своих «духовных чад» из европейских столиц пустить друг другу кровь, выясняя, кто сильнее. Собственно, и сами походы были задуманы, чтобы найти Европе общего врага – и сплотить ее рыцарей. Но, после того, как это не получилось – все пошло по-старому.

Так что, поляки и украинцы-галичане, с равным пиететом относясь к Риму, тем не менее, относились к «братьям по вере», как «кошка к собаке». Можно лишь удивляться стратегическому умению австро-венгерских политиков, чья модель с таким успехом продолжает работать до сих, когда от былой могучей империи остались лишь жалкие «ошметки». Причем – работает в обоих направлениях. В 20-30-е годы галицкие униаты пламенно боролись против маршала Пилсудского, а после присоединения края к СССР – против Москвы.

Последняя, правда, сразу после войны начала принимать меры по искоренению «враждебной юрисдикции» на подконтрольной территории. Особых «ноу-хау», по большому счету, правда, не применялось – сгодился слегка модифицированный опыт еще «екатерининских» времен. На духовенство УГКЦ «надавили». Архиереи, правда, отказались «возвращаться в лоно Православия» (тем более, что они там никогда и не были, родившись в униатских семьях с уже многовековой традицией) – их попросту арестовали. Рядовые священники оказались в массе своей более покладистыми – и приняли участие в так называемом «объединительном Соборе» 1946 года во Львове.

Кавычки здесь абсолютно необходимы – по канонам и Православной, и Католической церквей Собор без правящих архиереев – нонсенс. Все равно, что заседание парламента без депутатов. Или постановление Правительства - принятое не полномочными министрами, а третьестепенными «аппаратчиками». Даже Брестская Уния 1596 года заключалась более легитимно – тогдашним высшим духовенством Киевской митрополии.

Однако, Русская православная церковь не стала отказываться от такого сомнительного дара под патронатом «Совета по делам религий» и Министерства госбезопасности. Тем более, что в те времена и сам отказ мог бы закончиться для Патриархии весьма печально. Другое дело, что ныне, когда на дворе, вроде, свобода и демократия, настаивать на «каноничности» этого «шитого белыми нитками» «объединения» как минимум, не слишком разумно.

И не хочется – и колется

Впрочем, у РПЦ (и УПЦ МП) на этот счет есть и более фундаментальные причины, нежели «верность букве». Во-первых, признай Москва неканоничность «Собора» 1946 года – может начаться «цепная реакция» ревизии и других таких же сходных объединений. Вплоть до включения в состав Московской патриархии украинской церкви в конце 17 века, тоже не получившего благословения патронировавшего тогда Киев Константинополя.

Другая причина – нежелание «сдавать» интересы своей паствы на Западной Украине. В конце концов, там тоже за полвека появилось немало «новых православных», которые дорожат и своей новой верой, и своими храмами. Вообще, Галичина – регион исключительно «верующий» – в хорошем смысле слова. В отличие от процветающего в других областях Украины формального христианства – там люди действительно верят и ведут регулярную церковную жизнь. Потому за обладание храмами там выходили на бой не кучка престарелых бабушек, а толпы вполне молодых и сильных мужчин. Характерный пример – в советские времена чуть ли не 80% учащихся духовных семинарий составляли уроженцы этого региона. Так что потеря такого куска «канонической территории» действительно будет для РПЦ (и УПЦ МП) потерей очень «лакомого куска».

Весь вопрос в том – а насколько вообще возможно серьезно строить планы на «возвращение униатов в отеческую веру»? УПЦ уповает на то, что, дескать, до 90-х годов они находились в Православии – значит, «еще немного, еще чуть-чуть…» – и все может завершиться трогательной идиллией восстановления церковного единства.

Да полноте – с точки зрения паствы УГКЦ это единство уже восстановлено – в 1596 году. И у них есть для этого чисто статистические основания. Например то, что католиков в мире больше миллиарда – а православных меньше 300 миллионов. Причем, «львиная доля» из их числа – это паства Русской православной церкви.

И «давление властей» в процессе восстановления греко-католических общин совершенно не причем. В 1990 году, когда начали восстанавливаться общины УГКЦ, власть вообще еще принадлежала КПСС. Но и во время президентства Кравчука его политику «подальше от Москвы» не стоит переоценивать. Возьмем 1992 год. В Киеве Филарет объявляет о независимости УПЦ. Спустя несколько дней в Харькове собирается Собор украинских епископов, смещающих Филарета, избирающих предстоятелем митрополита Владимира и подтверждающих связь с РПЦ. А в Галичине в это же время идет активная борьба за восстановление Унии и возврат ее имущества. Так, может, дело все-таки, не во власти – а в настроениях населения каждой конкретной территории?

Западная Украина – это ж совершенно особый (и тоже вполне «западный») менталитет. Выражающийся даже в том, что выходцы оттуда предпочитают ехать на заработки за рубеж не в довольно-таки богатую (во всяком случае – не беднее Южной Италии) Москву – а в ту же Италию. Это другая культура, другие геополитические предпочтения. И, разумеется – доктринальное неприятие любого, что может даже слегка ассоциироваться с «Москвой». При таком раскладе всерьез рассчитывать на то, что греко-католики вольются в то, что не только они, но и православные галичане именуют «московской церковью» - по меньшей мере, наивно.

Апеллировать к «вере предков», конечно, можно. Только это уже начинает напоминать гротеск с такой же апелляцией РПЦ, обращенной к всему населению бывшего СССР. Потому как если хорошо «копнуть» – можно вспомнить, что изначально верой русичей было язычество. Униатству в Украине – уже 400 лет, это минимум 20 поколений. Ну, загнали его в подполье в советские времена (как и православие в целом по СССР) – ну так и что с того? Никто ж не удивляется, что бывшие комсомольцы и коммунисты ставят свечки в храмах? Наоборот – даже умиляются. Ну а тут люди точно по такому же принципу возвращаются к вере своих дедов.

Так что, если представителям УПЦ МП и дальше хочется заниматься экклезиологической фантастикой насчет «возвращение заблудших в лоно Православия» – это, конечно, их право. Но менее ангажированной аудитории стоит относиться к этому с большим скепсисом. УГКЦ – состоявшаяся конфессия, доказавшая свою жизнеспособность на протяжении многих веков и частых гонений. Поэтому трезвомыслящим политикам и церковным иерархам лучше учитывать этот объективный факт.